Эпос о русской бабе
От отечественного современного и серьезного кино я болею. Не знаю, сколь это хорошо или ужасно, однозначно - это тяжело, как «Война и мир» в 8 классе. Это тяжело и болезненно переваривать, как сухари из ржаного хлеба после сникерсов. Сухари свои, родные, с горьковатым ностальгическим послевкусием родных лесов полей и рек, но до чего ж он мерзок после сладости зарубежной жвачки.
«Жила-была одна баба» - картина монументальная. Тема и идея – монументальные, время, герои, символы и метафоры, атмосфера и декорации… Еще бы! С 1987 года Андрей Смирнов вынашивал своё кинодитя. И вот оно, 2,5 часа, километры пленки и бесконечности боли, тоски, сожаления, жалости.
Картина из двух частей, как и положено монументальным трудам. Первая часть – бабья доля сама по себе, вторая – бабья доля в контексте истории страны. Обе части одинаково беспощадные и безжалостные, как русский бунт. И баба в них – как щепка плещется, горит, тонет, стонет, но всплывает и плещется. И страшно на это смотреть. Страшно за её живучесть, так как с каждой оплеухой судьбы знаешь, сейчас ведь встанет и пойдёт, да еще и свечку поставит в церкви, возблагодарит и терпения попросит.
В этом эпосе о русской бабе, причем матёрой такой, из тамбовской глубинки, чью речь современный-то россиянин едва поймет, концентрированно показаны как собственные бабьи черты, природные, врожденные (об этом первая часть), так и приобретенные под действием обстоятельств. А обстоятельствами в данном случае становятся: глобальными - Первая мировая война и Революция с приходом коммунистов, местечковыми – замужество, постоянные домогательства, бабья свора со сплетнями.
Картина многоплановая, эпическая, в ней можно до бесконечности копаться, разбираться, находить что-то свое и всеобъемлющее. Из своего я с начала картины ощутила ужас и неприязнь к той тупой дремучести и дикости, которой привыкла умиляться, начитавшись сказок или научных опусов о чудесной крестьянской жизни. В «Бабе» эта жизнь воссоздана живо и натурально до противного. Настолько, что даже блаженные воспоминания о летнем детстве в деревне начинают видеться в исторической ретроспективе и тоже становятся пугающими. Ведь и мои бабки-дедки, у которых я когда-то гостила, жили так же и тем же. И как же круто, что мы оттуда отэволюционировали!
Главная героиня – баба Варвара – сдана в брачное рабство, как сейчас бы это назвали, в дом к зажиточному мужику с балбесом-сынком. Чтоб он не блудил по селу и не бражничал, его, по воле родителя, обвенчали с пугливой, читай приличной, синеглазой дурёхой, которая всего шугается, всё делает не так, да еще и бабий угол в новом доме что ни дело, то подставить да настучать на неё пыжится. Многое в этот момент фильма напомнило мне сцены из книг о быте арабских женщин, об обрядах и традициях до кошмарного напоминающих наши, славянские-крестьянские.
Огребает Варюха сполна, аж в петлю лезет с досады, да только никому до этого дела нет, только высмеют да закопают. И начинает она выживать. Приспосабливаться, как может в этом патриархальном и дремучем мирке, где слово мужика закон, и только вмешательство высших сил может от этого закона уберечь, да и то, одним концом не ударило, так другим перешибет.
Страшно это смотреть. И страшно сознавать, что из этого прошлого мы все вышли. Страшно от этой дичи. Страшно, что так ей умиляешься и млеешь, читая рафинированные истории о былом, как было славно и здорово в деревнях, где жили с природой в согласии, с большим хозяйством, большими семьями, общиной. А поглядите-ка вот, КАК оно жилось, в общине-то. Дичь, сплетни, бараний интеллект и стадность, покорность и жесть.
Местечковые дрязги закаляют Варю и она потихоньку уготовляется к новому испытанию – войной и советской властью. Здесь уже мне вспомнился Шолохов с «Тихим Доном» и последующие подобные ему литературные манифесты о том, как тяжко жить в эпоху перемен.
Насколько тяжко – смотрите сами и решайте. На мой взгляд, процент обреченности и первородной жути зашкаливает. Сегодняшними глазами и мозгами это видеть, понимать, сознавать – страшно. Как беспощадны и глупы дикари с ружьями. Как невыносимо терпеливы и смиренны страстотерпцы, те, кто оказался без ружей. Это страшно и жалко до слез. Рыдать хочется, глядя на общие планы толп, бухающихся на колени, воющих гимны царю или пасхальный тропарь на расстреле. Слезами всё это и умывается-смывается. Природными, божественными, вселенскими… Какими хотите, но видеть все это устает даже само мироздание. Каково же зрителю!
Сильная, сложная картина. Достойный киноопыт для думающего зрителя.
