ГИПОТЕТИЧЕСКИЙ НАБРОСОК
Милый друг, тебе столик накрыт
Там, где часто любил ты бывать..
Жаль, что скрыт, так мучительно скрыт,
За завесой твой облик опять..
Tamis
Ему было около двадцати, когда он написал это странное мистическое стихотворение. По одним данным — в 1960, по другим в 61-ом. Жаль, что пока ничего вразумительного об "Уточнении" найти не удалось. И "Эвтерпа с Клио" помалкивает — в почти по дням расписанной биографии Бродского. Ни в 60-ом, ни в 61-ом, ни даже в 62-ом — о нем не упоминается. Хотя событий, которые могли бы повлечь за собой эти строки, было предостаточно: и горестных, и трагических, и победных. Однако я не биограф.
.
Что именно поэт хотел уточнить этим стихотворением — пока неясно. С Марианной Басмановой он познакомился только в 62-ом. И потому, до выяснения обстоятельств, буду считать "Уточнение" неким мистическим прозрением.
.
УТОЧНЕНИЕ
Откуда ни возьмись —
как резкий взмах —
Божественная высь
в твоих словах —
как отповедь, верней,
как зов: «за мной!» —
над нежностью моей,
моей, земной.
Куда же мне? На звук!
За речь. За взгляд.
За жизнь. За пальцы рук.
За рай. За ад.
И, тень свою губя
(не так ли?), хоть
за самого себя.
Верней, за плоть.
За сдержанность, запал,
всю боль — верней,
всю лестницу из шпал,
стремянку дней
восставив — поднимусь!
(Не тело — пуст!)
Как эхо, я коснусь
и стоп, и уст.
Звучи же! Меж ветвей,
в глуши, в лесу,
здесь, в памяти твоей,
в любви, внизу
постичь — на самом дне!
не по плечу:
нисходишь ли ко мне,
иль я лечу.
""""""""""""""""""""""""""""""""""
.. Поэт сам узнаёт по темпераменту своего предшественника —
он слышит голос его, тональность, узнаёт его, на него накидывается.
Узнаёт свое предыдущее воплощение и становится от него зависимым.
И. Бродский
(из разговора с Михаилом Мейлахом, записанного на пленку)
Конечно, эта цитата, никакого отношения к сугубо реинкарнационной тематике не имеет. Речь шла о литературе, поэзии, о влиянии предшествующих авторов на идущих за ними собратьев по перу. Однако жизнь учит: ничего не бывает случайного — ни случайно подуманного, ни случайно сказанного, ни случайно сделанного. За всем этим всегда существуют явные или скрытые причины.
.
О семиключевом значении Творения и творимого говорить здесь было бы неуместно, равно как и о наличии нескольких смысловых слоев в произведении великих авторов. Согласно Дантовой и, в целом, средневековой герменевтике, их четыре: буквальный (сюжетный), аллегорический (или исторический), моральный (лично я предпочитаю — нравственный) и анагогический. Впрочем, герменевтика, не исключит свои смыслы из произведения Бродского, которое ниже будет цитировано.
.
Еще несколько слов. Не потому я догадалась, что И. Б. является воплощением Горация, что он в 1993-м написал "Письмо Горацию", а по тому — как и о чем написал он в этом Письме. Догадавшись же, я, естественно, попыталась, насколько возможно, сравнить внешние данные Горация — Бродского. Кажется, говорила уже здесь, что внешнее сходство инкарнируемой в различных личностях Души — обязательное условие (ибо тело человека ваяет его Дух, который выше Души), хотя сходство это не является восковым слепком с посмертной маски. Разумеется, мало портретных свидетельств осталось от Горация, но удовольствуемся тем, что есть. Я же буду просто перемежать цитаты некоторыми сближениями.. без дополнительных комментариев.
.
