Опубликовано: 16 октября 2015 10:14

"За гранью"(часть2)

Валерий Семёнов

    В те годы театр был моей религией: здесь я молился, медитировал и ежедневно целовал эту сцену, дарившую мне это чудо, а я возвращал с торицей. Но не только радостное ощущение полета было здесь, но и падения, разочарования, бессонные ночи, больные нервы, но все это опять и опять сменялось апплодисментами и благодарностью зрителей. И казалось, нет ничего выше и драгоценнее этого. Это стоило всей жизни. И конечно же, муки творчества. Постоянные мысли о том, как лучше и интереснее сыграть то или иное место, какую бы еще красочку добавить к образу и как еще, по другому, можно понять, постичь и выразить эту непостижимую жизнь, которая кипела вокруг. И на что же еще надо было тратить себя для того, чтобы жить этой удивительной жизнью. Да, это было благословенное и, поистине, счастливое время. И, казалось, уже много меньше заботила убогость физического существования: затхлые и тесные комнатушки в коммуналке, нищенское жалованье и всякое отсутствие перспективы, всякой надежды на улучшение. Потерпев  полное фиаско тут, я поднимался в высшие сферы, и уже здесь мои силы и, может быть ,талант обретали все, чего я был лишен там. И, действительно, думая о том, что подавляющее большинство лишено всего этого и даже не подозревает, что такое возможно, мне стыдно было «быть несчастливым». Сергей объявил перерыв, предварительно дав ц.у. по всему ходу репетиции. Через час заканчивалось занятие у молодой труппы, а только через полтора наша репетиция. Мне ужасно захотелось ее увидеть, но не для того, чтобы просить ее о свидании. Впервые я попросил тогда закончить раньше времени. Сережа оторопел, но так как это было впервые, пошел мне навстречу.

Что-то случилось?

Да, выходит, что да.

Хорошо, я отпущу тебя.

Я ругал себя за это раздвоение и за то, что оставшийся час репетиции прошел именно под этим знаком. Выйдя из репетиционной, я застал ее в обществе молодого студийца, и получилось, что просто присоединился к ним, чисто случайно, идя так же, как они, домой. Дошли до метро и распрощались. Забудем про нее!

Да, жизнь тогда рисовалась грандиозными перспективами, а границ творческому росту просто не существовало, исследовать жизнь человеческого духа можно вечно.

Пробуждение было мгновенным, от резкого толчка в сердце. Я

вскочил и долго бегал по комнате, как ошалелый, не понимая, где я и кто я. Постепенно чувство места определилось. Долго не мог понять, что случилось, вскакивая, долго бил рукой по кровати, как бы набирая воздуха, страх, жуткий страх, как будто куда-то уносишься, в преисподнюю, и ощущение близкой кончины. Разум еще спал, работали одни инстинкты. Вот и сейчас, когда понял уже, что нахожусь в собственной комнате, носясь по ней, как по клетке, не имея физических сил остановиться, долго еще не понимал, что же я делаю, почему бегаю и почему не могу остановиться. Вернувшееся сознание вдруг подсказало и стало понятно, что если остановишься - лопнет сердце. В мозгу лихорадочно стучало: «Не останавливайся!» Быстрый взгляд на будильник:»Господи, половина второго, и проспал-то всего сорок минут». Вдруг начал задыхаться, полное ощущение, что не хватает воздуха, и надо бы вздохнуть глубже, набрать в легкие побольше этого смрадного газа, да тело почему-то не слушается. Во всем теле только сильный стук сердца: стучит в груди, стучит в мозгу, стучит в каждой жилке. Господи, что делать? Заныло в левой части груди. Вытер испарину со лба, быстро оделся, вылетел из комнаты, как ошпаренный, глянул в зеркало - «зеленый монстр», еще больше испугался, залез в холодильник, накапал сорок капель - не взяло, быстро выскочил на улицу, ноги сами привели к Юрию Яковлевичу - благо живет через улицу. Звонок - никто не выходит, еще один, вышла соседка:

Его нет, еще не приходил.

О небо, и все святые угодники! Выскочил на улицу, дошел до дома, но домой не пошел, страшно идти домой и жутко. Остановил какого-то студента, спросил - нет ли седуксена и выслушал в ответ: «Не держим-с». Господи, откуда у него такое и зачем? Повернулся и стал смотреть ему вслед. Догнать, остановить? Нет! Справлюсь, чем он-то может помочь, нужен кто-то знакомый, надо отвлечься. С кем, где?

