Родом из Казани. Отец — учёный-биолог. Окончила медицинский институт (Ленинград, 1935 г.).
«Думаю, что по-настоящему я начала писать во время войны. Я работала в госпитале с утра до ночи и очень редко бралась за карандаш. Но сколько я передумала и перечувствовала за это время! <...> Мне вдруг захотелось, чтобы мои стихи прочли, узнали, мне хотелось своими стихами вмешаться в жизнь, что-то изменить в ней»*.
Первая публикация — в 1944 году (газета «Комсомольская правда»), сборник «Первая книга» — в 1945-м; позже — «Пути-дороги», «Сто часов счастья» и др.
Умерла Вероника Михайловна Тушнова в Москве.
__________________________
* Из вступления к книге «Стихотворения» (М., 1974).
* * *
Не отрекаются любя.
Ведь жизнь кончается не завтра.
Я перестану ждать тебя,
а ты придёшь совсем внезапно.
А ты придёшь, когда темно,
когда в стекло ударит вьюга,
когда припомнишь, как давно
не согревали мы друг друга.
И так захочешь теплоты,
не полюбившейся когда-то,
что переждать не сможешь ты
трёх человек у автомата.
И будет, как назло, ползти
трамвай, метро, не знаю что там.
И вьюга заметёт пути
на дальних подступах к воротам...
А в доме будет грусть и тишь,
хрип счётчика и шорох книжки,
когда ты в двери постучишь,
взбежав наверх без передышки.
За это можно всё отдать,
и до того я в это верю,
что трудно мне тебя не ждать,
весь день не отходя от двери.
* * *
Я знаю я клялась тогда,
что буду до конца верна,
как ни тянулись бы года,
как долго бы ни шла война.
Что всё с тобою пополам,
что ты один мне только люб,
что я другому не отдам
ни жарких слов, ни верных губ.
С повязкой влажной и тугой
в жару метался тот, другой.
И я, дежурная сестра,
над ним сидела до утра...
Он руку женскую к груди
тоскливо прижимал в бреду
и всё просил: «Не уходи».
И я сказала: «Не уйду».
А после, на пороге дня,
губами холоднее льда,
спросил он: «Любишь ли меня?»
И я ему сказала: «Да».
Я поклялась тебе тогда,
но я иначе не могла...
Обоим я сказала «да»
и никому не солгала.
* * *
Осчастливь меня однажды,
позови с собою в рай,
исцели меня от жажды,
подышать немного дай!
Он ведь не за облаками,
не за тридевять земель,
там снежок висит клоками,
спит апрельская метель.
Там синеет ельник мелкий,
на стволах ржавеет мох,
перепархивает белка,
будто розовый дымок.
Отливая блеском ртутным,
стынет талая вода...
Ты однажды
ранним утром
позови меня туда!
Я тебе не помешаю
и как тень твоя пройду...
Жизнь такая небольшая,
а весна — одна в году.
Там поют лесные птицы,
там душа поёт в груди...
Сто грехов тебе простится,
если скажешь:
Приходи!
ЗЕРКАЛО
Всё приняло в оправе круглой
нелицемерное стекло:
ресницы, слепленные вьюгой,
волос намокшее крыло,
прозрачное свеченье кожи,
лица изменчивый овал,
глаза счастливые… всё то же,
что только что
ты целовал.
И с жадностью неутомимой,
признательности не тая,
любуюсь я твоей любимой…
И странно мне,
что это… я.
* * *
Уходит день. В углах синéе тени.
Бледнеют туч румяные края.
Ко мне, как медвежонок, на колени
карабкается девочка моя.
Беру её, касаюсь шейки тонкой,
откидываю волосы со лба.
Она смеётся беззаботно, звонко,
она со мной. Храни её судьба!
В такое время нелегко на свете,
И много в жизни сожжено дотла.
Я никогда не думала, что дети
приносят столько мира и тепла.
* * *
Опять утрами лучезарный иней
на грядках, на перилах, на траве.
Оцепененье.
Воздух дымно-синий.
Ни ласточки, ни тучки в синеве.
Сияющая обнажённость рощи,
лиловых листьев плотные пласты.
Наверно, нет
пронзительнее, проще
и одухотворенней красоты.
Всё чаще думается мне с тоскою,
что впереди не так уж много дней.
Я прежде не любила Подмосковья.
Кого винить мне
в бедности моей?
А это всё существовало. Было.
Лес. Первый иней. Талая вода.
Шёл дождь.
