Случайно, а может нет, не знаю.
Из пальто мужа выпала бумажка.
Любопытно, поднимаю, разворачиваю, читаю,
А там признание в любви к Юрашке…
Не верю глазам своим, шутка что ли?
Но почерк женский, аккуратный.
Неужто он роман себе позволил?
Неужто встал на путь развратный.
Сердечко как-то защемило от волненья.
Что не так у нас и почему?
Похоже, нет никакого сомненья –
Я уже не нравлюсь ему.
Мне всего-то двадцать семь лет.
Да я усталая, но я еще молодая.
Не верю, что он не любит меня, нет!
Странно, но я не очень страдаю.
В этом деле нужно разобраться.
Может правда это шутка такая?
И зря не стоит напрягаться.
Придет – поговорим, всякое бывает.
А он сегодня не пришел с работы.
Это первый раз случилось с нами.
Помню, это было в субботу.
Мы с Сашулей ночевали сами.
Мысли мои побежали по кругу.
Где он, что с ним и как?
Точно завел себе подругу.
А может беда? Но дал бы знак…
Сашуля утром сильно удивился,
Засыпал вопросами «А папа где?»
Мой внутренний мир возмутился.
Хотелось крикнуть «в Караганде.»
Откуда я знаю, где его носит?
В воскресенье тоже не пришел.
Саша волнуется, чешет носик.
Не знаю, что сказать, нет слов.
В понедельник вечером приехал с работы,
Потрепанный как после попойки.
Я проявила максимум заботы.
Не устроила ему «головомойки».
Юра был зол почему-то очень.
Неестественно ему. Странно молчал.
Делал вид, что очень озабочен.
На мои вопросы не отвечал.
У меня хватает проблем и забот.
Не хочет человек говорить – его дело.
Я успокоилась всему наоборот.
И все прошло, что наболело.
Игра в молчанку продолжалась.
Попытка говорить «по душам» угасла.
Я не настаивала и не старалась.
Не хотела подливать в огонь масла.
Трагизм витал вокруг нас.
Такой поворот мне даже не снился.
Как говорится – пробил час.
И муженек мой снова напился.
С прежней работы его «отпустили».
Друзья посоветовали обратиться с военкомат.
Его призвали в вооруженные силы.
Получил назначение – старлеем в стройбат.
У него времени предостаточно сейчас.
На службу ходит по случаю.
Не переслуживает не на час.
Стройматериалы сбывает «налево» тучею.
Деньжата у него всегда водились.
Чем он хвастал и не раз.
Солдатики-бедняги на него трудились.
Выполняли любой каприз и приказ.
Все позволяло безнаказанно жить:
Чудить, не являться даже домой.
Он не желал поступки свои объяснить.
Он просто не говорил со мной.
Но эта минута все же пришла.
Юра в агонии, но все сказал.
Боже, я чуть с ума не сошла.
Он сразил меня наповал…
С «кровавыми» глазами и перекошенным ртом,
Он орал как «враг народа».
Схватил меня за лацканы пальто.
Кричал: «Ты-ты родила больного урода!»
«Ты сука, ты тварь его носила,
Б…, закрой рот, молчи, не смей!
Мне не нужно такого дебила!
Ты не можешь рожать здоровых детей!»
«Он никогда не вычухается, все зря!
Нет у тебя нормального сына.
А я хотел красавца-богатыря.
Это ты во всем повинна!»
«Куда мне с ним таким, куда?!
Он же похож на зверька!
И будет таким всегда!»
У Юры началась истерика…
У меня все полетело вокруг,
Ноги подкосились, и я сползла.
Это кто: мой муж, мой друг?
Слушать такое больше не могла.
Он не пьяный, он обезумел похоже.
Что несет, ведь это немыслимо!
Как он Сашулю бранит, Боже.
Похож на сумасшедшего, воистину.
«Юра, опомнись, что ты говоришь?!
Он же наша кровиночка.
Да, он сильно больной малыш.
Это наш крест, наш сыночка.»
Юра, Юр, перестань, умоляю.
Что ты несешь?! Послушай, постой!
Я ведь тебя не в чем не обвиняю.
Зачем ты так поступаешь со мной?
Почему коришь меня во всем?
Я сделала все правильно, верно.
Мы ведь хотели его вдвоем,
Ты поступаешь ужасно, скверно.
«Стыдно людям смотреть в глаза.
У меня сын не нормальный,
Не знаю, что им всем сказать.
Не верю в чудо, я реальный.»
«Тебе это нужно, только не мне.
Во что я превратился? Кто я?
Надоело возиться в таком дерьме.
Устал. Я хочу, я требую покоя.»
«Только «пикни», попробуй, зашибу!
Кончилась любовь, нахлебался, хватит!
Ничего не получишь – раскатала губу.
За все теперь мамаша платит.»
«Не приставай и в душу не лезь.
Сама занимайся своим сыном.
Вы оба у меня уже вот здесь.
На вас не сошелся свет клином.»
«Зачем мне позор такой?
Думал все как у людей будет,
Но Господь своей рукой
Зачем-то так жестоко судит.»
Разве можно стыдиться беду?
Хулить убогого грех непоправимый!
Находятся такие, к большому стыду.
Страшно, если близкий или любимый.
Вылил всю желчь и злость.
Все, о чем думает сейчас.
Но сквернословие его не улеглось.
Снова и снова поносил обоих нас.
Мы столько лет были вместе.
Теперь ты просто нас предал.
Испугался что ли плохих известий?!
А клялся, что любишь. Зачем так врал?
«Ты заткни свою пасть, мамуля.
Не желаю больше тебя слушать.
Не нервируй меня, Муля.
Быстрей корми, я хочу кушать!»
Он отужинал и снова ушел.
Впереди пустота и ночь.
Я немая, нет сил, нет слов.
Больше некому нам помочь.
Жизнь снова вкривь и вкось,
Но есть другие, они хуже биты.
Кто сдвинул нашу жизненную ось?
Зачем сместил нормальные орбиты?
Последние капли слез упали.
Мелкие ниточки чувств оборвались.
Веру, надежду напрочь украли.
Мы с Сашей вдвоем остались…
А мой «золотой» еще не спал.
Все слушал тихонечко за дверью.
Конечно, он многое не знал.
Не оценил до конца потерю.
Мы обнялись и слились воедино.
Я ощутила в себе неведомые силы.
И до конца пойду с сыном.
До конца, до самой могилы!
Сашуля что-то говорил, не знаю.
Мои мысли обретали здравый ум.
Увидим, что найду и что потеряю.
С ума сойти от этих дум.
Во всем обвинил меня, Иуда.
Я ведь прошла через такой ад.
И умолять его не буду.
Нет больше дороги назад.
Все, сдулся любящий муж.
Поступил как последний подлец.
«Кишка-тонка» и волей не дюж.
Он не мужик и не отец.
Горе людей крепче сближает.
Наш «папик» ушел в алкоголь.
«Там» хорошо и он не страдает.
Как не страдает безмозглая моль.
Да, это больно все, это ужасно.