Прошло три часа. Пульс поутих и жуткая головная боль, жуткий дискомфорт, где-то между небом и землей.

Тахикардия, рецепты, пожелания не волноваться и чаще гулять на свежем воздухе. Где же его взять-то? С четырех до пяти утра заснуть не мог, наконец заснул и проспал до одиннадцати. До двенадцати пролежал в небытии, подготавливая себя, чтобы встать. Встал, дикая слабость, голова чугунная. До семнадцати часов далеко.

Вечером «Кавказский меловой круг». Спектакль прошел на одном дыхании, весело, ритмично, уже с десятой минуты завели публику, все в такт музыке. Немного ослабили пружину в начале второго акта. На все это время забыл о ночном кризисе.

Выходной день. Что же с ним делать? Пришел Володя:

Пойдем в кино?

Пошли, - меня долго уговаривать не надо.

«Иди и смотри» Элема Климова - ужас! Все время приходилось усилием воли возвращать себя в зал и убеждать себя, что я в кинотеатре и это все -просто кино. Часовая прогулка от «Октября» до Китай-города, все в тишине, никто не вымолвил ни слова. Вытащил блестящую упаковку. Не проронив ни слова, проглотили по «колесу». Домой возвращаться не хотелось. А куда? Обзвонили всех, кого могли - никого. Простились на Маяковке. Половина девятого вечера. На удачу позвонил Лене:

Да, хорошо, что позвонил, приезжай, родители в Ялте, только захвати чего-нибудь выпить, сигарет и кофе.

Все естественно вдруг наполнилось, появился вкус к собственным поступкам.

Коньяк хороший, дагестанский, пять звездочек, лимончик. Какой сильный аромат жизни исходил от этой женщины. Этот аромат исходил от всего, что ее окружало: от ее белья, от постели, от кожи, от волос. Ровный коричневый загар подкреплял этот аромат. Но что-то всегда удерживало от полного внутреннего слияния с ней. Она всегда знала себе цену в прямом и в переносном смысле и об этом, практически, никогда не забывала. А может быть и нет, может быть, просто потерялся в потоке своих мещанских представлений? Так или иначе пик увлеченности был уже пройден и встречи теперь носили, скорее, случайный характер. Каждый раз после близости с ней хотелось бежать из ее квартиры, к счастью, это длилось очень недолго и после удачного чередования с коньяком или красным ромом вновь появлялась непреодолимая тяга к ней. Говорили, большей частью, о литературе, о невезучей жизни. Она причесала свои черные волосы, оделась и мы вышли. Светило солнце, на перекрестке простились, не обещая друг другу ничего, не зная, увидимся ли еще.

Спасибо тебе, мне вчера было просто никак, спасибо.

Да, ну что ты, звони.

Каждый раз, возвращаясь от нее, почему-то было жалко ее, себя, всех. Вышел из метро, опять эта раскаленная мостовая в мареве выхлопных газов.

Прошло лето, стоял прекрасный пушкинский сентябрь. Приближался октябрь. Частые прогулки по Измайловскому парку, золото ковра которого сливалось с уже приближающейся прохладой и безмерной чистотой и свежестью воздуха. И, не смотря на начало увядания природы, ощущение желаний и полноты жизни. Да, хотелось просто пить этот воздух и выпить его весь. Удивительная ясность мысли, бодрость тела и духа, сравнимые, разве что, с предсмертной агонией. Хочется жить, и не просто жить, а счастливо жить и творить безрассудства.

 

«И с каждой осенью я расцветаю вновь:

Здоровью моему полезен русский холод,

К привычкам бытия вновь чувствую любовь,

Чредой слетает сон, чредой находит голод,

Легко и радостно играет в сердце кровь,

Желания кипят, я снова счастлив, молод,

Я снова жизни полн - таков мой организм,

Простите мне ненужный прозаизм.

Ведут ко мне коня, в раздолии открытом,

Махая гривою он всадника несет,

И звонко под его блистающим копытом

Звенит промерзлый дол и трескается лед.

Но гаснет краткий день, и в камельке забытом

Огонь опять горит, то яркий свет лиет,

То тлеет медленно, а я пред ним читаю

Иль думы долгие в душе моей питаю,

И забываю мир, и в сладкой тишине

Я сладко усыплен моим воображеньем,

И пробуждается поэзия во мне,

Душа стесняется лирическим волненьем,

Трепещет и звучит, и ищет как во сне

Излиться, наконец, свободным проявлением.»

