Опубликовано: 03 февраля 2016 20:22

ЧЕЛОВЕК, ПРОНИКАЮЩИЙ СКВОЗЬ СТЕНЫ

В  Париже, на Монмартре,  в 1989 году  был установлен памятник  Марселю Эме работы его друга Жана Маре. Скульптура  известна под названием «Человек, проходящий сквозь стену» и посвящена одноимённому рассказу писателя.  Тот, кто побывал на Монмартре, наверняка, видел эту скульптуру. Предлагаю  вашему вниманию  рассказ  в авторском переводе.

ЧЕЛОВЕК, ПРОНИКАЮЩИЙ  СКВОЗЬ  СТЕНЫ

Жил когда-то  на Монмартре  на 3-ем этаже высотного дома номер 75  по   улице Доршам   замечательный  человек по имени  Дютиёль, который обладал  удивительным даром  безо всяких неудобств  проходить сквозь  стены. Он носил  пенсне, маленькую чёрную бородку и служил чиновником 3-го класса в Министерстве регистрации.  Зимой он  ездил на работу автобусом, а в тёплое время года  любил пройтись пешком, надев на голову шляпу-котелок.

Свои необычные способности он обнаружил  только к 43 годам.  Однажды вечером  от короткого  замыкания внезапно погас свет,  в тот момент  он находился в прихожей  своей маленькой холостяцкой квартиры, он передвигался  в  темноте,  намереваясь попасть   в комнату, а когда  свет снова загорелся,  неожиданно для себя  оказался на лестничной площадке  третьего этажа.  Так как дверь его квартиры была заперта  на ключ изнутри, случай заставил его  задуматься  и,  не смотря на  предостережения   здравого ума, он решил вернуться домой тем же путём, каким вышел, то есть   сквозь стену.  Эта странная способность, которая показалась ему бесполезной,  вызвала  у него  некоторое беспокойство, и на  утро, воспользовавшись выходным днём,  он отправился  к  местному врачу, чтобы  пожаловаться  на  случившееся.  Доктор смог убедиться, что пациент рассказывает правду, и после надлежащего осмотра  нашёл причину болезни в   спиральном затвердении  странгуляционной стенки щитовидного тела.  Назначил интенсивные   физические  упражнения  и принятие  не реже  двух  раз в год  порошка  пиретты  тетравалентной, смеси  рисовой муки с гормоном кентавра.

Проглотив  одну   упаковку, Дютиёль положил лекарство в ящик стола и забыл о нём думать. Что касается интенсивной  физической нагрузки,  то должность служащего  не давала ему такой возможности, а часы отдыха он посвящал чтению газеты и коллекционированию  марок, что также  не приводило к  интенсивной  трате энергии.  Таким образом,  через год он сохранил свою способность проникать сквозь стены, но никогда её не использовал или использовал  невольно, не являясь любителем  авантюр и не склонный  к  воображению.  Ему  ни  разу не пришло в голову  войти к себе домой не через дверь, открыв её ключом, а как-то иначе.  Возможно,   он так  бы и состарился в плену своих привычек,  ни разу не рискнув  воспользоваться своим даром, если бы  ни один  чрезвычайный случай, перевернувший  всю  его жизнь.   Месьё Мурон,  зам.начальника  его  отдела, перешёл на другую работу, а на его место вступил  некий   Лекюйер, неприятный тип   с  торчащими, как щётка,  усами  и  отрывистой речью.  С первого же дня новый зам.начальника  невзлюбил  Дютиёля  за   пенсне  на цепочке и  маленькие чёрные усики  и начал всячески к нему придираться.  Но самым  тяжёлым  бременем стали  проводимые им реформы, которые вконец нарушили спокойную жизнь подчинённого.  В течение 20 лет службы Дютиёль  начинал  письма с одной и той же формулировки: «Ссылаясь  на  ваше достопочтенное  от такой-то даты, а также  памятуя о  предыдущей  переписке, имею честь вас информировать…»  Лекюйер   решил  заменить эту преамбулу  на более американскую:  « В ответ на ваше  письмо от такого-то числа, информирую вас…».  Дютиёль никак не мог привыкнуть  к  сиим  эпистолярным премудростям.   Руки сами писали привычные слова  с маниакальным упорством, что  вызывало  у зам.шефа ещё большую  неприязнь.  Итак, атмосфера  в  Министерстве регистрации  накалялась    с каждым днём. По утрам  Дютиёль   с тяжёлым сердцем  отправлялся на работу,  вечерами,  ложась в постель,  прежде чем уснуть,  минут пятнадцать    ворочался   от  неприятных мыслей.