Как бы вы к этому не отнеслись, но в том воплощении мы с ним (Горацием) были большими друзьями. Потому И. Б. и говорит, что слышал кое-что обо мне (тогда), но никогда не видел (ни тогда, ни теперь) — видящим-то был(а) я, а не он. Дружба Горация с.. была настолько доверительной, что Г. знал всё о "Цезарь-Августе моей".. Последняя цитатка принадлежит уже другому, более позднему поэту.
ИЗ «ПИСЬМА ГОРАЦИЮ»
.
Мой дорогой Гораций,
.
Тебе было почти пятьдесят семь, если не ошибаюсь, когда ты умер в 8 году до Р. Х., хотя ты не знал ни самого Х., ни наступающего нового тысячелетия. Что до меня, мне сейчас пятьдесят четыре; моему тысячелетию тоже осталось всего несколько лет. Какой бы новый порядок вещей будущее ни имело в запасе, я также ничего из него не предвижу.
.
Как пишет Светоний, Гораций умер "на пятьдесят седьмом году жизни" (8 декабря 65 года до н.э. — 27 ноября 8 года до н.э.). Пятьдесят четыре И.Б. исполнилось 24 мая 1994 года. До "на пятьдесят седьмом" ему оставался 1 год и четыре месяца после дня его смерти. То есть им обоим было отпущено около 57 лет жизни. Это просто для справки, к теме публикации отношения не имеет. Возвращаемся к ПИСЬМУ.
.
.. И я вспомнил красавицу, которую когда-то знал в твоем городе. Она жила в Субуре, в квартирке, изобилующей цветочными горшками, но благоухающей ветхими книжками, заполонившими ее. Книжки были повсюду, но главным образом на полках, доходящих до потолка (потолок, надо сказать, был низкий). Большинство книг принадлежало не ей, а соседке напротив, о которой я много слышал, хотя никогда ее не встречал.
.
[Здесь И.Б. (сознательно?) смешивает два образа: красавицы и соседки. Ветхие книжки — ветхи временем их написания. А потолки, в сравнении с древнеримскими, действительно низкие: 3,10 м]
.
.. Все это случилось много лет назад, хотя что-то побуждает меня пробормотать - столетия тому назад. В эмоциональном смысле это было бы верно. В самом деле, расстояние между этой квартирой в Субуре и моим теперешним обиталищем психологически больше, чем расстояние между тобой и мною. То есть в обоих случаях "тысячелетия" неприменимы. Или для меня твоя реальность практически больше реальности моего личного воспоминания. Кроме того, название Лептис Магна мешается и с тем и с другим. Я всегда хотел побывать там; в сущности, это стало чем-то вроде навязчивой идеи с тех пор, как я зачастил в твой город и на средиземноморские берега вообще. Отчасти потому, что напольная мозаика в одной тамошней бане содержит единственное дошедшее до нас изображение Вергилия, и к тому же сделанное при его жизни! По крайней мере, так мне рассказывали; впрочем, возможно, это в Тунисе. Как бы там ни было, в Африке. Когда человеку холодно, он вспоминает Африку. И когда жарко - тоже.
.
Дорого бы я дал, чтоб узнать, как выглядели вы четверо! Чтобы сопоставить лицо с лирикой, не говоря уж об эпосе. Я бы согласился на мозаику, хотя предпочел бы фреску. На худой конец, я смирился бы и с мрамором, если бы не его крайняя обобщенность - в мраморе все белокуры - и крайняя сомнительность. Как бы то ни было, ты меньшая из моих забот, то есть тебя легче всего вообразить.
.. Не то с Овидием, хотя он прожил дольше вас всех. Увы, не в тех краях, где ваяли статуи. Или выкладывали мозаики. Или утруждали себя фресками. А если что-то в этом роде было сделано до того, как твой возлюбленный Август вышвырнул его из Рима, то все, несомненно, было уничтожено. Чтобы не оскорблять изысканных вкусов. А впоследствии - ну, впоследствии сгодился бы любой кусок мрамора. Как мы говаривали в северной Скифии - Гиперборея по-вашему, - бумага все стерпит, а в твои дни мрамор был чем-то вроде бумаги.
.