Может он проявил минутную слабость?
А я обвиняю его напрасно.
Он вернется к нам на радость.
Ночь без сна, а утром на работу.
Все как всегда, как прежде.
Опять дела и разные заботы.
И маленький шансик моей надежде.
Что он придет и будет мир.
Все снова будет также.
И мы закатим такой пир.
Он извинится и что-то теплое скажет.
Он пришел как ни в чем не бывало,
Почему-то совсем не замечая нас.
Почитал газеты и под одеяло.
Уснул и захрапел тотчас.
Когда являлся пьяный – было не по себе.
Саша чесал носик, но не плакал.
Не дай Бог он был «не в себе».
Это служило плохим знаком.
Одно спасенье у меня – моя работа.
Бумаги отвлекают, не дают грустить.
И с сослуживцами поболтать охота.
Без этого невыносимо жить.
Хорошие эмоции – лучшее лекарство.
Те времена были более человечнее.
У нас сплошное женское царство.
Ко мне отношенье – теплое, сердечное.
С удвоенной силой трудимся с Сашей.
Он умничка, такой молодец.
Радуемся каждой победе нашей.
Только их не замечает отец.
Папка больше нам не помогает.
Приказ – в машину сына не сажать.
Просьбы мои никак не влияют.
Начинает беситься и матерно ругать.
Пьяный всегда пристает ко мне.
Не так сказала или посмотрела.
Копается как будто муха в дерьме.
Как будто нет другого дела.
Видно, кто-то есть на стороне.
Не пристает, не требует любви.
Эти игры теперь не по мне.
Лишь голос говорит «Живи»!
Живем на «два кармана».
У него свой капитал, у меня тоже.
Все выглядит смешно и странно.
Денег не дает и не поможет.
Я забыла всех знакомых и подруг.
Одним махом отрезала всех сразу.
Сашенька мой самый лучший друг.
Нам хорошо, не ругались не разу.
Мы также мотаемся по больницам.
Без обедов и без выходных.
Состояние наше видно по лицам.
Мне неведом покой и отдых.
На лекарства денег не хватает.
Живу порою в долг до получки.
Но ничего, Бог нам помогает.
А Юра пьяный доводит до «трясучки».
Да, капитально стал «поддавать».
Приходит «теплый» и хвать гитару.
Во все горло начинает Высоцкого орать.
Часами всем вокруг концерт задаром.
А то гостей на праздник пригласит.
Снова танцы, песни и прочее,
Опять гитара, опять надрывно голосит.
Напряжение с ним и днем и ночью.
Он пуп Земли, он хлеб и соль.
Роль у него героя-задаваки.
Всегда теряет грань и контроль,
А в конце все доходит до драки.
Сажает меня рядом с собой,
Становится добрым, приличным малым.
«Оленька милая, давай-ка нам спой.
Можно дуэтом цыганочку, для начала.»
Цыганочка у нас была коронка.
Мы раньше часто так веселились.
Пели задорно, весело, звонко,
А теперь выдохлись и остановились.
Невозможно не о чем попросить.
У меня проблем сверх меры.
Сразу начинает меня поносить,
Доводит «до трясучки», к примеру.
Хорошо устроился, гадит, ест, пьет.
Денег не дает, в волю гуляет.
Чувствую, скоро меня побьет.
Все зло на мне и Саше срывает.
Он самодур! Он исчадие, люди!
Ведь он любил меня, так любил.
Кто мог знать, что так будет?
Да он сам настоящий дебил!
Часто вспоминаю бабушку Сашу.
Ее неприязнь к Юре и ее слова.
Слава Богу, не видит жизнь нашу.
«Бабуля-бабулечка, ты была права…»
Довел меня до предела, до ручки.
Бывало только услышу пьяный голос.
Помимо вечной нервной трясучки
У меня становился «дыбом» волос.
Да, все было страшно и печально.
Не знаю, что делать, как поступить.
Муж вес себя разнузданно, нахально.
За мою «ущербность» начал меня бить.
Мне не больно, я была как труп.
Не дрогнул мускул, ничего живого.
Кормила, наливала ему суп.
Лишь бы Сашулю не трогал.
Бил всяко-разно, как пришлось.
Больше по голове, да и ногами.
Но ничего, все обошлось.
А я потчевала его пирогами.
Бывало, пьяный, сидит, скучает.
За спиной на ковре кинжалы висят.
Хватает их и в меня швыряет.
Куда попадет, туда и прилетят.
А у меня мороз по коже.
Да, это правда и правда моя.
Не каждый вынести такое может.
Не каждый, только не я.
Научилась искусно маскировать лицо.
Маска, пудра, примочка из бадяги.
Вспоминала мужа крепким словцом.
Жуть, какие были передряги.
Тело избитое, его не видать.
А мне так и дела нет.
Нужно проблемы наши решать.
Мне не выпал счастливый билет.
Саше приходится тяжело очень,
Совсем возненавидел отца родного.
За маму заступиться хочет.
Вот только подрастет немного.
Ах ты мой маленький герой.
Мое милое храброе чудо.
Так хочется поплакаться порой.
Но я не умею, не хочу и не буду.
В садике у нас полный порядок,
Сашка-трудяга прилежно учится.
Решает сам, без всяческих догадок.
У него обязательно все получится.
Ручки еще плохо работают:
Тяжело и больно что-то хватать.
Довольно быстро устают.
Пальцы еще не могут держать.
Доктора делают хорошие прогнозы.
Больших отклонений в моторике нет.
Похоже нет реальной угрозы.
Он сильно подрос за пару лет.
Во-первых, стал больше есть.
Во-вторых, прилично прибавил в весе.
В-третьих, округлился буквально весь.
Стал еще красивее, еще интереснее.
Понемножку уже пишем и читаем.
Я горда за сына несказанно.
Правда, мало еще чего понимаем.
Нам объясняют, что еще рано.
Сынок такой чистюля – идеальный.
И в кого он такой? Не знаю.
Всегда сияет и не бывает печальный.
Я не могу, я его обожаю!
Если бы все на свете знать.
Где есть такие силы.
Я готова ему свои отдать,
Чтобы вылечить тебя, мой милый.
Муж меня так застращал,
Запудрил мозги и голова ватная.
Грозится, всем рассказать обещал,
Что я во всем виноватая.
Я вину с себя не снимаю,
Она не дает мне покоя.
Одного никак не понимаю -
Детей ведь делают двое.
Он человек жестокий, да.
В страшном сне такое не снилось.
Начиналось все как мелочь, ерунда.
Горе пришло и эго его проявилось.
Хватит грусти, надо жить.
Были времена успехов и удачи:
Когда папаша начинал пить –
А это надолго значит.
Нам здорово, когда его нет.
В тишине и в покое пожить удается.
Словно заново рождаемся на свет.
Мы сами не свои от счастья.
Никто не мешает, ничуть.
Смеемся, дурачимся, играем, поем.
Жизнь обретает человеческую суть.
Нам прекрасно с Сашком вдвоем.
Никого нам больше не надо.
Ничего не боимся и не дрожим.