Не  желая  видеть   упрямого ретрограда, который   тормозил   проведение    реформ, Лекюйер пересадил  Дютиёля   в  соседнюю  полутёмную комнатушку,    на узкой и низкой двери которой   висела табличка  с крупными буквами  « КЛАДОВАЯ».   Дютиёль   с тяжёлым  сердцем принял  столь  беспрецедентное унижение  и,   прочитав в газете заметку   о   трагическом  происшествии,  невольно   пожелал   Лекюйеру   стать   жертвой  чего-нибудь подобного.

Однажды  зам.шефа ворвался к нему  в чулан и  принялся орать, потрясая письмом:

- Что за дерьмо вы написали! Сейчас же переделайте  и не смейте больше  позорить  моё учреждение!

Дютиёль  хотел  было запротестовать, но  Лекюйер орал,   не дав  ему произнести ни слова,  обозвал    тупым   неучем, а  перед тем как уйти,  яростно скомкал принесённое письмо  и   швырнул   его  прямо  в  лицо подчинённого.  Дютиёль  был  человеком  скромным, но гордым.  Оставшись один в своём  закутке, он  сперва  расстроился,  а потом   его осенило. Поднявшись  со стула, он проник  в стену, разделяющую  его  комнатушку от бюро зам.начальника, но  так  осторожно,  что только  голова выступила с другой стороны. Лекюйер,  ещё не остывший от  гнева, сидел  за столом  и  дрожащей рукой переставлял запятые в рукописях  своих  подчинённых.  От работы его отвлекло  тихое покашливание. Подняв глаза, он с  изумлением  обнаружил голову Дютиёля,  приклеенную к стене  наподобие охотничьего трофея. И эта голова была живая.  Она  взирала на него сквозь пенсне  на цепочке с нескрываемой ненавистью. Мало того, она  заговорила:

- Месьё, - сказала она, - вы – хулиган, грубиян и сопляк.

Разинув  рот от  ужаса, Лекюйер  так и застыл, уставившись на   неожиданное  явление. Наконец, придя в себя, он вскочил с кресла и выбежал в коридор, чтобы заглянуть в чулан.  Дютиёль с  зажатой меж пальцами перьевой ручкой   спокойно сидел за столом  и  что-то писал.  Изучив его долгим  внимательным  взглядом  зам.начальника  пробормотал  что-то непонятное  и вернулся к себе. Но едва он сел  на место, как  голова снова появилась на стене.

- Месьё, вы - хулиган, грубиян и сопляк.

В течение  всего   дня  голова появлялась  на стене двадцать три раза и во все  последующие дни с той же частотой.  Дютиёль,  увлёкшись  игрой,  не ограничился   одним сценарием.  Он стал  подвывать   загробным голосом  и  хохотать  демоническим  смехом:

-  Оборотень! Человек в волчьей шкуре! (жуткий  хохот) От  ужаса  у  дрожащего  филина  осыпаются перья  (хохот).

Слушая всё это,  бедняга зам.начальника бледнел и  терял дыхание, волосы  на голове его  вставали дыбом, а по спине струился холодный пот.  Только за первый день  испытаний он потерял  полкилограмма.  В течение недели он таял буквально   на глазах,  суп  ел  не ложкой, а вилкой,  и  на улице  нелепо  отдавал честь  полицейским.   Через  неделю  неотложка  увезла его   в  спецлечебницу.

А Дютиёль, освободившись от  тирании Лекюйера,    смог снова  вернуться к своей любимой формулировке: «Ссылаясь  на  ваше достопочтенное  от такой-то даты…».   Однако это его не очень  обрадовало,  чего-то   ещё не хватало.  Настойчивая потребность проходить сквозь стены не давала ему покоя. Конечно,  он  легко мог  это делать у себя дома,  чем он и занимался.  Но человек, обладающий уникальными способностями,  не может  долго  довольствоваться  пустяками. Проникать сквозь стены - это ещё не самоцель. Это только начало авантюры, которая требует продолжения,  развития и  в конечном итоге  какого-либо  вознаграждения.  Дютиёль  это очень хорошо понял.  Он чувствовал    необходимость   роста,  непреодолимое  желание   показать   и превзойти   себя, какую-то ностальгию,  некий  зов  из-за стены.  К несчастью, у него не было никакой цели.  Он стал  искать  вдохновение  в газетах, особенно в статьях, посвященных политике и спорту, которые казались ему   благородными занятиями, но,  в конце концов,  убедился, что  они не могут ничего предложить  стоящего для людей, могущих проходить сквозь стены, и  переключился  на  хронику,  которая   давала  больше простора  для   мысли.

