Г.И. Чорос-Гуркин. Алтайцы.
В алтайских сказаниях у богатырей самый близкий друг и помощник — богатырский конь. Герой и его конь всегда неразлучны, всегда выручают друг друга из беды, причём конь даже чаще. В алтайском героическом эпосе существует буквально культ обожествления коня. «В сердце женщины живёт одетый в броню сверкающий мужчина; в сердце мужчины живёт оседланный огненный конь», — так пели народные сказители.
В камере одного из Пазырыкских курганов (Улаганский аймак Республики Алтай) обнаружили несколько коней, принесённых в жертву. Все они были украшены, убраны богатыми сбруями. Примером может служить роскошная, изображающая нападение барса на северного оленя. Его символизируют рога, сшитые из кожи. Отростки рогов оканчиваются многочисленными кисточками из конского волоса, который окрашен в красный цвет. Глаза барса — это небольшие золотые кружки, такие же — на лапах и передней половине тела. Золотом украшали не только тела умерших людей! Видимо, это был один из любимых коней захороненного в соседней камере алтайского вельможи.
Маска на голове коня из Пазырыкского кургана.
В шаманских мистериях конь играл одну из главных ролей. Его приносили в жертву, а шаман (по-алтайски — кам) как бы устремлялся на нём к Ульгеню, высшему алтайскому божеству, повелителю людей, скота и всего сущего на Земле. Вот как описывает это Г.Д.Гребенщиков в своей книге «Моя Сибирь», изданной Музеем истории литературы, искусства и культуры Алтая в Барнауле.
«... во всём шамана выручает конь, вернее, душа того коня, который приносится в жертву при камлании. Конь в это время стоит у коновязи и ждёт своего страшного конца — мгновенной растяжки всех его четырёх ног в разные концы сильными и многочисленными участниками будущего пира, после чего шаман делает «пух-шу-ляр», то есть удар ножом в чувствительное место шеи, и шкура тут же развешивается головой к небу на длинную жердь, поднимающуюся вкось и кверху...». Эти камлания и жертвоприношения запечатлены на картинах выдающегося алтайского художника Г.И.Чорос-Гуркина, который был незаконно репрессирован и расстрелян в 1937 году.
Г.И. Чорос-Гуркин. Ночь жертвы.
Г.И. Чорос-Гуркин. Той.
Но далее. «...Уже снята шкура с жертвенного коня буланой масти и висит на длинной жерди головой к востоку и вверх, хвостом к западу и вниз, изображая скачущего в небеса коня... Шаман делает зыбкое и лёгкое движение вправо, потом влево, негромко ударяет в бубен и произносит еле слышно, как стон спросонья:
— Ок-пуруй! — и, гордо поднимая голову, но, не открывая глаз, торжественно шепчет:
— Мой конь стоит передо мной, буланый, созданный из дыхания Ульгеня, солнечных нитей, горящих углей и молочного пара. Усиливая и затягивая слова, шаман продолжает мистерию:
— Я, шаман Карамес, сын сынов и внуков первого великого шамана, обманувшего самого Эрлика (дух зла — Д.Ж.), я говорю: седло на моем коне из утреннего ветра. Подпруги сплетены из молний. Узда из радуги и зорь вечерних, ок-пуруй! Ок-пуруй!.. Хвост и грива из облаков кудрявых, что надышала в эту ночь Катунь (самая крупная река Горного Алтая, также обожествляемая древними алтайцами — Д.Ж.). Глаза коня, как горные озёра, таинственны, ясны и глубоки... Ок-пуруй! Копыта у коня, как яшмовые горы... Мой надёжен, верен конь!
Шаман всё повышает голос.
— Я смело поднимаю от земной пыли подол моих одежд... Я ставлю ногу в стремя, звонкое, как крик марала в августе.
Ускоряя пляску, расширяя её круги, шаман поёт уже полной грудью:
— Ок-пуруй! Ок-пуруй! Я сел на моего коня... Я взялся за поводья, мягкие, как косы молодой невесты. Я припадаю к его шее, мягкой и душистой, как летние травы... Вот я закрыл глаза... От сладости материнского баюканья я закрыл глаза... Буланый конь галопом зыбким меня укачал... Ок-пуруй! Буланый конь понёс меня на небеса... К Ульгеню!.. К Богу светлого покоя, к Богу радости, к Богу голубых видений... К Богу ленивых снов... В бесконечность неба... Ок-пуруй!..
...Слова «Ок-пуруй» являются самыми действенными. Их можно сравнить с молотом, которым шаман забивает свои самые сильные гвозди — мысли при молитвах или заклинаниях».