У нас все мирно, все ладно.
Вместе ложимся и крепко спим.
Любящая мать все слышит.
Прелестный ребенок рядом лежит.
Как ровно, спокойно дышит,
Он будет счастлив, он будет жить!
Эти дни – словно в раю.
Набирались сил душа и тело.
Смотрю на себя и не узнаю.
За неделю буквально помолодела.
А сколько домашней работы успеваю
Сделать пока «хозяина» нет.
Все быстро так – уберусь, постираю,
Приготовлю Сашуле вкусный обед.
Вот тогда я достаю
Мою любимую пластинку.
Ставлю, слушаю, плачу и пою.
Она всегда «вышибает» слезинку.
«Странная женщина» на слова Рубальской
Навсегда вошла в жизнь мою.
Любой случай мало-мальский -
Жадно слушаю, плачу и пою.
Спокойная я, и Саша цветет.
С большой охотой ходим по врачам.
Сынок серьезный, леченье признает.
Все нужные лекарства принимает сам.
Недолго праздник длился,
Все возвращается на круги своя.
Является он и мне не спится.
Я опять становлюсь мертвая.
Приходит теплый, но с бутылкой все равно.
Сначала нас прилично «пошугает».
Потом превращается в говно.
Поздно-заполночь все умолкает.
А утро опять становится наше -
Мы можем громко говорить.
Спокойно собираться, кушать кашу.
Нас не унизят и не будут бить.
Это были радости мгновенья,
Никто над душой не стоит.
Настоящий праздник, без преувеличенья.
Виновник торжества бесстыдно спит.
Посмотришь на него, на эту печаль –
Сопливый весь, синий, страшный.
По-матерински становится жаль.
И забываешь день вчерашний.
То ковер облюет, то половик.
Частенько избитый приходит, потрепанный.
Какой он к чертям мужик?!
Мудак он! Гандон штопаный!
С этих пор он у меня «г…».
В сердцах я часто это твержу.
Куда девался гордец и пижон?
Я Юру Попова в нем не нахожу.
Забываешь то, чего прощать не надо.
Каждый должен нести свой ответ,
Но я не обозлилась и рада.
Не стану мстить ему, нет.
Жалкий тот человек, унижающий мать.
Без принципов, совести, чести, веры.
Их не вразумить, им не понять –
Обидеть маму могут только звери.
Надо что-то с ним решать, конечно,
Но я его ужасно боюсь.
А так ведь не будет вечно.
Так жить нельзя – я разведусь!
Мне некогда заниматься личными делами.
Сашу надо лечить и готовить в школу.
Дела не решаются сами.
И не люблю я разводить крамолу.
Но с ним становится невыносимо!
От его речей я столбенею.
Это все уже непоправимо.
Сама «сую» в петлю шею.
Я мало сплю, все думы думаю.
Уйти от него: но куда?
Ему оставить что ли квартиру мою?
Это вздор и полная ерунда!
К родителям вернуться что ли?
Но это тоже глупая затея.
Не очень там рады Саше и Оле.
Они не видят в муже злодея.
Они меня в штыки встречают.
Стоит только появиться у них -
Всем видом своим нас не замечают.
У них начинается утробный «псих».
Спросить за жизнь? За внука? Так нет!
Вопрос один – «Что не поделили?»
«Разбирайтесь мол сами!» - такой ответ.
«Видели глаза» за кого выходили.
Дед проще, он жалел Сашу.
Но он ведь тоже на работе.
Дед всегда разделял беду нашу.
И не был против нас против.
Летом часто к ним приезжала.
Сижу в огороде – слезами умываюсь.
Мать ни разу не спросила и не сказала.
За день наревусь и обратно собираюсь.
Никому до меня нет дела:
Что со мной, как и почему?
«Муж хороший! Как ты посмела?!
Немедля возвращайся к нему!»
Не предложат даже стакан чаю
За целый день, с ума сойти!
Обиду беззвучно, тихонечко хлебаю,
Даже сил нет домой идти.
Этот «г…» напьется, выгонит нас.
Входную дверь закроет изнутри.
Ожидаем часами свой шанс.
В квартиру не попасть, хоть умри.
Обходим с Сашком весь город,
Наматываем круги вокруг дома.
Ждем, когда проснется этот урод.
Стыдно, ведь в Лобне много знакомых.
Когда трезвый – книги читает.
Купил «видик», смотрит кино.
Нас вплотную замечать не желает.
Мы – пустое место, ему все равно.
За много лет я хорошо его узнала:
Все привычки, повадки, желания,
И это часто меня спасало,
От неминуемого наказания.
Особенно «таял», когда ему льстишь,
«Поднимаешь» на немыслимые высоты.
Куда девается мужчина-плохиш?
Одна любезность и доброта. Что ты!
Если за щедрость благодаришь в слух,
Особенно когда кругом народ.
Он «расшибется в прах и в пух»,
И будет тебе с икрой бутерброд.
Нужно было видеть его лицо:
Оно превращалось в милого дурашку.
Никто не мог представить его подлецом.
Завидовали мне за такого Юрашку.
Вмиг преображался и мило сатанел.
Способен горы вернуть и реки вспять,
Все на свете мог и умел.
Даже звезды с неба достать.
Что овца лез из кожи вон.
Тут тебе все: марципаны, цветы.
В этом деле был силен.
Любит «колотить дешевые понты».
Он как цыган, продающий клячу,
Послушав его, приходишь в трепет.
Отдашь ему последнюю «заначку».
Но это все лишь жалкий лепет…
Его «против шерсти» - это немыслимо!
А возражать, значит - нажить врага.
Тем более спорить – вообще бессмысленно.
Отомстит при случае – «наставит рога».
Помнится, когда он «отрекся» от нас,
Денег себе не жалел на водку и «жрачку»,
Годами, терроризируя нас,
Не купил ни разу Саше даже жвачку…
Всю мою родню «околдовал».
Они итак плохо к нам дышали.
Не знаю, что он им наобещал.
Родители не вмешивались и не мешали.
«По пьяной лавочке» - он душка.
Рубаха-парень, пока не упал.
Гитара его лучшая подружка.
И Высоцкий, он его обожал.
Я мать, я женщина, я любовь.
Унижалась, плакала, молила.
Он не желал слушать моих слов,
Во мне взыграла «проматери» хитрая сила.
Где добром, где лаской, улыбкой.
Все годилось и шарм и печаль.
Он умолкал, не задевал так шибко.
И маслом становилась сталь.
Пусть ненадолго, хоть чуть-чуть.
Прекращался напряг, скандал и волнение -
Можно было немного передохнуть.
Снять стресс, боль, напряжение.
Воистину праздник! Великое дело!
Выстраданный, он ценнее во сто раз.
Когда ты можешь заявить смело,
И будешь понят и принят сейчас.
Но возвращаясь к буйному пьяному нраву,
Когда ему необходимо участие мое.
За деньги заставлял меня по праву
Носить ему еще питье-питье-питье.
Давал мне n-ую сумму рублей,
Совсем не имел деньгам счету.
Потому и знать не мог, дуралей.