Первое ограбление Дютиёль совершил  в крупном кредитном заведении на правом берегу Сены.  Пройдя сквозь двенадцать стен и перегородок, он проник  в несколько  сейфов, набил карманы  банкнотами, но  прежде чем  уйти,   оставил  причудливую  подпись красным мелком «Оборотень»,  которая на следующий день обошла страницы всех газет.   К концу недели   слово Оборотень стало чрезвычайно популярным. Общественность  прониклась  симпатией к  очаровательному грабителю, который так  ловко  обводил  полицию вокруг пальца.  Каждую ночь он совершал  новый  подвиг, проникая  то в банк, то в ювелирный магазин, то  в дом  олигарха. В Париже и его окрестностях не было ни одной мечтательной дамы, которая  не горела бы страстным желанием  принадлежать  телом  и душой  этому  ужасному  Оборотню. После похищения  знаменитого алмаза  Бюрдигал  и ограбления  муниципального кредитного банка, которые произошли  в течение одной  недели,  энтузиазм толпы  достиг  апогея. Министр внутренних дел подал в отставку,  за ним потерял должность и Министр  регистраций.  Дютиёль  стал  одним из самых богатых людей   Парижа, но  так   усердно  продолжал   службу в министерстве,  что  его  собирались  представить к награде.  По утрам  он с удовольствием слушал  болтовню  коллег, которые комментировали  его очередные подвиги. «Этот Оборотень, - говорили они, -    здОровский  мужик, супермен, гений». Слушая такие похвалы, Дютиёль  краснел от смущения, а глаза  его за стёклами пенсне  на цепочке  блестели дружелюбием и благодарностью.  Вся эта  симпатия  так его тронула, что  он  захотел  раскрыть свой секрет.  Глядя на  коллег,  читающих   газетную статью об ограблении  Французского банка, он  тихо  произнёс, превозмогая робость: «А знаете,  Оборотень – это я».  Ему ответили   дружным смехом и стали в шутку называть   Оборотнем.   Под  конец  рабочего дня,  когда  расходились по домам,  друзья  так над ним  потешались,  что  задели его самолюбие.

Несколько  дней  спустя  Оборотня  засекла    ночная  охрана  в  ювелирном магазине на улице  де ла Пэ.  Расписавшись, как обычно,   возле  кассы, он  принялся  громко  петь,  громя  витрины массивным золотым кубком.  Конечно, ему без труда  удалось  скрыться от полиции, нырнув в стену.  Поступок заставляет думать о том, что  он  наделал шуму   нарочно, скорее всего  только для того, чтобы  переубедить  товарищей по работе, ирония   которых  его  сильно задело.  И они   действительно  были   потрясены, когда на следующий день  увидали на первых  страницах газет  фото Дютиёля под заголовком «Оборотень».   Они    раскаялись,  что  не признали  гениального товарища,  и  в его честь  отрастили  себе  бородки. Некоторые  в порыве    восхищения попытались  даже   выкрасть  бумажник или часы  у  друзей   и  знакомых.

Кто-то может  сказать,   что  выдать себя полиции  ради   сослуживцев, свидетельствует о  крайнем   легкомыслии, недостойном  человека с  редкими способностями.   Но  видимое проявление   личной  воли   имеет мало  общего  с  событиями.   Дютиёль   был уверен, что  отрёкся  от свободы, удовлетворяя свою гордыню и желая   взять реванш, а  на самом деле  просто-напросто   катился по наклонной  своей судьбы.   Человеку,   проходящему   сквозь стены,   не видать  удачной  карьеры, если он  ни разу не  попробовал   тюрьмы.  Когда Дютиёль оказался в стенах   де ла Сантэ,  то  посчитал себя   баловнем   судьбы.  Ведь толщина стен для него  ничего не значила.  На  следующий  день   изумлённые охранники    обнаружили,  что  их подопечный   вбил гвоздь в стену  камеры и повесил  на  него  золотые часы начальника тюрьмы. Он не мог или не хотел объяснить, как  эта вещь у него  оказалась.  Часы вернули владельцу, но наутро  часы  снова   очутились   в камере  Оборотня, а вместе с ними первый том  «Трёх Мушкетёров», взятый из библиотеки начальника тюрьмы.   Персонал  тюрьмы де ла Сантэ   забыл, что такое покой.  Мало того,  кто-то   исподтишка  награждал  надзирателей  пинками.   Оказалось, что стены имеют не только уши, но и ноги.  К концу  недели    начальник  тюрьмы  нашёл однажды  утром на  своём  столе  письмо  следующего содержания:

