Дважды два – не один чёрт четыре,
Как соседи говорят, “wszystko jedno”:
Или арии, там, речитативы,
Или выть на тропе заповедной.
Только я – к дружку в воскресенье,
У дружка, доложу вам, всё сложно,
Как звонит Госпожа из Сейма
(Опущу для краткости должность).
И с порога её голос – металлом
(Пусть выносит мозги, но не емлет),
Что вернулся немец к нам с капиталом:
Очень хочет вложиться, но медлит.
А как вложится – нам через это
Молодой экономики роды,
Даже очень к месту зов его предков
Или голос неизвестной природы.
Я бумаги взглянул – мигом к телу,
И в глаза посмотрел со значеньем:
И зачем этот – чёрной и белой
Сеанс магии с разоблаченьем!
Нам закаяно в родных палестинах
И мечтать о подобном улове:
Лучше статуе в карман за интимом
У Мазох-кафе лазить во Львове.
В Праге – Кафка, – она мне сдачи. –
Как малой на плечах у родителя,
А под крохой – не то Голем стоячий,
Не то медный дресс-код без сожителя.
И чего мы с тобой сцепились,
Ведь “никто кроме нас” – только вспомни,
Ты же в бизнесе Эйнштейн, дружище Ильяс,
Или всё-таки “товарищ полковник”?
Ну, ничёсе, сплошной каминг-аут
Красной Шапочки Серому Волку:
Я ж над “ё” могу поставить умляут,
Что творили мы с тобой в самоволку!
Но – ни звука, терпи, не скоромься, –
Основной инстинкт рэп-баттла и хайпа,
Мы псковские, молчу, мы прорвёмся,
Нам что Кремль через Питер, что Хайфа.
Долго, коротко ли – не въехал –
Госпожа отпустила на волю
И в помощницы дала Wundermädchen,
Можно даже сказать, для контроля.
Дарование юное власти,
Так, валькирия, племя борзое,
Да и немец, ничего, головастый,
Видом – вылитый сперматозоид.
Повлекла нас бой-девка по барам,
В перспективу, в новый день, в неизбежность:
Я ж не пью ни за евро, ни даром
С той поры, как обрёл незалежность.
Начались тут сплошь эксклюзивы
Из культуры и о подвигах ратных
Между немцем и моей мелюзиной,
Ну а я перевожу – и обратно.
То в прозренье она, то в прострации,
Что ни мысль – всё старается ети,
Да ещё бы ей вовсю не стараться:
Головастик-то плывёт прямо в сети!
Наш инвестор предстоящий де-юре
Тоже не отстает, ищет образ:
Он и рыцарь ливонский в натуре,
И остзейских баронов отпрыск.
Мы не выпили ещё и половины,
А уж принц он габсбургской крови,
И как видит хоть какие руины,
Так немедля принимается строить.
Тут пинает меня леди-дива,
Мол, о политике внешней – ни слова,
И умеет бить эта Чудская ундина,
Чемпионка подлёдного лова!
А я всё равно скажу, “jedno wszystko”,
Но – без паузы – инструктор-индиго:
Не пора ли, господа, освежиться,
Обозреть, так сказать, Старую Ригу?
Только вывели на площадь гаранта
Городов украшенья и весей,
Как на ратуше нашей куранты
Заиграли латышскую песню.
И запела её без изъятий
Лорелея в канцелярском обличье:
Как отец ковал и старшие братья
Злат-ларец для сокровищ девичьих.
Извините за неполный подстрочник,
В мыслях если не дичь, так иночь:
Эх, увезёт её, как какой-нибудь срочник,
Этот самый Кощей, Змей Горыныч!
А прусак тем временем ожил,
И откуда что взялось, как нарочно:
А я знаю латвийскую – тоже,
Не слова, но мелодию точно.
И валькирия от того эксклюзива,
Лорелея- мелюзина по ходу,
А сей миг ещё и леди Годива, –
Чуть не выпрыгнула из дресс-кода:
Знают наше, так сказать, Лукоморье
За пределами научного круга!
И не Литва ведь – от моря до моря
Не Эстонская Империя угров.
Началось тут без ансамбля и хора
#щасспою со всею страстью природной,
Песня та – не совсем из фольклора,
Но воистину была всенародной.
Нет в мелодии и ноты фальшивой,
Нет в помине и слова протеста,
А зачин такой “Союз нерушимый”,
Ну и далее – строго по тексту.
Как закончили, так медлить не стали,
Да чего уж там – хоть кровью нетленку –
Все бумаги, не сходя, подписали
Прям на кортах, на девичьих коленках.
И на этой ноте мажорной
Он ещё слезу смахнул незаметно:
Бережёт ваш народ свои корни, –
И вздохнул о своём, о немецком.
[Здесь подражание Галичу заканчивается,
и в нарушение всех эстетических канонов
начинается сочинение совсем из другой оперы.
И оставил я шенгенскую ниву,
И отправился, пришлец бледнолицый,
В сине-море: с последним из ливов
Бросить невод и налечь на ушицу.
Убыл-прибыл – там и чай, и прочее:
Да, уха в исполненье коронном,
Друг последний восседает на корче,
Что меж нами называется троном.
Церемониям всегда есть место,
Это как два пальца на два помножить:
По обычаю он восседает,
Ну а я – в корнях, у подножья.
Сотрясать не торопимся воздух,
Даже ни о чём, а тем паче – друг с другом,
Или только туманные звёзды
Остаётся считать круг за кругом?
Он упёрся в небосвод опустелый,
Точно там уже его развалюха:
Не в Ливонском Ордене дело, –
И нечаянно добавил. – Илюха.
Корч янтарный на песке растопырил
Корни долгие в полночи близкой:
Дважды два – не один ли чёрт четыре. –
Ничего так, в переводе на ливский.]
11. 2018
