Была красива. Подалась в валютные проститутки. Дело было в советские времена.
Что такое и кто такая — валютная проститутка? Женщина, подсылаемая к богатым иностранцам. Рядовой турист на роскошную проститутку не разорится. В «Национале» и «Космосе», да и в комсомольской гостинице «Орленок» контингент девушек нетяжелого поведения был отборный. Но работа ночной бабочки в этих отелях не ограничивалась секс-услугами. Девушки были не просто давалки с трех вокзалов или из Мытищ. В стране, где общение с иностранцами приравнено к идеологическому предательству, контакты дозволялись лишь при условии: обязательно «стучать». Соответствующие компетентные органы зорко надзирали за штатом «подружек» и требовали отчетов о проведенном вместе с гостями из-за рубежа времени. Иначе — прочь с панели!
Трудно вообразить, сколько унижений выпадает на долю жриц любви, сколько компромиссов приходится им заключать — с собой и властью. Но у той красотки, о которой рассказываю, была цель. Она хотела забеременеть не от убогого соотечественника (сограждан ценила невысоко: приспособленцы с заискивающими ужимками и нулевой функцией предстательной железы — такими их сделала коммунистическая давиловка), а от представителя свободного мира — ведь это совсем другая порода: крепкозубые, образованные, сами себе хозяева, не похожие на покорных приказу начальства или КПСС прилипал. От такого мускулистого мустанга-бизнесмена-теннисиста, выпускника Оксфорда или Йеля, она хотела понести и родить. Гены всегда проявятся, всегда свое возьмут, ее ребенок будет талантлив, энергичен, умен, настойчив в достижении высоких перспектив.
Я видел того, от кого она забеременела, — действительно белозубый, высокий, стройный, с тяжелой челюстью, в дорогих ботинках, пиджаке, галстуке. При золотых запонках и модных часах. Упрямый взгляд серых холодных глаз давал понять: обладатель стальных зрачков никому ничего не уступит.
О своих намерениях она ему не сказала. В ней не было жалкой надежды прицепиться, обвиться плющом, охомутать. Хотела гены, только гены. Ни на какую материальную помощь не рассчитывала. С проблемами надеялась справиться сама.
Родила. Нарадоваться не могла на подраставшего мальчика. Он был похож на отца. Гордый, надменный, сероглазый, с густой шевелюрой и упрямой нижней челюстью. Одевала с иголочки, имела возможность: покупала вещи (как прежде покупала для себя) у приезжих, некоторые постоянные клиенты, узнав о ребенке, сами привозили ей подарки. Умела ладить с людьми, к ней тепло относились, не считали подстилкой, видели человеческие качества, интеллект, ум.
Мальчик учился хорошо. Удалось определить его в элитарную (как тогда говорили, «специальную») школу. Были способности к языкам, к математике. Всё как она намечала: гены себя проявляли. Он, нет сомнений, превзойдет одноклассников, опередит их по всем параметрам, его ждет фантастическое будущее. Записала в секцию тенниса, возила на корт и в бассейн. Водила в консерваторию, в картинные галереи.
Но возник недоучтенный нюанс. В семьях соучеников, где он бывал, не могли не задаться вопросом: откуда у матери-одиночки средства на дорогие шмотки, спортсекции, такси? Кто она? Выяснили легко. Отказали мальчику от своих домов. Приятели стали его сторониться. Клевать.
Сам ребенок тоже хотел понять: чем занимается мама? Она лгала. Но одноклассники его просветили. В нем, сыне шлюхи, тонком, любящем мать, произошел надлом. Недостало ума и великодушия оценить жертвенный — во имя его же блага — порыв. Эксперимент. Стал стыдиться потаскухи.
Время утекало быстро. С годами клиентов поубавилось. Жить приходилось не столь вольготно, как прежде. Финансовые проблемы загоняли в угол. Подворачивались варианты замужества. Она их отвергала — потому что, во-первых, все еще не считала соотечественников равными себе, а во-вторых, потому что опасалась: хорошим отцом ее ребенку ни один из кандидатов не станет.
Иногда приезжал тот, кто был настоящим отцом. И, конечно, шевелилось желание все ему рассказать, познакомить мальчика с покровителем, могшим изменить его жизнь. А менять было надо: дурная дворовая компания и спортсмены из лыжной секции, куда он перекочевал, все глубже затягивали чадо. Но как воспримет ребенок сообщение, что его отец — англичанин? Это могло нанести его неокрепшей психике непереносимый удар. Травму, от которой он не сможет оправиться. И она не сказала ничего — ни ребенку, ни любовнику.
Миновало еще несколько лет. Нелепую, прежде казавшуюся такой правдоподобной и романтичной легенду о том, что его отец — известный физик-ядерщик — погиб, облучившись на полигоне, подросток сам поднял на смех. Она не стала разубеждать. Все меньше оставалось между ним и ней нежной доверительности. В его интонациях все чаще сквозили злоба, издевка.
Устроилась на работу в тот же «Орленок» — дежурной по этажу. Помог комитетчик, который курировал ее прежнюю деятельность и симпатизировал ей. Постепенно он начал с ней сожительствовать — в номере, где не была поставлена прослушка. Он был женат. К себе она эрзац-мужа не приглашала: что подумал бы сын? Комитетчик пытался определить «безотцовщину», как называл мальчика, в военное училище, но паренек оттуда сбежал, пропадал неизвестно где, вернулся в обносках, испитой, с выбитыми зубами.
Стал красть из дома вещи. Получил срок за ограбление киоска. Комитетчик вступился, просил за него, поэтому наказание скостили до минимума. Но природный ум и сметка отца-бизнесмена, на которые рассчитывала несчастная женщина, помогли пареньку сколотить банду и организовать крупную аферу. Тут и комитетчик оказался бессилен.
Наступила перестройка. Пришла свобода. Поседевший биологический отец вновь навестил ее. Состоялся откровенный разговор. Тащиться к незнакомому сыну в далекую северную колонию англичанин не захотел.
Где, в каком бараке, на какой северной параллели сгинули выдающиеся гены?