 «Месьё начальник. Ссылаясь  на  нашу беседу  от 17 числа текущего месяца,  и помня   основные  инструкции  от  15 мая  прошлого года,  имею честь вас информировать, что я  дочитал  второй том  «Трёх Мушкетёров» и теперь намерен   совершить  побег   этой ночью  после   одиннадцати двадцати пяти  и не позднее  одиннадцати тридцати пяти.  Выражаю  вам, месьё начальник,  мои уверения в глубоком уважении. Оборотень.»

Не смотря на строжайшие  меры  наблюдения,  Дютиёль   исчез  ровно  в  одиннадцать тридцать.  Новость, дошедшая  до  общественности  на следующее утро,   вызвала  шквал  восторга.  Совершив  новое  ограбление,  которое   ещё  больше  раздуло   его  популярность,  Дютиёль   даже не стал прятаться, а   спокойно разгуливал по Монмартру.  Через три дня  после  побега, его задержали  днём  на улице Коленкур  в  кафе  «дю Рев», когда  он  безмятежно  распивал  с друзьями белое лимонное  вино.

Доставленный   снова  в  тюрьму  «де ла Сантэ»  и запертый на три засова  в  самой толстостенной мрачной камере, Оборотень  исчез   в  первый  же вечер, чтобы  отправиться    в  квартиру  начальника,   где завалился спать  в  гостевой  комнате.   В девять утра он позвонил горничной,  требуя  завтрак, и без сопротивления  сдался  прибывшей охране,  которая вытащила его  тёпленьким из постели.   Взбешённый  начальник   приказал  установить   у двери  камеры  Оборотня  круглосуточное дежурство, а  его самого  посадить   на  хлеб и воду.   В полдень  узник  вышел  пообедать в ресторан  по соседству  с тюрьмой  и, допив кофе, позвонил начальнику тюрьмы.

- Ало! Месьё начальник,  мне право неудобно, но  выходя, я забыл прихватить ваше  портмоне и оказался без  гроша  в ресторане.  Не будете ли так  любезны,    прислать сюда  кого-нибудь, чтобы расплатиться по счёту?

Начальник  лично  прибежал в ресторан  и, потеряв самообладание,  изошёлся  в  угрозах и ругательствах.  Гордость Дютиёля  была  задета,  он  ушёл той же  ночью, чтобы  больше  никогда  не возвратиться.  На этот раз  из предосторожности он  сбрил бородку, а  пенсне  с цепочкой заменил на  очки  в черепаховой оправе.  Спортивная кепка и пиджак  в   широкую клетку с  панталонами гольф   совершенно  изменили его  облик.  Он  устроился в маленькой квартире на проспекте Жюно, куда ещё до первого ареста  перевёз часть  мебели и  некоторые  вещи,  без которых не мог обходиться.  Шумный успех начал его утомлять, а   пребывание  в  тюрьме   притупило    удовольствие  от  прохождения сквозь стены. Самые толстые и  неприступные  отныне казались ему   простыми перегородками,  он мечтал  теперь  проникнуть   сквозь  массивные корпуса  пирамид.   Разрабатывая план поездки в Египет, он вёл спокойную жизнь, собирал  марки, посещал  кино и прогуливался  по Монмартру.   Он так сильно  изменился,  гладко выбритый  в  черепаховых очках,  что   даже лучшие  друзья  не узнавали его при встрече. 

Один только Жен Поль, художник,  от  зоркого глаза которого  не укроется  ни один завсегдатай квартала, распознал его. Однажды утром, столкнувшись  нос к носу с Дютиёлем на углу улицы Абревуар,  он не удержался и выплеснул  на своём ужасном арго:

-  Поглядите-ка  на его прикид!   Это чтобы флики не клеились?  В переводе с  арго  флик – инспектор  службы безопасности.

Ах! – пробормотал Дютиёль, - ты меня узнал!

