Маяковский не сходит с уст,
запятая грозит секирой, но взгляд пуст,
точка выстрелом метит в конец строфы.
Мне осталось двадцать три дня до весны
с абсолютным нулём чувств.
Я цепляюсь за край отвесной скалы,
из последних сил надеясь, что я вернусь.
Но внизу ни ущелья, ни пустоты –
там забвение, из которого я не выберусь.
Этот хаос, это смирение с болью никак не прогнать из своей головы,
как один и тот же мотив тянет связки одной и той же струны,
рифмой руки запятнаны,
но другой у меня и не было – нужно выжать и эту,
пока не очнусь.
Но ведь как бы я ни взлетала,
все боялись, что я вдребезги разобьюсь.
И за разом раз – разбивалась.
Но смотри-ка, по-прежнему я в строю:
не ищу приключений и даже почти не пью,
иногда я даже почти не ем,
иногда не сплю,
разговоры со мной не ладятся из-за нехватки тем,
и поэтому –
я даже не говорю.
А еще я почти не имею сил, не имею рифм, не имею слов –
в целом, по части стихов грешу, и поэтому,
чтобы не злить читателя и не разжигать костров,
не пишу.
Но ты знаешь, я б начала с начала,
заведя мотор и убрав шасси,
оттолкнувшись от взлётной, рванув с причала,
чтобы всё, что я прокричала,
прижать к сердцу и после зажать в горсти,
поднеся к губам, прошептав единственное:
«Отпусти».
