Вы знаете, как появляется жемчуг? Моллюск-жемчужница рано или поздно обнаруживает в своей раковине инородное тело — песчинку, осколок чужой раковины или даже живое существо; потом, не сумев иным способом избавиться от этого кусочка внешнего мира, слой за слоем покрывает его перламутром, пока тот не превратится в прекрасную жемчужину. Думаю, это хорошая аналогия творческого процесса, моделирующая соотношение между реальным фактом и художественным вымыслом.
Вот только она не совершенна, к сожалению, как и все модели. Потому что, если следовать ее логике, то получится, что герои моего сегодняшнего рассказа — два творческих моллюска, просто одержимые коллекционированием и применением «песчинок», «осколков», «червячков» и прочего житейского мусора, который не только не донимал этих будущих жемчужниц, но на деле оказался неплохим сырьем для их творчества, которое они, соответственно, бережно заготовляли. Вот что, к примеру, пишет Евгений Петров в своих воспоминаниях: «Илья Ильф был очень строг и даже беспощаден в своих литературных вкусах. От писателя он требовал точности, умения собрать и заготовить впрок наблюдения, неожиданные словесные обороты, термины. Мельком услышанные рассказы какого-нибудь случайного попутчика, кусочек ландшафта, промелькнувший в окне вагона, цвет неба или моря, форма дерева или описание животного, — вот чему были посвящены его первые записи. Это была, если можно так выразиться, писательская кухня. Впоследствии, работая вместе, мы, прежде чем начать писать задуманную книгу, заготовляли на листах бумаги самые разнообразные наблюдения, сюжеты и мысли». (Те «первые записи», о которых идет речь, были сделаны Ильфом во время его первой дальней командировки, когда в 1925 году отправился по редакционному заданию в Среднюю Азию.)
Я не случайно уделяю так много внимания тому, что принято называть «писательской кухней». Потому что в какой-то момент начинает казаться, что для Ильфа и Петрова реальность — это вовсе не гвоздь для картины, написанной воображением, напротив, воображение для них — это своего рода скрепляющий раствор, что-то вроде янтарной смолы, куда они во множестве погружают свои наблюдения, сделанные в реальности. Если это метод, то он применяется не только для создания фона: подобным же образом создаются и персонажи, в том числе и самая большая их жемчужина — бессмертный Остап Бендер. Это образ, в котором слились черты нескольких прототипов — и не только черты, но и целые истории. Думаю, стоит рассказать о паре авантюристов, чье присутствие в романах Ильфа и Петрова не вызывает никакого сомнения.
Больше всего Остап Бендер, конечно, позаимствовал у своего реального тезки, Осипа Беньяминовича Шора — хорошего знакомого брата Петрова, Валентина Катаева. Многие из его историй, случившиеся в бурные годы гражданской войны, стали эпизодами романа Ильфа и Петрова «12 стульев». В частности, когда Осипу Шору году в 1919-м пришлось возвращаться из Петербурга в Одессу, он временно превратился в Одиссея: почти два года (по его словам) продолжалось это странствие, во время которого он успел воспользоваться браком с толстушкой, державшей лавку, чтобы пережить голодную зиму, в остальное время деньги на пропитание добывал другими аферами: выдавал себя за пожарного инспектора и художника, давал сеанс одновременной игры провинциальным шахматистам… узнаваемые детали, не правда ли? Можно сказать, что для Ильфа и Петрова, брошенных Валентином Катаевым в самостоятельное плавание по незнакомым водам (это отдельная история о том, как появился на свет первый роман Ильфа и Петрова), Шор стал настоящим спасением.
Кстати, да, стоит рассказать эту историю. По словам Петрова, его старший брат в какой-то момент стал одержим идеей стать советским Дюма-пером, что означало следующее: ему срочно понадобилось завести «литературных негров», и он, недолго думая, предложил это дело своему брату и их общему другу — Илье Файнзильбергу. До того момента те занимались исключительно правкой рабкоровских писем, которые под их пером превращались в едкие фельетоны. А тут им был предложено написать сразу большой роман, который «Дюма-пер» обещался лишь слегка подправить перед публикацией. Сам Катаев укатил при этом куда-то в Грузию, где писал что-то свое. Сколько «негры» ни молили его о помощи, он неизменно отвечал им: «Думайте сами». Возможно, именно поэтому соавторы и предпочли в итоге литературную обработку историй Шора и другого годного материала, собранного в реальности.
Возвращаясь к прототипам: самые узнаваемые детали образа «великого комбинатора» принадлежат все тому же Шору, который тосковал по Рио-де-Жанейро и форсил в капитанской фуражке и пиджаке с шарфом. Разумеется, после выхода романа «12 стульев» прототип не мог не узнать себя в тексте Ильфа и Петрова. На публике, когда в нем узнавали Бендера, Осип Шор делал вид, что книга его обидела, однако никаких его задокументированных высказываний на ее счет не сохранилось. В Одессе Шор был милиционером, ловил уголовников, много позже судьба привела его в Ташкент, где находились единственные в Союзе специалисты, способные излечить его рак кожи. После лечения Шор стал проводником на поезде «Москва-Ташкент», каковым и оставался до самой смерти, наступившей в конце 70-х.
