АНДРЕЙ ТАНЕВ
(5 августа 1910 — 23 февраля 1994)
Под этим именем хотел видеть свои стихи в печати Сергей Александрович Козерюк (по отчиму Штейн), легендарный политзек, учёный, прозаик, которого многие знали под другим псевдонимом – Сергей Снегов. Сын большевика-подпольщика, родился в Одессе. Без документов о гимназическом образовании (исключён за драку с преподавателем: вступился за одноклассницу) сумел, обнаружив редкие способности, поступить в местный Физхиммат; будучи студентом физфака, специальным приказом Наркомпроса Украины назначается доцентом кафедры философии этого же вуза… С 1932 года — инженер завода «Пирометр» в Ленинграде.
В 1936-м арестован: «организация контрреволюционного заговора». Полгода на Лубянке, ещё столько же в Лефортово и Бутырках. Никакой своей вины не признал, никого не оговорил. Суд (1937 г.) с прокурором Вышинским, 10 лет…
«Потянулась цепочка «срочных» тюрем и лагерей — Вологда (1937–1938 гг.), Соловки (1938–1939 гг.), Норильский ИТЛ* (1939– 1945 гг.) с дальнейшим поселением в Норильске-9… до 1954 года, – в общем 18 лет под прессом»**. Одна из работ тех лет физика-поселенца Снегова посвящена производству тяжёлой воды.
Реабилитирован в 1957-м. Навсегда поселился в Калининграде. Смог опубликовать несколько книг (в том числе научно-фантастический роман «Люди как боги», среди героев которого — физик А. Танев). Его проза переведена на восемь языков. Остаются неопубликованными автобиографические рассказы и романы и около 9 тыс. строк стихотворений этого уникального учёного, философа, поэта.
Среди столичной интеллигенции, да и в партийно-комсомольском руководстве, слова «старый большевик Снегов» были знаком опасного феномена.
В Калининграде именем Сергея Снегова назван бульвар и на доме, где жил, установлена мемориальная доска. В XXI веке вышли три книги А. Танева (2003, 2007, 2010).
______________________________________
* Исправительно-трудовой лагерь.
** Из пояснения автора к сборнику стихов «Явь и видения».
* * *
О, эта жаркая слепая глубина
Просторов, распростёртых надо мною!
О, этих трав, поникнувших от зноя,
Горячая, сухая тишина!
И этот голос камышовых волн
Средь паутин, повиснувших, как шторы!
И это солнце, как усталый вол
В пустом, простёртом надо мной просторе.
Соловки, кремль, камера № 254
* * *
Оплывший дёрн и безпросветный дождь,
Тоскливый лист изглоданной морошки,
Замшелых валунов тугая дрожь
Да сухарей несъеденные крошки.
И низкие до боли небеса,
Бредущие понуро над бараком,
И вековые карлики-леса,
Распластанные жалко по оврагам.
Я знал тебя, земля, как знал жену,
Читал тебя меж строк, как книгу друга,
И даже здесь тебя не прокляну,
Зажав зубами лагерную ругань.
На отдыхе ложусь на мокрый дёрн
Обнять тебя, погладить и потрогать,
Тобою упоён, тобою чёрн,
Твоею нищей красотой растроган.
Норильлаг
ПРИЗНАНИЕ
Начинается строгий суд.
Признавайся. Тебя не спасут.
Ночь безжалостна и свежа,
День у следователя в плену.
Что имелось и где держал –
Покажи, не скрывай вину.
Перед следователем сухим
Ты читаешь свои стихи.
Говоришь ему: признаю
Прегрешенья свои сполна.
Всё имелось: любовь, жена,
Уголок в мещанском раю,
Дочь, мечты, две стопки стихов,
Ночь, бредущая как в бреду,
День в трудах — да ещё в саду
Шорох трав и листвы глухой.
И вина есть: любил весну,
Осень, лето, сухой ковыль,
Лес мятущийся, ветер, пыль
И народ свой, свою страну.
Так суди же меня скорей
Без открытых для всех дверей
И без жалости.
Не должна
Жалость быть в превратном уме –
Так огромна моя вина,
Так безмерно, что я имел!
* * *
...Я изнурен тобой,
как солнцем, лезущим выше и выше,
как этими листьями,
что нагреваются и пылят...
Краснея, ты поправляешь платье.
Роди мне девочку, слышишь!
Она мне напомнит потом этот счастливый взгляд.
* * *
Так умерла ты, нежная моя.
Бледнела, опадала — и погасла.
Как опадает жёлтая хвоя,
Как гаснет фитилёк, лишённый масла.
Ушла. Невозвратимо. Ничего.
Всё ничего, родная. Я спокоен.
Я помню всё. Наш выбор нас достоин.
Живущим — смерть.
Умершим — рождество.
* * *
В саду шум листьев стал и глух, и краток –
Последний срок из жизни.
Шелестя,
Багровыми и жёлтыми блестя
Огнями в темноте аллей и грядок,
Они кружатся, падают, летят
И покрывают всё — скамью и плечи,
И шепелявой приглушённой речью,
Сумбурной речью что-то говорят,
Когда я мну и шевелю ногою
Их кучи ржавые.
Теперь мой час!
Земля передо мной почти нагою,
Почти уснув, темна и горяча,
Лежит. Она моя. Моя до боли.
Прекрасен мир!
Как счастлив я, что мог
Всё видеть в нём,
всё знать в нём в полной воле –
Как будто я не человек, а бог.
* * *
Нет, я ещё не умер! Я живу
И буду жить звезде моей навстречу,
Пока я эту грязную траву
Ещё ногой усталою увечу;
Пока я звону тёмного ручья
Ещё всем телом, всей душой внимаю;
Пока я голос камня понимаю,
Как друга речь, как песню б понял я;
Пока столбы гудят и ноет грудь,
И воздух полон медленного снега,
И ночью светит мне мой скорбный путь
Холодная торжественная Вега.
Норильлаг