Сколько осталось мне за работу.
Частенько так ему ходила.
Не пристает – и мы не любопытные.
За то, что для него носила.
Платил мне так сказать «копытные».
И мы с Сашком тихонько пировали –
Покупали все, что нужно нам.
Моей зарплаты хватало едва ли.
А тут папаша «копытные» отстегивает нам.
А когда лето и отпуск – вот это да!
Мы с сынком на Черном море.
Забывается все и болезнь и беда.
Красота! Мы у счастья в фаворе.
Свобода, хорошие люди, теплые лица.
Все залито солнечным светом.
Как дышится легко, как спится.
И никто-никто не мешает при этом.
Мой Топушка, Сашуля мой,
Неуклюже так ковыряет песок.
Мне радость на душе и покой.
Пусть на неделю, на день, на часок.
Жизнь коротка, слепа и глуха.
Ей нет до нас никакого дела,
Порой утомляет любая чепуха.
Как я устала, как мне все надоело.
Служба идет, годы летят впустую.
Судьба - полоса черно-белая.
Я железо, я робот и не протестую.
Ни на что не решусь, не смелая.
За сына я насмерть встану.
И не ручаюсь за последствия тогда.
Как говорится – из-под земли достану.
За себя не могу постоять – вот беда.
Топушка несказанно радует и удивляет:
В школу пойдет в эту осень.
Но все равно, меня многое пугает.
А Саше уже скоро восемь.
За последний год он сильно подрос
И прибавил много в весе.
Я бы сказала – даже перерос.
Всему виной – болезнь, гормоны, стрессы.
Садик обнажил проблемы суть,
Ответил на многие вопросы.
А впереди новый путь.
И что нам жизнь еще подбросит?
Прощай детсад, прощай родной.
Педагог читает теплую речь.
Это опять наш подвиг очередной.
У меня ненадолго гора с плеч.
Бал, детки парами кружатся.
Только у Топушки пары нет.
Мне так не по себе, стыдно признаться.
В моих глазах вдруг исчезает свет.
Он так хотел танцевать и не растерялся.
Пришел и пригласил меня – молодец!
Для меня весь мир в миг поменялся.
И мы вальсируем в такт детских сердец.
И эта радость вокруг струится.
По каждой клеточке, точнее сказать.
«Ты мое солнце, ты моя умница!»
Я хочу танцевать-танцевать-танцевать…
Нам ничего не давалось легко:
Сашу хотели определить в спец.школу.
И мне пришлось писать и бегать «высоко»,
Чтобы он «пошел не по протоколу».
А сколько комиссий мы выдержали?!
Сколько не нужных бумаг подписали?!
В конце концов мы выиграли
И в нормальную школу попали.
Но с одной оговоркой, все же.
Инструктор мин.образования заявил к сожалению:
«Если первый осилить не сможем,
Мы направим его по назначению.»
Сколько же нужно нервов иметь.
Сколько выслушать унижений и советов,
Чтобы всю эту мерзость стерпеть
И не сорваться ни разу при этом.
Сын пойдет в мою школу в Шереметьевском,
Где я училась десять лет.
Здесь каждый учитель знаком,
Здесь бабушка Шура, бабушка Паня и дед.
Конечно дома хорошо, что говорить.
Одна остановка с Лобни и работа.
Сына проще в школу «снарядить».
И в школе проверить – если охота.
Уже сколько лет мы с Топушкой вдвоем,
Преодолеваем немыслимые преграды.
Нам очень тяжело, но живем.
И где-то счастливы и даже рады.
Папик давно в своем репертуаре:
Водка, книги, бабы, друзья.
А я кормлю и сдаю тару.
Мне больше ничего нельзя.
Я сменила работу уже не экономист.
Тружусь в родном поселковом совете.
Теперь я начинающий специалист.
За работу с населением в ответе.
Как же я устала, мертвецки устала.
Ощутила это только сейчас,
Но сегодня я еще «летала»,
Завтра Саша пойдет в первый класс!
Я помню все, во всех мелочах.
И памятью своей могу гордиться.
Теплый сентябрь в утренних лучах.
Цветы-цветы и радостные лица.
Плевать, что слезы на глазах.
Одна стою при живом муже.
Смешалось все – веселье и страх.
Но почему сынок отцу не нужен?
Эх, ты г…, позорник, мудак!
Ничему тебя время не учит.
Настоящий мужчина не поступает так.
Ты не мужик! Ты несчастный случай!
Сашок мой прямо Богатырь стоит.
Он самый-самый среди первоклашек.
Сияет и на меня глядит,
В руках букет из огромных ромашек.
Светлый путь тебе, Топушка мой!
Мы еще с тобой повоюем.
Все будет как надо, родной.
И на свадьбе твоей потанцуем.
Ты мое счастье, радость моя.
Самый нежный, ненаглядный мой.
Как бы я жила без тебя?
Давай ручку, пойдем тихонечко домой.
Вечер. Дома у нас никого.
У Сашка восторг и вопросов море.
Я смешу и развлекаю его.
Любовь и чувства в нашем разговоре.
И гром не грянул и небо не упало.
Все, что случилось – непоправимо.
И это было самое начало.
Из серии «не проходите мимо».
В нашей спальне, на окне
Нагло стоит бутылка водки,
Как будто поставлена мне.
Но меня не волнуют такие находки.
Клянусь дитем, какое-то затменье.
Или гипноз, будто во сне была.
Буквально за считанное мгновенье
Я ее всю до донышка вылакала.
Ведь не пила десятки лет,
Не знала даже вкус этого зелья.
Я и теперь не нахожу ответ.
Ведь не до пьянок мне, не до веселья.
Пила как воду, как чумная.
Будто жажда меня одолела.
Может напасть еще какая.
Чудеса, но я совсем не опьянела.
Все обошлось, мы еще играли.
Покормила сыночка и уложила спать.
Как я спала, если б вы знали!
И мне не хотелось вставать.
Я так не сплю с детства.
Тут что-то случилось, не пойму.
Неужто водка – хорошее средство?
Чушь! Нет добра от нее никому.
Наши будни начались с неудач.
Сынок устает, за детьми не успевает.
Проблема. Что делать? Хоть плач.
Плохо пишет, чуть лучше читает.
Ничего, все нормально, сынок!
У нас с тобой все получится.
Мы вместе решим твой урок.
Не переживай, не стоит так мучится.
Ан-нет, Топушка мой буксует.
Силы его уже на пределе.
Он эти буквы ужасно рисует.
Ему тяжело, в самом деле.
Вот скоро в больницу ляжем.
Мы ложились в году по два раза.
Поставим задачу себе и скажем:
Выучить все хорошо и сразу.
Сказать одно. А как научиться?
Я злюсь, начинаю на Сашу кричать.
Он меня уже боится,
Смотрит и ничего не может сказать.
Накричу бывает на него с горяча.
Дам «тумак», затрещину в придачу.
Короче, задам ему «стрекача».
Потом сижу и жутко плачу.
Глядит на меня как на икону.
Глаза голубые, еще светлее.
