Решили мы однажды с Левой Мироновым на майские праздники махнуть в любимые Земцы, в мою родную глухомань, чтобы там, уткнувшись в мох-цвет (весна же ведь), забыться от суеты городской, заевшей меня опариной, как тулуп залежалый.
Весенними рассветами, сумасшедшим птичьим гомоном, парящими в воздухе запахами талой воды и истомой исходящей земли встретила-приветила нас родная Тверская сторонушка.
Мироново подворье уютно пристроилось на окраине Земцов, на том краешке, где веселым, говорливым ручьем очерчена ее граница с густым, набегающим вниз по взгорью лесом.
Добротными, крепкими Левкиными руками строилось это подворье, с любовью и вниманием к каждому выбранному бревнышку, к каждой дощечке, которая потом, ладно складываясь с другой, завершала незамысловатую архитектуру дома и всяких других нужных дворовых построек.
И внутреннее убранство тоже заладилось: тут тебе и чудо-печка с встроенными бачками, хитроумными краниками, плитой-лежанкой и непонятно как приложенным камином. Такого печного сооружения в Земцах отродясь никто не складывал, а додуматься до этого ума, вероятно, не хватало. Куда уж земчанам-то до Левкиных фантазий! А уж до Татьяниных хитросплетений и подавно!
Татьяна – это хозяюшка Миронова подворья, краса и свет его. Это она постаралась и приукрасила избу слаженную: наплела-накрутила, рукодельница, занавесочки-цветочки в узорочье, половички, одеяла лоскутные да абажуры с завясями. Уютно и приветно в том дому, где от стен исходит тонкий, едва уловимый запах сосновой смолки. И завершает все это великолепие двор с огородом, в изумрудном квадрате травы-муравы, с пока еще не состоявшимся бассейном и где-то притаившимися под землей до поры до времени заморскими топинамбурами.
Одним словом – ладное получилось подворье. Происходит от слова «лад» оно, и крепкая корневая основа есть у него. Испокон веку на Руси все, что хорошо делалось, добротно и красиво, а главное с душой, слово «ладный» как бы подтверждало, подчеркивало высокое качество исполненного.
И доказательством тому – Мироново подворье, что вместе со стоящими рядом домами являет собой красивый деревенский пейзаж – прямо хоть бери, вставляй его в раму, обрамляй багетом и неси эту живописную картину, достойную лучших мастеров кисти, к себе в дом.
Под восходящие звуки земли занимается, разливается многоцветное весеннее половодье: буйство красок, головокружительные запахи, все в потоках яркого, брызжущего светом Ярила-Солнца!
Нежная, покрытая тончайшей золотистой сканью пробивающаяся зелень деревьев соседствует с иссиня-черным малахитом поднявшейся травы на лесных проталинах, с акварельными разливами лугов и полей на фоне небесной лазури. И облака, как серебристые качели, весело взлетают к небосводу, зовут и манят в майские края. Так и хочется взвиться в это весеннее головокружие, слиться с парящими песнями жаворонка и трелями соловья, прозвенеть в унисон с ними своей песней счастья и замереть от восторга!
Но прежде чем попасть туда, за эту лесную занавесь, мне предстояло пройти через луг, по сказочному ковру, сотканному природой-матушкой, этой непревзойденной мастерицей-кружевницей.
В звонких переливах волшебных коклюшек сотворено узорочье этого ковра. Полотно сего – нежнейшие подснежники с просвечивающимися на солнце лепестками, с чуть заметными желтовато-оранжевыми прожилками. Изящные стежки-дорожки в прорисях медуниц, кукушкиных слезок, иван-да-марьи, а узелочки на память завязаны-перевязаны золотистыми одуванчиками да цветами мать-и-мачехи. И вся-то она, эта сказ-красота, в оплетье травы-муравы да робкой поросли кипрея и клевера. Божий промысел!
А колдовская сила тянет все глубже в лес, тянет, заманивает в самую его глухомань. Тишь да благодать в лесу разлита, лишь только изредка подаст голос трясогузка, прозвенит малиновка, да торопливо простучит непоседа-дятел и опять тишина – обволакивающая, чарующая, опутывающая своими тенетами. И не волен ты что-либо поделать – весь находишься в ожидании какого-то чуда, которое обязательно должно произойти здесь с тобой.