И, тем не менее, это обожествление коня, участие его на первых ролях в молениях и камлании не мешает алтайцам использовать его как обычный скот.
Алтайский конь очень неприхотлив. Это вообще особенность лошадей местных пород: калмыцкой, бурятской, особенно якутской. Работает такой конь в любую погоду — дождь или мороз, ночь или день — и тащит на себе седока или вьюк порою в два мешка муки, а это 130 килограмм. Ночует он, как правило, под открытым небом даже зимой в тридцатиградусный мороз. Всю зиму кони в табунах на тебенёвке, копытят сухую траву из-под снега.
Конь в горах для алтайца, и скотовода и охотника, единственное транспортное средство. Охотник-алтаец даже охотится, не слезая с коня. Особенно на белку в лиственничниках, где её поздней осенью видать издалека. Собака облаивает белку, а охотник подъезжает и стреляет из малокалиберки прямо с седла. Упавшую добычу он поднимает с земли длинной специальной палочкой с вилашкой на конце, как бы поддевая её. При хорошей численности белки добыча охотника бывает прилична — 30-40 белок в день, а иногда значительно больше. Приходилось и мне охотиться так же.
Г.И. Чорос-Гуркин. Охотники в горах.
Да если бы только это! Молоко, мясо, кожу и даже нитки даёт конь своему владельцу. Из конского волоса, из гривы и хвоста, плетут верёвки (армакчы) — потолще на аркан или для увязывания вьюков, а потоньше на чамбур, повод. Причем именно плетут, а не вьют, как пеньковые верёвки. Надо сказать, что сплетённые из конского волоса верёвки совершенно не режут руки, когда увязываешь вьюк на вьючном седле, а делать это приходится, применяя силу и наматывая концы аркана на руку, упираясь изо всех сил ногой во вьюк. Без этого он просто развалится. Пеньковые же или синтетические верёвки сильно режут руки, сдирают кожу с ладоней, а влажные или намокшие замерзают, становятся твёрдыми и ломкими.
Мясо молодого неезженого коня считается деликатесом, и я могу подтвердить это. У алтайцев есть даже национальное блюдо — чочук. Это конское сердце, наполненное мелко накрошенным салом и копчёное над костром, который постоянно дымится посреди аила.
Если пришла необходимость забить коня на мясо или по каким-либо другим причинам, делают это очень гуманно, в противоположность тому, как это делается при шаманских обрядах, камлании. Я думаю, что в первом случае конь даже ничего не чувствует. Мне приходилось присутствовать при такой процедуре, когда нам надо было забить покалечившегося коня. Он шёл под тяжёлым вьюком, сорвался с тропы и напоролся пахом на очень острый скальный выступ. Конь рассадил себе всю промежность почти до позвоночника, и нам пришлось его забить, чтобы не подвергать лишним мучениям — вылечить его было нельзя.
Мы повалили спутанного коня на землю. После этого один из алтайцев сел ему на голову, наставил обычный охотничий нож в лён, затылочное сочленение головы и позвоночника, и сильным молниеносным ударом по рукоятке ножа пересёк спинной мозг. Конь даже не вздрогнул. Кстати, таким же ударом окончательно убивает жертвенного коня шаман. Я это рассказываю к тому, что такое действо есть доказательство гуманного отношения скотоводов к своим подопечным. Они никогда не станут подвергать коня, бычка или барана лишним мучениям. Всё делается гораздо гуманнее, чем на наших скотобойнях или птицефабриках. Ритуальные действия, жертвоприношения — не в счёт.
У забитого коня идут в дело практически все его «части». Длинные спинные сухожилия вырезают, вернее, выдёргивают специальным приёмом, сушат, вялят, коптят, а затем разбивают молотком на тонкие волокна и сучат из них нитки, которые превосходят по крепости иную синтетику, а для шитья национальной одежды и обуви, то есть изделий, в основном, из кожи, просто незаменимы. Синтетика режет кожу и, если нитки сильно затянуть, то неизбежно обувка развалится. Камусы, мех с ног, идут на шитьё обуви или подбивку камусных лыж. Конский камус — один из самых носких. Волос с гривы и хвоста — на изготовление, как я уже говорил, арканов и чумбуров. Выделанная кожа идёт на обувь или для частей седла, покрышки или кидима, а также для изготовления кожаных арканов, которые также употребляются для вьючки.
Трудно себе представить алтайца без коня. Вообще настоящего промысловика трудно себе представить без коня не только в горах. Конь — верный помощник и для доставки припасов в зимовьё, и первый работяга около дома на разных сельских работах. Всё это можно видеть ниже на рисунках художника А.А. Шишова из книги "Когутэй. Алтайский эпос" (Academia, 1935 г.).