Я подчиняюсь инстинкту и закону.
Все утихает внутри и млеет.
Прости сынок, прости свою мать.
Не знаю, что со мной, похоже, нервы.
Мне стыдно ему сказать,
Что я сатанею и становлюсь стервой.
Давай, родимый, все сначала.
Не волнуйся так и плакать не надо.
Постарайся, чтобы я не кричала.
Вот и хорошо, вот и ладно.
У нас получалось с огромным трудом.
Пишем на «три», читаем тоже.
Я чуть не попала в дурдом.
На крепкое «три» учиться можем.
Лето, каникулы и мы на море.
Позже сын у бабы Шуры отдыхает.
Смотришь, у деда Кости вскоре.
Много ест, чудовищный вес набирает.
Меня пугает конечно новый эксцесс.
Похоже, подтверждается синдром Прадера-Вилли.
У Саши нарушен обменный процесс,
Который раньше еще установили.
Он до года почти совсем не ел.
Все больше спал тихо-тихо.
Зато теперь он кушать смел.
И зачем нам еще одно лихо?
Фигура ребенка глаза режет.
Вес пятьдесят килограмм,
Бедного, еле ножки больные держат.
Но он никогда не жалуется сам.
Муженек «выдает номера» постоянно.
Терроризирует нас по полной программе.
Он все чаще и чаще пьяный.
Ушел бы куда, хотя бы к маме.
Очень жадный стал, просто не верится.
По «пьяной лавочке» можно раскошелить.
Трезвый за копейку застрелится
И вообще не хочет говорить.
Нужно быть большим дипломатом.
Он ведь меняется на глазах.
Может орать, обругать матом.
Он дома, а у меня потенциальный страх.
А то любви возжелает, не зная зачем.
Ведет себя словно он в борделе.
Хочет любить, а любить-то нечем.
Зато поиздевается на самом деле.
От таких «утех» у меня трясучка.
У него здоровый чудный сон.
Я вся как побитая сучка,
А он храпит себе, рваный г…!
А Сашок-то, Сашок, как переживает.
Больно смотреть на его лицо.
Бедный, будто умирает.
А на губах возмущенья словцо.
Он меня безумно любит и жалеет,
Обещает встать за меня горой.
Боится и ничего сказать не смеет.
Спасибо тебе, защитник, рыцарь мой!
Все также чешет носик,
Когда мы оба молча страдаем.
Ох, сколько он мук переносит.
Только мы с ним об этом знаем.
Это уже не жизнь у нас.
Семья, так ее нет тоже.
Иссяк отношений людской запас.
Никто ни на что решиться не может.
Я боюсь лишний раз открыть рот,
Потому что все обернется войной.
Он снова меня побьет
И надолго сделает больной.
Ад. Натуральный житейский ад,
Лишь на работе забываюсь.
Настраиваюсь на нужный лад.
Чему-то радуюсь, чему-то улыбаюсь.
Часто слышим насмешки за спиной.
Особенно детки вдогонку кричат.
У меня нервы натянуты струной.
Слез нет, слезы мои молчат.
Лишний раз выходить никуда неохота.
Только в школу, больницу и к деду.
Саша после школы ко мне на работу.
С работы с ним домой еду.
Сашулю любят все кругом, это правда.
Он тихий, добрый, вечно улыбается.
Бабушка Шура рада ему всегда.
Дед Костя с ним прекрасно общается.
В школе старшие ребята Сашу оберегают.
Любого приструнят за него.
Он чудный, милый, они понимают.
Как будто не от мира сего.
Сашу знают все: и стар и млад.
Его лучезарность греет других.
Сыночек каждому встречному рад.
Теплотой и любовью приветствует их.
Вот только папа его не замечает.
И это так будет всегда.
Отец все больше нас стращает.
Не знаем, что ждать от него никогда.
Он заклеймил меня и осудил.
Приговор постоянно звучит в ушах.
Лишает меня надежды и сил.
Я не могу родить здорового малыша…
Мне приходится с этим жить,
Каждый раз терзают сомненья.
Неужто правда может такое быть?!
Становится страшно от горечи и сожаления.
Здоровье и школа – вот наши заботы.
Радость только когда папы нет.
У нас непочатый край работы.
Учеба сейчас наш главный приоритет.
Отмечаем день рожденья Саши.
Все как всегда, свой узкий круг.
Крестная мать, сестра Надя, может папаша.
Света и Нина из новых подруг.
Сынок счастлив, радостный, цветет.
Много музыки и добрых слов.
Пусть сынуля сильный растет.
Пусть верит в добро и любовь.
Конечно же он верит в сказку.
Хоть сильно болен, но это не о нем.
Непостижимо излучает тепло и ласку,
От него веет ангельским добром.
Сейчас сынок подарки разбирает.
Вот плеер. Сашок у нас меломан.
С музыкой встает и с ней засыпает.
Слушает все: попсу и даже орган.
Лично я ему купила лыжи, утомил.
Все «купи да купи, мне надо!».
Разумеется, он меня убедил,
Пусть попробует, я даже рада.
От физкультуры он освобожден, понятно.
Ему никогда не догнать ребят.
И мне хорошо и сыну приятно.
Пусть «копошится», пусть глазки горят.
Сашку нагрузки – это убийственно.
Сынок не в силах себя носить,
Но он трудяга и это – истина.
По-другому Топушка не хочет жить.
Он чистюля, у него порядок кругом.
Все вещи в нужном месте:
Книги, кассеты, краски, альбом.
Идеально все. По совести, по чести.
Не помню в каком храме Московском,
Икона там была – ему всех краше.
Это оказался Серафим Саровский.
Теперь на самом видном месте у Саши.
У него записная книжка под рукой.
Он что-то сочинял своим умишком.
Просил здоровья себе и маме покой.
Были раздумья, даже серьезные слишком.
Какие-то молитвы имели место там.
Просьбы к Боженьке детские, чистые, благие.
Все, о чем мечтал, к чему стремился сам.
Все помыслы и чувства детской стихии.
Помнится, поездка наша в Большой.
В Новый год там давали «Чиполино».
От счастья Топушка сам не свой,
Сколько восторгов и радости – лавина!
От убранства золоченных лож и ярусов
У Саши голова ушла куда-то в плечи.
Открытый рот, безмолвие, нет слов.
Он всю жизнь вспоминал этот вечер.
А уж само представленье его перевозбудило.
Что он только не вытворял, мой малыш!
И крик, и смех, и ужас, все было.
От такого действа разве усидишь?
При каждом удобном случае
Обязательно как-то где-то уезжали.
В любые времена, в худшие и в лучшие
Путешествия, конечно же, мы обожали.
Ну а море – сам Бог велел.
Море – панацея для меня и Саши.
Море – свобода, полнейший беспредел.
Сумасшедшие, лучшие дни наши.
На море сынок «расцветал» буквально.
Силы наполняли его тело.
Он становился другим, реально.
Море для Топушки - большое дело.
Бескрайний восторг. Сашок торжествует.
Не на миг не забывает про мать,
Что-то увидит, где-то учует.