Обходя бочажину с золотисто-черной отстоявшейся водой, я от неожиданности даже вздрогнул – передо мною вдруг предстало чудище заморское: все в лапах-чешуях и о двух или даже трех головах! Только рыка страшного да дыма и огня не хватало, а так – вот он сказочный Змей Горыныч в поваленном дереве нарисовался. И тут поверилось мне, что начинает сбываться сказка наяву, что если пройти тот ольшаник с ельником, то обязательно попадешь на поляну с цвет-чудесами.
Вот так и родились в моей поэзографии, написались-нарисовались «Сказки бабушки»:
На Руси, на Твери, где леса
Средь распахнутых тонких болот,
Царь-девица, как в сказке краса,
В терему златоглавом живет.
Там над ней купола-небеса,
Изумруд разбросала трава,
На полянах цветы-чудеса…
Закружится твоя голова.
Ну и, конечно же, святое – коли ручей студенистый рядышком льется, переливается, тогда и краюха хлеба с его водою всласть!
Ведь вода-то в нем – живая. А хлеб – он землицей-матушкой взращен да добрыми руками испечен…
И поверишь, что есть чудеса
На Руси в достославных лесах…
Поверил, поверил я в эти чудеса, побывал в сказке лесной, где «наполнилась светом душа». Счастливым и радостным покинул эту чарующую лесную благодать.
Подворье встретило меня веселым перестуком топора, пьянящим запахом сосновых стружек – то Лева старается-трудится, ладит, обновляет прохудившуюся часть ограды. Да так у него все-то получается, так красиво выделывается ограда золотисто-коричневыми горбылинками, что захотелось самому приложиться к этому чудодейству, ощутить толику чудотворства.
И так захватило нас оно, что не заметили мы, как набежал-налетел ливень весенний с веселым майским громом, который, как бы «резвяся и играя», прогрохотал над нами «в небе голубом». Двойная радуга и в ореоле третья (!) раскинулась во всю ширь небесную. Пронзительно чистыми красками расцвела она да так заворожила, что глаз невозможно было оторвать от этого, дух захватывающего зрелища.
А губы в это время что-то шептали, не понятно даже что, но, вероятно, что могло идти только от зачарованной души. Не раз ведь в своей жизни приходилось видеть это чудо природы, но в тот весенний день, после моего прихода из сказочного леса, оно оставило яркое и незабываемое воспоминание.
«Во саду ли, в огороде…» А это значит, что настала пора сажать в Земцах картошку – самый главный продукт на деревне, без которого не жить ей даже на этой распрекрасной земле. На Мироновом подворье картошку сажают особым способом, опять же не так, как у всех. Где-то вычитал Лева об этом способе посадки в очередной умной книжке и вот по ней творит свой агрономический опус, вершиной которого является хороший урожай. Даже когда у других ничего не родится, у него все в порядке – картошка на грядке!
А делается это так. На ровном квадрате земли, распаханном, взрыхленном, грабельками ухоженном, шнурами намечается место для лунок – самый квадратно-гнездовой способ. Потом особым приспособлением, опять же Левой придуманным, на одинаковую глубину делаются лунки. Затем – а вот это было доверено мне - туда ложечку золы, за ней картошечку проросшую. И когда она вся поквадратно уютно разместилась в своих гнездышках, Лев все это картофельное поле взял и разровнял граблями. И, как те самые заморские топинамбуры, клубни скрылись от глаз людских, чтобы в назначенный срок появиться на свет ровнюсенькими рядками – глаз радующими и обещающими, что с картошкой здесь, когда придет пора, все будет в порядке. Красиво как-то все получилось и убедительно.
Есть в том своя сермяжная правда – вот сделано красиво, не торопко и от этого появляется несокрушимая вера в то, что здесь быть урожаю, да еще обязательно хорошему. Потому что сеялось под веселые весенние запахи земли, чтобы рядки были ровненькие, да ладненькие, да картошечка чтобы в лунку поставлена вдоль была, а не брошена как попало. Казалось бы, ну что особенного в этой истории? Эка невидаль, картошку посадили, пусть даже не популярным способом, ну и что? А вот поди ж ты, запомнилось, потому как праздником одарила.