.. Ты думаешь, я мелю вздор, но я просто пытаюсь воспроизвести ход мыслей, который привел меня прошлой ночью к замечательному живописному пункту назначения. Конечно, ход этот был извилист; но не слишком. Ибо так или иначе я всегда думал о вас четверых, особенно об Овидии. О Публии Овидии Назоне. И не по причине какой-то особенной близости. Как бы сходно ни выглядели, время от времени, наши обстоятельства в глазах наблюдателя, я не создам "Метаморфоз". Кроме того, двадцать два года в этих краях не могут тягаться с десятью в Сарматии. Не говоря уж о том, что я видел крушение моего Третьего Рима. Я не лишен тщеславия, но оно имеет пределы. Сейчас, очерченные возрастом, они более ощутимы, чем раньше. Но даже когда щенком я был вышвырнут из дома к Полярному кругу, я никогда не воображал себя его двойником. Хотя тогда моя империя действительно казалась вечной, и можно было скитаться по льду наших многочисленных дельт всю зиму.
.. Нет, я никогда не мог представить лицо Назона (...). Впрочем, Назон был чрезвычайно многоликим, и, без сомнения, над его ларами царил Янус (...). Все равно я не могу воссоздать ваши лица, особенно его; даже во сне. Странно, не правда ли, не иметь никакого представления о внешности тех, кого вроде бы знаешь очень близко? (...) Во всяком случае метрически, Флакк, среди них ты самый разнообразный. Неудивительно, что этот спотыкающийся и неровный ход моих мыслей взял тебя в поводыри, оставляя собственное тысячелетие и направляясь в твое, непривычное, надо полагать, к электричеству. Поэтому я путешествую в темноте.
Также и Данте взял себе в поводыри Вергилия — одну из предыдущих своих инкарнаций.
.. Вергилия я читал больше всех. Поскольку он сочинил больше строчек, чем кто бы то ни было. Правда, я никогда не подсчитывал, но это представляется несомненным, учитывая "Энеиду". Хотя лично я гораздо больше люблю его "Буколики" и "Георгики", нежели его эпос.
.. Давай избегать мутной воды, Флакк; не будем обременять друг друга выяснением, может ли сон быть взаимным. Обнадежь меня, по крайней мере, что ты не отнесешься подобным образом к моей собственной писанине, если ты когда-нибудь с ней познакомишься [он знаком, потому и отвечает тебе, Постум.. да ты и сам знаешь, потому и ответил именно на "Постума" *)]. Не правда ли, ты не станешь каламбурить о pen'e и penis'e? И почему бы тебе не познакомиться с ней безотносительно к этому письму. Будь то взаимность или нет, я не вижу причины, почему бы тебе, лезущему в мои сны, не сделать следующий шаг и не вмешаться в мою реальность.
.
.. Кто написал эти гекзаметры, асклепиадовы, алкеевы и сапфические строфы, и кто были их адресаты? Цезарь? Меценат? Руф? Вар? Лидия и Гликера? Черта с два они знали или беспокоились о трохеях и дактилях! И не меня ты имел в виду. Нет, ты обращался к Асклепиаду, к Алкею и Сапфо, к самому Гомеру. Ты хотел, чтобы тебя прежде всего оценили они.
.. Так или иначе, я отвечал тебе, особенно когда использовал ямбические триметры. А теперь я продолжаю это письмом. Кто знает, может, я еще вызову тебя сюда, может, ты еще материализуешься в конце концов даже отчетливее, чем в моих стихах.
.. На самый крайний случай я могу усесться перед зеркалом и обращаться к нему. Уже отчасти замена, хотя я не думаю, что ты был похож на меня. Но когда доходит до человеческой внешности, природа в конечном счете не располагает большим выбором. Каков он? Пара глаз, рот, нос, овал. При всем их многообразии через две тысячи лет природа вынуждена повториться. И даже бог. Поэтому я легко мог бы заявить, что это лицо в зеркале, по сути, твое, что ты — это я. Кто может проверить и каким образом?