Во всем готов мне помогать.
Загорелые, окрепшие, являемся домой.
Я счастлива, глядя на него и рада.
Сердце на месте, на душе покой.
Больше ничего-ничего нам не надо.
Тебе бы больше жизненных сил,
И вовсе не нужны житейские страсти.
Лишь бы ты со мною рядом был.
Смотреть в глаза твои – счастье.
Что творится на детской площадке нашей?
Восхищенные детские речи наперебой.
В центре внимания мой Саша.
Своими похождениями хвастает перед детворой.
«А ты видел? Ты знаешь? Ты можешь?
Мой папка сильный, а твой – слабак.
Ты меня «на лопатки» не положишь!
А ты умеешь как я? Вот так!»
Тут Топушка встревает в детский балаган.
«Кто видел английский автобус двухэтажный?
Я с мамой ездил на нем в Ереван!»
И стоит себе такой веселый и важный.
Или сказки начинает сочинять на ходу.
Так обычно делают все дети.
Несет всякую ахинею и белиберду,
Увлечется и спутает все на свете.
Кто-то верил, кто-то сомневался.
Сашок не очень-то переживал.
Были такие, кто нагло издевался,
А он смеялся и всех прощал.
Самые злобные, отпетые пацаны,
Даже они перед Сашей «пасовали».
Не отпускали затрещины и щелбаны.
Толи жалели Топушку, толи уважали.
Проблемой становились походы в магазин.
Сашок делал это с большой охотой.
Он молодчина, ответственный сын,
Не гнушался никакой работы.
Везде в очередях часами пропадал
Стоял до последнего, не сдавался.
Надо признаться – плохо деньги считал.
Поэтому путался и волновался.
Его дурили часто продавцы.
Завидев жертву, не моргнув и глазом,
Обобрать больного ребенка они молодцы,
Теряли сразу разом совесть и разум.
И я сажусь, пишу записку Саше,
Переписываю цены на весь товар.
Теперь ему спокойно и не страшно.
В итоге продавец не получит навар.
В классе третьем или четвертом, неважно,
Сашок в окне и маме машет.
У него все сделано, убрано, отглажено.
И крепкий чай для мамы и Саши.
С той поры он встречает меня чаем
Или другой какой-нибудь заботой.
Я ему добром за все отвечаю.
Сидим, общаемся с большой охотой.
В нашем подъезде соседка Ира разведенная живет,
И Саша рассуждает вслух по делу.
Говорит, что замуж ее возьмет,
Когда вырастет – станет здоровым и смелым.
Я с ним не спорю даже,
Соглашаюсь, а мысли мои далеко.
Мало ли чего Топушка скажет,
Сказать одно, а сделать это не легко.
Разговоры разговорами, а уроки ждут.
Эти проклятые, ненавистные учения.
Для сына это непосильный труд.
Ему не хватает немного умения.
С мукой, слезами, с подсказкой,
Мы добиваемся-таки результатов.
Каждый день является встряской –
Огромной нервной и физической затратой.
У нас все наполовину получается,
Тяжело в учении и легко в быту.
Сашок как никогда старается,
И поднимается на новую высоту.
Я стараюсь создать тепло вокруг.
Отвлечь от школы и уроков.
Сюрприз приготовлю какой-нибудь вдруг,
И нет обиды и взаимных упреков.
Внезапно является родненький отец,
Так сказать, «залечивать раны».
По-хамски ведет себя, подлец,
И сутками торчит у телеэкрана.
У нас опять кошмарные дни.
Зачем он нам здесь нужен?!
Прекрасное чувство, когда мы одни.
Когда нас трое – какой-то ужас!
Гоняет меня в магазин за «опохмелом».
Платит «копытные», щедрые, космические.
Плюс, я еще «грабануть» его посмела.
Справлю Саше ботиночки ортопедические.
Он из дома никуда теперь,
Неделями приходит в человеческое состояние.
То скулит, то рычит как зверь.
Требует к себе заботу и внимание.
С нами не водится и не отвечает.
Все больше молчит и спит.
Сашка в упор не замечает.
В нашем случае – типичный паразит.
Мысль о здоровом ребенке со мной,
Тревожит уже много лет.
Не успокоюсь я, не обрету покой.
Генетический анализ может дать ответ.
И я его достойно прошла.
Буквально все анализы, все пробы.
Тяжесть моя сама собой ушла,
Теперь к себе нет ни малейшей злобы.
Генетика моя в полном порядке,
Никаких предрасположенностей нет.
Я летела домой без оглядки,
Имея на руках профессиональный ответ.
Юра прочел все до последнего листа.
Я специально положила их на видное место.
Совесть моя была перед ним чиста.
Его приговор и зло было не уместно.
Стоило мне ему лишь намекнуть,
Чтобы он сделал все тоже.
Впервые посмела так дерзко рискнуть,
Но как-то обошлось все, Боже.
Мат-перемат; «дура», «ненормальная».
Весь арсенал его был на слуху.
Небритая, опухшая рожа нахальная
Совсем не верит он в эту чепуху.
Но мне уже абсолютно неважно.
Ясно одно – мира у нас нет.
Рано или поздно все закончится однажды.
Не знаю, сколько еще пройдет лет.
Сашок заканчивает пятый класс.
И за год сильно притомился.
Школа не очень-то радует нас.
Безумно тяжело ему, но он учился.
У Саши уже запредельный вес,
Ребенок растет «как на дрожжах».
Непостижимо много ест и ест.
И новый килограмм наводит страх.
Я сажаю его на лечебную диету.
Он все выполняет, правильно, честно.
Но уже не за горами лето,
А там что будет – неизвестно…
Мне отпуск в августе обещают,
Поэтому Сашок у бабушки гостит.
В июле дедушка Костя отдыхает.
Закормит внучка и поднимет аппетит.
Сынок бабуле Шуре помогает тоже,
В огороде, в доме, он при деле.
Старается по совести, как может.
Нет места лени в его теле.
Как только нарциссы расцветут,
Сашок с бабушкой на железнодорожной платформе.
Тихонечко прохожим их продают,
Торгуют чинно, по всей форме.
А ближе к осени яблок много в саду.
Они опять при деле с Сашей.
Бывает, я по работе мимо иду –
Опять торгуют на платформе нашей.
Бабушка Шура деньги внуку отдает -
Они ей незачем, ей хватает.
Сынок все больше ест и пьет,
И вся диета наша пропадает.
Дед тоже частенько внука балует:
Он по части кухни знаток.
Фортелями, изысками Топушку жалует.
«Случайно» подбросит лишний кусок.
Какая-никакая и деду подмога.
Дед доволен, лишь бы не ленился.
Но это никогда! Побойтесь Бога!
Сынок лентяем не родился.
Сегодня дед командует – рано ложиться!
А завтра прикажет рано встать.
Значит завтра рыбалка случится –
Окушков будет разом тягать.
Они часто рыбачили с дедом.
В окрестностях много рыбных мест.
Сядут в «Запорожец» и уедут.
И улов всегда у них есть.
