В последний день бабьего лета, земля ещё напоена теплом, но пустота воздуха уже отхлёбывает знатную лишку. Предчувствуешь осень, но ощущаешь лето, от этой двойственности мурашки по телу и холод в груди, зябнешь и тоскливо…
В такой день был на даче. Таскал гравий на дорогу, ходил на рыбалку и за грибами – замерз и промок, ничего не собрал и не поймал, устал и не выспался. Возвращался домой вечером в воскресенье. Машин на дороге тьма, мои пассажиры громогласны и напыщенны, заглушаю их разговоры ритмичной музыкой и вяло порыкиваю. На дороге, в таком настроение стараюсь не спешить – еду, как добропорядочный пенсионер, в одном ряду и с одной скоростью; всяк, кому не лень меня обгоняет, подрезает и оббикивает. Машины идут плотным потоком - методично ползет транспортная змея; сумеречная дорога освещена солнцем, луной и фарами; обочину обрамляет роскошь осеннего леса.
От этих красок все кругом кажется болезненно желтым. Сбоку из переулка выскакивает желтая маршрутка, за которой на привязи и еду почти весь оставшийся путь.
Заднее окно этой попутки мутным квадратом обрамляет девушку со спящим ребенком на руках. Смотрю исключительно на девушку и если все, что меня окружает: громкая бестолковая музыка, треп, рискованные маневры соседних машин, освещение дороги и та же желтая маршрутка, кажутся суетными и не важными, то молчание девушки со спящим ребенком осязается сокровенно. Она смотрит в окно, но не на меня, а куда-то в бок - в никуда, видны ее большие глаза и пятно лица - смутно прекрасно и в ином измерении. Она в другом пространстве, пространстве насыщенного молчания, где каждая секунда значит больше, чем все звуки в моей в машине, дорога и все, что мы уже проехали.
Слабо, слабо оказалось соприкасаться с вечностью… я испугался, до судорог испугался и малодушно свернул...
Свернул на заправку ЗАПРАВИТЬСЯ.