.
.. Что смутило меня, возможно, больше всего в "Энеиде", так это Анхизово пророчество задним числом - когда старик предсказывает то, что уже произошло. Здесь, я думаю, твой друг несколько хватил. (...) твой друг был ученый человек. К тому же с потрясающим метафизическим инстинктом, настоящим чутьем на духовную подоплеку вещей: его души гораздо менее телесны, чем у Данте. Сущие маны: газообразные и неосязаемые. (...) .. метафизически ваше будущее оказалось гораздо менее образным, чем ваше греческое прошлое. Ибо что такое вечная жизнь для души по сравнению с перевоплощением? Что такое рай для нее после пифагоровского обещания другого тела? Просто безработица. Однако каковы бы ни были его источники: Пифагор, платоновский "Федр", его собственное воображение, — он без толку промотал все это ради родословной цезаря.
И тут Бродский ошибается и уходит в сторону, потому что не ведает, о каком "Цезаре" и о каком "Августе" идет речь, откликаясь лишь на буквальный (сюжетный) слой герменевтики.
.. Но говорить с тобой так не имеет смысла. Вы все любили Августа, не правда ли? Даже Назон [и это чистая правда! - Tamis]..
.. Ты возразишь, что я применяю к нему стандарты, для возникновения которых потребовалось два тысячелетия. Ты хороший друг, Флакк, но это ахинея. Я сужу его по его собственным стандартам, более очевидным, конечно, в его "Буколиках" и "Георгиках", нежели в его эпосе. Не прикидывайся младенцем, у вас за плечами было, как минимум, семь столетий поэзии.
.
.. Само отсутствие сюжета, отсутствие персонажей в "Георгиках" отвечает, так сказать, взгляду самого времени на любую экзистенциальную ситуацию. Я даже помню, как сам я тогда думал, что, если бы время имело собственное перо и решило сочинить стихотворение, его строчки содержали бы листья, траву, землю, ветер, овец, лошадей, деревья, коров, пчел. Но не нас. Максимум наши души.
.. Если я не упрекаю тебя более язвительно, то потому, что я не твой современник: я не он, потому что я почти что ты.
""""""""""""""""""""""""""
1995
Перевод с английского ЕЛЕНЫ КАСАТКИНОЙ
""""""""""""""""""""""""""
Таким образом, позволю себе считать Иосифа Бродского выдающимся мистиком нашего времени — что он, видимо, таил даже от самого себя. Считаю его мистиком не только по причинам, изложенным в данном наброске, но и исходя из всего его творчества, которое, конечно, знаю не достаточно подробно.
И да, Бродский — гений! А гений — он ведь с Луны не сваливается. Это — серьезные наработки в прошлом, плюс жизненная задача, плюс трудолюбие. Остальные навыки у гения уже есть. А иначе — никак: "Учился будущий нобелевский лауреат плохо. За восемь школьных лет сменил пять школ [и больше никакого образования наш гений не получал — самообразовывался.. но с 1972-го года и вплоть по 1996-й занимал различные профессорские должности в шести американских и британских университетах; преподавал историю русской литературы, русскую и мировую поэзию, теорию стиха, выступал с лекциями и чтением стихов на международных литературных фестивалях и форумах, в библиотеках и университетах США, в Канаде, Англии, Ирландии, Франции, Швеции, Италии]. В школьной характеристике писали: «Упрямый, ленивый, тетради имеет неряшливые, с надписями и рисунками». Кстати, рисунки Бродского незаурядны, как у многих больших поэтов. Ахматова даже сравнивала их с известными иллюстрациями Пикассо к «Метаморфозам» Овидия. Ему часто предлагали издать свои рисунки, но Бродский никогда к ним серьёзно не относился: никогда их не собирал, раздаривал и не помнил, кого и когда рисовал".
P.S. Никому не известно, кого Гораций называл Постумом или Постумием. Такого исторического персонажа латинисты не отыскали... Это — к вопросу о "взаимности сна".