А потом, по расписанию, море.
Этот желанный отдых – эликсир.
Туда мы отбываем вскоре,
И прощай наш суетный мир.
Поедем опять в деревню в Витино.
Там тишина и народу мало,
А солнце так восхитительно,
И море чистое всегда бывало.
А еще там дышится легко,
На равнине пасутся буренки.
Мы покупаем у селян молоко,
Творог, сметану, яйца и цыпленки.
Не скажи, отпуск – это благодать.
Ленись себе, лежи или купайся.
Можешь уйти гулять за горизонт.
Делай что хочешь и не пугайся.
Отец нам денег не дает, он безучастен.
Его вообще-то и дома нет.
Где он пропадает: на службе или в части?
Он у нас турист! Физкульт-привет!
Не будем о грустном, а то стошнит.
Реально законный отпуск зреет.
И нам его никто не опошлит.
Сынок любит море и плавать умеет.
Сашок обожает дыни, арбузы, прочее.
Кушать – это всегда его атрибут.
И все получит, чего захочет.
Мамочка сделает все за его титанический труд.
Прощай лето, здравствуй школа!
Принимай своих пытливых чад.
Мы готовы с сыном в бой снова,
Но Сашок не очень-то рад.
Нету блеска в глазах голубых,
Улыбки, чарующей всех на свете,
Совсем не видно порывов былых.
То ли дело резвые и веселые дети.
Сынок совсем не похож на подростка,
Ему не дашь тринадцать лет.
Кое-где уже пробивает шерстка.
Он выглядит старше – сомнения нет.
По сравнению с ним, дети мелковаты.
Сашок «таранит» всех на ходу.
Им повезло, они не виноваты.
А Саша среди них на виду.
Чего не скажешь про уроки:
Тяжело даются, жутко тяжело.
Цифры, диктанты, а с ними мороки…
Нам раньше заметно везло.
Я вижу, он на пределе, он сдает.
Нужно опять в больницу ложиться.
Стационар ему на пользу идет,
И здорово помогает подлечиться.
Теперь у нас томограф новый,
Позволит многое прояснить и узнать:
Насколько человек больной или здоровый.
После – врачи будут думать, решать.
Основательно посмотрели, взвесили, решили.
Приняли совместное верное решенье.
Признаться, они меня не удивили.
Просто развеяли напрочь мое сомнение.
А что тут думать, что решать?
Машина такая не врет сроду.
Человеческий фактор не может помешать.
«Грубо нарушен процесс клинических родов».
Но почему нарушен именно у меня?
Кто приложил здесь свои руки?
С ума схожу, себя виня.
Какие Боги, какие суки…
Я была в этой шкуре, я лично,
И чувствовала, что здесь что-то не так.
Почему все закончилось так трагично?
Зачем меня заклеймил этот мудак?
Кто ему позволил судить и миловать?!
Мужлан! Посягнул на таинства процесс!
Стоило мне так себя насиловать,
Чтобы в нем проснулся бес.
Упаси меня кому-то сделать зло,
Это претит моей натуре в целом.
Я соглашаюсь, да. Мне не повезло,
Потому что я у судьбы под прицелом.
Бог с ним. Следуем дальше.
А дальше – новые старые проблемы.
У Сашка был сахар повышен раньше,
Но не вызывал вопросов и дилеммы.
Теперь он трое повышен в крови.
Думали вес от гормонов. Ан-нет!
Снова удар, хоть волосы рви.
Обнаружился серьезный сахарный диабет.
Этого нам только не хватало!
Что ж, будем работать станем лечить.
Нам наших бед выходит мало.
Да, это не может не огорчить.
Но самого главного конечно не сказали,
Намекнули так, приоткрыли занавес.
Жизненные силы сыночка покидали.
У Саши начался обратный процесс.
Соответственно, умственные способности туда же,
Это стало заметно невооруженным глазом.
Бывает такое несуразное скажет,
В недоуменье приводит окружающих сразу.
Что я слышу? Что? Не понимаю.
Вспышка. Ночь. Падаю в небытие.
Нет-нет, нельзя! И я воскресаю.
На этот приговор - нежданное открытие.
Вакуум в голове и в теле тоже.
Невозможно ничего разумного предпринять.
Это неправда! Не верю, Боже!
Умирает надежда, я устала страдать…
Я даже боюсь так мыслить.
Не хочу говорить! Баста! Табу!
Вся моя жизнь не имеет смысла.
Я, мы, что? Проиграли эту борьбу?
Этот тернистый путь в никуда.
Рожденный в муках, выстраданный годами.
Отныне не ляжет дальше никогда.
И тает минутами, часами, днями…
И этот день настал, конечно.
От него никуда не уйти.
Ничего не продолжается вечно,
Сынок не выдержал пути…
Я устала, как же я устала…
Свинец на сердце, в душе, в висках.
Ничего не сбылось, о чем мечтала.
Так и живу в свинцовых тисках.
Как несозревший плод увял,
Не обласканный солнцем, недолюбленный природой.
Ведь он просил, он умолял.
Согласен жертвовать счастьем, свободой.
Мы готовы на все с этих пор.
Согласны даже на самоотречение,
Лишь бы этот зловещий приговор
Абсолютно не имел никакого значения…
Пусть ты очень болен, пусть.
Если бы даже и не ходил.
Умоляю, как умею молюсь.
Лишь бы ты только со мною был.
Я бы смотрела в твои глаза,
Гладя ручки, ножки, тебя слушая.
А ты бы тихонечко нежно сказал:
«Мамочка, ты самая-самая лучшая!»
Разошлось бы тепло по уставшему телу,
Пламень ласки твоей исцелил.
Ангелочек, ты пустил целебные стрелы,
И вдохнул волну новых сил.
Если бы время неумолимо не шло вспять,
Остается только одно – поверить.
Нет-нет, не могу и не стану рыдать.
Нужно действовать, не нужно верить.
Я помню все приговоры врачей,
Кому как не мне их знать.
Не признавала страшных речей,
Не верю и теперь – я мать!
Я вымолю у Господа сыночку сил.
Посещать отныне стану храм.
Исполню все, чтобы он не попросил.
Отче наш, даруй сил нам.
Теперь я буду жить с молитвой,
Разыщу свой нательный крест.
И вера моя и долг мой
Не пугает больше меня, не ест.
Удар опять, опять на нервах.
Сердце рушится, обрывается внутри.
Нужно взять себя в руки, во-первых.
Во-вторых, сейчас же сопли утри!
Щелкнул затвор в мозгах какой-то,
И я превращаюсь в боевой автомат.
Сразу вопросы: Где? Как? И сколько?
Чтобы устроить без лишних трат.
Дело бежит впереди мысли, точно.
Все вопросы решаю почти на ходу.
Все нужно сейчас и срочно.
Сделаю все и до конца дойду.
Боже, дай Оле сил немного!
Мне не хватает в сутках часов.
Каждая минута расписана строго.
Почти не сплю, не вижу снов.
Давно не замечаю времен года.
Только когда отпуск и море.
Не интересует не пейзаж, не погода.