Долгое время загадкой для исследователей творчества Ильфа и Петрова было отчество Остапа Бендера. Если с фамилией они разобрались достаточно быстро, отыскав двух наиболее вероятных кандидатов на «донорство» — владельца фирмы, торговавшей унитазами «Тарас Бендер и сыновья» и одессита, державшего лавку «Мясоторговля Бендера», то отчество стало более-менее понятным только после того, как был найден новый прототип в лице Тургуна Хасанова — авантюриста, сумевшего в 1925 году прославиться на всю страну после статьи в одной из союзных газет о его задержании. Нет сомнений в том, что Ильф и Петров читали о преступлениях Хасанова — мошенника, гастролировавшего по Союзу с рассказом, что он является главой ЦИК Узбекистана Файзуллой Ходжаевым, ограбленным неизвестными.
Впрочем, обо всем по порядку. Прибыв в 1925 году в Гомель, мошенник Хасанов не подозревал о том, что именно здесь его беспроигрышная схема даст сбой. Как обычно, он отправился к местному чиновнику — председателю губисполкома товарищу Егорову. Как обычно, сумел произвести впечатление своим внешним видом и печальной историей о том, как ему, председателю ЦИКа Узбекской ССР, крупно не повезло: остаться без денег и документов в белорусском городе, где он оказался почти случайно, решив после отдыха в Крыму сделать небольшой крюк перед возвращением в Москву. И чиновник, как обычно, проникся этой историей, и, как обычно, поспешил выложить требуемую сумму. Тем более, что у его гостя все же нашелся кое-какой документ — справка от председателя ЦИК Крымской республики, товарища Ибрагимова (нужно сказать, что Ибрагимов был точно так же обманут ловким мошенником, когда выдавал вполне настоящую справку своему «коллеге»). Все вообще складывалось просто замечательно: высокого гостя не только одолжили деньгами, его повезли смотреть город, потом на банкет… Позже оказалось, что именно в это самое время начальник Гомельской милиции уже изучал с пристрастием портреты председателей ЦИК союзных республик в журнале «Красная нива» и не находил ни малейшего сходства между сегодняшним гостем и Файзуллой Ходжаевым. За этим последовал звонок в Москву и, после некоторой настойчивости, проявленной Матвеем Хавкиным, разрешение на арест мнимого Ходжаева. К тому моменту мошенник уже спал в люксовом номере лучшей гомельской гостиницы после большого объема шампанского, выпитого на банкете. Перед задержанием в номере был произведен обыск, в ходе которого милиции удалось найти документ на имя Тургуна Хасанова, недавно освободившегося из тифлисской тюрьмы. Но даже после задержания мошенник продолжал держаться своей роли, угрожая, что первые люди страны не оставят безнаказанным самоуправство гомельцев. Уже скоро милиции стали известны и другие эпизоды его дела. Оказалось, что уроженец Коканда после шести лет отсидки в тифлисской тюрьме сразу приступил к отработке новой мошеннической схемы: начав с Крыма, где доверчивый Ибрагимов дал ему поддельную справку, он успел обмануть подобным же образом чиновников Ялты, Симферополя, Новороссийска, Харькова, потом отправился в Белоруссию, где перед Гомелем успел побывать в Минске. Улов его варьировался от 50 до 500 рублей, а история ни разу никого не навела на мысль о проверке.
То, что успех Хасанова во многом определился справкой Ибрагимова, вероятно, и навело Ильфа и Петрова на мысль наделить своего героя экзотическим отчеством. В дальнейшем они не раз намекали на дело Хасанова, упоминая в романе «12 стульев» то странный тост за «ирригацию Узбекистана», то председателя ЦИК Узбекистана, якобы подарившего Бендеру несколько сот шелковых коконов. В следующем романе «Золотой теленок» Бендер рассказывает арбатовскому чиновнику не менее душещипательную историю о том, как сын известного революционера оказался без копейки денег в чужом городе… Конечно, подобная схема вовсе не была хасановским изобретением, но образ складывался из типичного и случайного, образуя теперь уже символическую фигуру «великого комбинатора».
Надеюсь, теперь, когда вы возьметесь перечитывать историю Остапа Бендера, она покажется вам чуточку иной: за словами будут угадываться живые люди, а когда вы оглянетесь вокруг, окажется, что мир остался таким же смешным, как во времена Ильфа и Петрова.
В.Севастьянов
Елена Сироткина Источник: «Новости Узбекистана»