Он был  встревожен  и решил ускорить  отъезд в Египет.  Но так случилось, что в тот же  день он влюбился  в  хорошенькую  блондинку,  на которую  натыкался  уже второй раз   за последние  полчаса  на улице  Лепик.   Сразу позабылись  и коллекция  марок, и Египет со своими пирамидами.  Блондинка тоже обратила на  него внимание.  Ничто нынче так не привлекает молоденьких женщин как  панталоны гольф  и  черепаховые очки.  В этом  есть  что-то  от кинозвезды,   коктейлей и  Калифорнии.  Несчастная  красотка,  Дютиёль узнал об этом от  Жен Поля, была замужем за человеком грубым и ревнивым. Этот  недоверчивый   муж, который,  между прочим,  сам  не отличался  примерным поведением,  регулярно  покидал жену с десяти вечера до четырёх утра, но  перед тем  как  уйти, старательно запирал  дверь  её  комнаты  на два оборота,  где даже ставни не ленился  запирать  на замок. Днём  ревнивец  не спускал с жены  глаз,  порой даже  следовал за ней украдкой  по улицам Монмартра.

- Следит в оба глаза  мерзавец.   Никому не позволит  клевать  свою  вишенку.  

Предупреждение Жен Поля  ещё больше разожгло  страсть  Дютиёля.  На следующий день, повстречав юную женщину на улице Толозэ, он  последовал за ней в молочную лавку, и пока она стояла в очереди,  признался  в  чувствах глубокого почтения, сказал, что знает о ней всё: злой муж, двери и окна на замке, и  что  вечером  он непременно навестит  её.  Блондинка покраснела, банка с молоком  задрожала в её руке.  Устремив на него  взгляд полный нежности, она  прошептала со вздохом : «Увы! Месьё, это не возможно!»

С   десяти часов вечера   Дютиёль   занял  пост   на улице Норвен, наблюдая за  внушительной стеной забора,  скрывающей  целиком   маленький   дом,  от которого виднелись только флюгер да труба.   Наконец, открылась  калитка,  вышел мужчина, старательно закрыл  за собой дверь на ключ и отправился  в сторону  проспекта  Жюно.  Дютиёль  подождал,   пока  он   отойдёт подальше  и скроется за поворотом,   потом   ещё сосчитал до десяти.  Затем стремительно  ринулся вперёд.    Преодолев    толстый  забор спортивным шагом  и   проскочив  бегом остальные  препятствия,   он  оказался в комнате прекрасной узницы.  Она  совершенно  опьянела от счастья, их любовь продлилась  до  поздней ночи.

На следующий  день  у Дютиёля    не на шутку   разболелась голова.  Он посчитал это   пустяком, из-за которого  не  стоит отменять свидание.  Однако решил  выпить лекарство.  Обнаружив какие-то порошки на дне ящика стола, он  проглотил один утром, а  второй  после обеда. К вечеру  головная боль утихла, а  нарастающее   возбуждение  совсем её заслонило.  Юная женщина, вспоминая наслаждения прошлой  встречи,   еле дождалась  любовника.  На этот раз они продлили счастье до трёх часов утра.  Покидая  дом сквозь  перегородки и стены,  Дютиёль  впервые  ощутил   непривычное  трение  в  бёдрах и плечах.   Но не обратил на это особого внимания. И только  проникая сквозь   массу   забора,   явно почувствовал сопротивление.  Словно он  перемещался  в  сырой глине, которая с каждым его  движением становилась   плотней.  Успев   целиком  протиснуться  в   стену,  он  понял, что  не может двигаться дальше, и тут   с ужасом  вспомнил про два  порошка, которые  проглотил   накануне.   Он принял  их за аспирин, а  на самом деле  это была   пиретта    тетравалентная,  которую  ему прописал  доктор год назад.  Вот и  проявился эффект  препарата, усиленный  интенсивной  физической  нагрузкой.

Дютиёль  застрял  внутри стены. Он и поныне там сидит,  влипший в камень.  Весёлые полуночники, шатающиеся по  улице Норвен,  когда   Париж  объят сном,  слышат порой глухой,  словно  замогильный  голос, который они принимают за  стоны  ветра, проносящегося над холмом.  Это   Оборотень  Дютиёль  оплакивает  конец своей  славной  карьеры  и  сожалеет о слишком короткой  любви.   Иногда  зимними  ночами  его навещает   художник Жен Поль, прихватив с собой  гитару,   чтобы  в  гулкой    тишине   улицы  Норвен   утешить  песней  бедного  затворника, и ноты, слетающие с  окоченевших пальцев, проникают  в толщу камня  как  капли лунного света.

культура искусство литература проза проза Марсель Эме, Человек, проходящий сквозь стены, авторский перевод с французского
Твитнуть
Facebook Share
Серф
Отправить жалобу
ДРУГИЕ ПУБЛИКАЦИИ АВТОРА