 

 Лучше Пушкина не скажет никто и никогда! А запахи: прелой листвы, угасающий горький аромат кленов, хвойная бодрость соснового бора. Даже солнце имело свой какой-то определенный холодный родниковый запах. И все это. смешиваясь, кружило и дурманило голову. Смотришь на эту красоту и думаешь, для чего же все это, для чего же существует вся эта жизнь вокруг человека, где, собственно, человек является только крохотной былиночкой, сгорающей от своего рождения до смерти за какое-то космическое мгновение, и даже меньше того. Но былиночка ли только? А что же все это есть, собственно, без человека, кто оценит всю эту вечную красоту без нас? И невольно вспоминаешь Володина:

 

«А что природа делает без нас,

Кому тогда сверкает снежный наст.

Кого пугает оголтелый гром,

Кого кромешно угнетает туча,

Зачем воде качать пустой паром,

И падать для чего звезде падучей,

Не для чего - на всякий случай?

Вода бесплодно по березам льется,

Глухой овраг слепой водой залит,

В надежде роща только обернется

Он тут как тут, остолбенев стоит.

Ну пусть сидит, пьет водку и смеется,

Но роща сразу примет должныйй вид:

Осмысленно замельтешили сосны,

И лопухи, как никогда, серьезны,

И космоса превозмогая косность,

К нему звезда восторженно летит.»

 

И, действительно, что это вся природа без энергетики человека? Шел 1987 год от Рождества Христова. Что же это было за время? Время необыкновенного творческого подъема, время, когда почиталась Муза и Мельпомена, время, когда, наконец, разрешили говорить обо всем, или почти обо всем, Но уже тогда чувствовалась какая-то порочность этой подаренной свободы, время шумных сборищ, ночных бдений, иногда у костра, и, непременно, с гитарой, и, непременно, с песнями Окуджавы и Егорова, Галича и Высоцкого. Потрескивал костер, звучала «Грузинская песня», пили глинтвейн. А чаще встречи у кого-нибудь дома, жаркие философские споры до хрипоты, и, конечно же Мандельштам и Пастернак. Странная последовательность вдруг мелькнула в мозгу: «Золотой век русской поэзии; серебряный век; время шестидесятников с их новой протестующей поэзией и прозой; время нашей молодости-80-е -время почитания и одних, и других, и третьих, и, наконец, сегодняшнее безвременье, когда никому не нужны ни первые, ни вторые, ни третьи, ни мы сами ,все продолжающие вопреки всему вокруг почитать и первых, и вторых, и третьих и потерявшиеся, и растворившиеся в этом безвременьи, не знающие, куда и к чему приложить это свое почитание.

Это была вторая встреча с ней. Шел семинар, посвященный импровизации на сцене. Все сидели и впитывали, затем делали этюды, пытаясь овладеть, хотя бы, частью секрета, так называемой, «тотальной импровизации».

Шли к метро вместе. Приятно было ощущать, что мой опыт и советы, действительно, помогали ей, и, как мне казалось, насыщали информацией ее сенсорику. У метро я стал прощаться, и она с удивлением узнала, что я живу в доме рядом.

Если нужна будет моя помощь - звони, вот мой телефон. Спасибо, ладно, если вдруг понадобится - звякну. А у тебя есть телефон?

-        Да, пожалуйста, запиши.

Она как-то ехидно улыбнулась, а потом вдруг посмотрела на меня так, как еще не смотрела, будто чего-то ожидала еще услышать или хотела сама чего-то сказать. Давший себе слово - постоянно держать с ней ухо востро и ни за что, ни на минуту не расслабляться - я быстро поймал этот взгляд и, поняв, сделал прямо противоположное ее, да и своему желанию. Быстро попрощавшись, пока еще, казалось бы, забытое чувство не захлестнуло, я направился к арке своего дома, вошел в подворотню и поднялся к себе, потом посидел некоторое время на диване, как бы отходя от второго раунда, прокрутил всю ленту, и оставшись довольным собой, поклялся и в дальнейшем вести себя жестко, а потом и вовсе успокоил себя, поняв, что она не позвонит, а уж я-то никогда этого не сделаю. Я взял листок с ее телефоном и хотел было разорвать его, но потом решил все-таки переписать его в свою записную книжку, решив, что для испытания собственной воли это лучше, ведь то, что я переписал телефон в свою книжку, это еще ничего не значит. Ничего хорошего из этого все равно не выйдет.

культура искусство литература проза проза Повесть
Твитнуть
Facebook Share
Серф
Отправить жалобу
ДРУГИЕ ПУБЛИКАЦИИ АВТОРА