Во мне живет одно лишь горе.
Сегодня на работе торжество,
Отмечают с большим советским размахом.
Не понимаю, как взыграло мое естество.
Я выпила три рюмки одним махом.
Как будто это была вода,
Мне нужно жажду утолить.
И с этого началась моя беда. Я сломалась, я стала пить.
Я сломалась, но не сдалась, ничуть!
Сынок у меня всегда первый.
Мы до конца пройдем наш путь.
Но у меня не выдержали нервы.
Это было нечасто и спонтанно.
Вдруг из ничего и невпопад.
Я не пьянела почему-то, странно.
А потом все превратилось в ад.
Мы живем как и раньше двое.
И день рожденье у нас и Новый год.
Временами хорошо и в полном покое,
Но чаще всего наоборот.
Сашино состояние меня подкосило,
Сильно, но не совсем чтобы с ног.
Чувствую, меня покидают силы.
Но я не забываю мой долг.
Чего не скажешь про папашу,
Является редко и «на бровях».
Ему не интересно за жизнь нашу.
Он обитает где-то в других краях.
Принесет с собой пузырь и пиво.
Обстоятельно все: «чин-чинарем».
Я «соображу закусон» ему живо,
Через час он превращается в дрем.
В бутылке еще «огого» алкоголя.
Квартирант уже прилично спит.
По полненькой наливает себе Оля.
И все хорошо, ничего не болит.
Но Юра потом меня раскусил.
Не стал приносить домой «не шиша».
Популярно мне все объяснил.
Еще не хватает в квартире два алкаша…
Про это не могло быть и речи.
Всегда, уставая, валюсь буквально.
Два-три «стопаря» меня лечат.
На утро я как огурчик, реально.
Но я ошибалась, как это бывает.
Стала терять в питии контроль.
Разовый прием меня не расслабляет.
Мало-помалу мной завладел алкоголь.
Возвращаясь домой, усталая с работы.
Саши нет – у деда в гостях.
Помню, это было в субботу.
Мною овладел панический страх.
Впервые в жизни я покупала спиртное,
Не кому-нибудь, а себе самой.
Не шевельнулась даже мысль, что не стоит.
Ужралась и сутки не владела собой.
В понедельник чинно на работу.
В порядке все, прическа, макияж.
Не подумаешь даже, не скажешь, что ты!
Начинаю недельный трудовой вояж.
Правда это было очень редко,
Но алкоголь меня «засосал».
Стала пить запойно, метко.
Никто из сослуживцев про это не знал.
Сашу еле-еле перевели в седьмой,
Ему оказали большое снисхожденье.
Заметно сдает Топушка мой.
Спаситель, зачем ему такое мученье?
Я молюсь, читаю «Отче наш».
Опять очередной телесный ступор.
Ты ему скажи: «Здоровья дашь?»
Гляжу на икону в упор.
Иисус молчит, а я рыдаю.
Почему все так несправедливо?
Снова прошу и страдаю,
Надеюсь все же на чудо, на диво.
Мой мальчик, как в лучшие годы –
Прекрасен, когда ничего не болит.
Нет в доме чудесней погоды
И не скажешь, что он инвалид.
Такие минуты все лечат.
Топушка живет и светится опять.
Я кладу ему руки на плечи.
Мне снова хочется танцевать.
Мы снова разом делаем уроки.
Сашок путается во всем прилично.
От школы он становится далеким,
Болезнь не дремлет и это логично.
Как же он переживает, это что-то!
Чешет нос и смотрит виновато.
Я за него делаю его работу,
Сынок перестает мыслить внятно.
Но он такой милый, такой работящий.
Больной, но у него все в идеале.
Во всем порядок кругом настоящий.
Многие мамы такого не видали.
Топушка-Топушка, сынок, крепись!
Движенье, труд, суета, круговерть.
Сынок, проси у Боженьки, молись.
Все будет хорошо, поверь.
Он наливает мамке ароматный чай.
Мы сидим, обнявшись, вкушая.
Он так меня всегда встречал.
Наслаждаемся молча, ничего не решаем.
Вот те на - картина маслом.
Явился-не запылился, г.. штопаный!
Надо же, не заблудился ли часом?!
Как «зюзик» весь – страшный, потрепанный.
Я уже знаю, что меня ждет.
Нервная дрожь, теряю дар речи.
А может все-таки уснет?
Может не тронет, не покалечит…
Сегодня снова бессонная ночь.
Страшно злой, не перестает ругаться.
Сыночка гонит с кухни прочь.
Точно будет надо мной издеваться.
Что ж, ложусь с ним в кровать.
Сама-то полумертвая, то полуживая.
Что он сегодня будет вытворять?
Может что-то новое, не представляю.
Весь скользкий, потный, гадкий.
К тому же холодный как лед.
Уползаю от него украдкой.
Когда же ты уснешь, урод?
Нет. «Карандаш» сломлен, тупой.
Работать, так сказать, не чем.
Начинает действовать грязной рукой.
Кладет на лицо ее и на плечи.
Опускает «щупальца» на мою грудь.
Нежнейшее тело, не мясные куски.
Хотя бы ласкал как-нибудь.
Нет, начинает щипать и отрывать соски.
Скрутит так больно, что чуть не писаю.
Но я «бревно», не шевелюсь, молчу.
Представляю себя партизанкой Анфисою.
Никого не предам, никогда не закричу.
Норовит меня своей «клешней» порвать,
Вывернуть совсем наизнанку.
Я про себя твержу – «г…, твою мать»,
Но боюсь его и играю в молчанку.
Еще не все, еще попка осталась.
Выкручивает ягодицы, вырывает с кожей.
Но я уже ничего не боялась,
А впереди еще самое сложное.
Последняя экзекуция была «азиатская».
Когда он совал палец свой.
Боль была невыносимо адская.
Так он лечил мой геморрой.
Ближе к утру он вырубался глухо.
Мне осталось пару часов на сон.
Я плакала бесслезно, сухо,
Убегая от этого монстра вон.
У меня припрятана «белая».
Не могу совладать с собой.
Тогда я становлюсь ужасно смелая,
Но наливаю, когда у меня выходной.
Мой повелитель теперь храпит.
Может проспать до самой ночи.
Не ведаю, когда проснется, паразит.
И не знаю, что он захочет.
Ужасно боится спьяну умереть,
Особенно когда начинается белая горячка.
Ему мерещится повсюду смерть,
Пугает сердца бешенная скачка.
Заставляет меня ложиться рядом.
Его трясет, колотит, лихоманит.
Умоляет: «Не уходи никуда, не надо!»
Любые деньги даст, не обманет.
А главное, чтобы сердце билось,
И я должна за ним следить.
Мне это надо, скажите на милость?
Но смотрю, иначе будет бить.
Ослушаться почему-то не смею.
Он принес в мою жизнь столько зла.
Смотрю на него и жалею,
Жалею эту мразь, этого козла.
Прости его, Отче, заблудшего,
Ибо не ведает, что творит.
Пошли ему здоровья лучшего,
Пусть твоя милость его хранит.
