Ничтожные размером насекомые кружат над вчерашним вареньем. Явились из ниоткуда и также бесследно исчезнут с последней, пахучей ложкой. Пока же, то и дело сбиваясь с ритма, мошки самозабвенно исполняют под аккомпанемент «Осеннего танго*». Остывшая, будто покинутая постель, печь безропотно приютила танцоров, и шаг за шагом теснится в угол, вслед уходящему закату и ароматному лету. Там - в углу - на горбатых гвоздях полотняные мешочки, доверху набитые морщинами сушеных яблок, грибов и кружащим голову колдовским разнотравьем. На печной, чугунной до невозможности плите, придавленный разомлевшей китайкой, хмуро отсвечивает алюминиевый таз. По соседству примостился закопченный чайник. Чумазый давным-давно облупился и проржавел, но, укутавшись сумерками, высоко задрав нос, держит марку и по-стариковски самонадеянно ни в чем не раскаивается. Парит гречка, млеет говядина, дозревает хлеб.
С двуруких канделябров, утратив былую стать, опадают подкошенные июлем свечи - прежде глянцево матовые, нынче нездорово желтушные. Долго смотрюсь в зеркало: то там, то здесь… в общем, - неплохо.
- Ну что, Сьюзи, вечерять будем? Иль врагам отдадим?
- Клюв им от дохлого селезня, - жмурится легавая, - Ты бы лучше задвижку приоткрыл, слышь, дымком тянет?
И правда, сырое полено не прогорело, чадит. Точь-в-точь живой труп. Покосился на зеркало – да, уж…
«…ботиночки он носит на скрыпу**» - грассирует Алла Баянова из динамика старенькой Ригонды.
- «…сухою бы я корочкой питалась**», - вторю любимой певице.
- «найти себе милую такую…**», - включается Сьюзи , - а меня уволь, люблю поесть. Особливо перед сном.
Да, за окном маячит грузная ночь. Ей не терпится переступить порог распухшими ступнями ничейной бабушки и, прислонившись к чужому теплу, кивать невпопад за чаепитием с нулями-баранками. Я часто ставил на зеро. Есть в нем волнующая загадочность. Сухая конкретика прочих цифр и в подметки не годится пузатому идолу. Зеро - и точка отсчета, и финишная черта в одном флаконе. Опять же можно нанизать на палец, можно подглядывать. Да и, просто, подцепив на крючок желаний, катить и катить по наклонной, дымя в сторону прохожих лихо заломленной папиросой.
« руки, вы словно две большие птицы…***»
Умели раньше писать. И подать мелодию, как подают… не милостыню, нет, а букет фиалок за столиком уличного кафе где-нибудь на Монмартре или в городском саду, где дамы с веерами, а кавалеры в начищенных до зеркального блеска сапогах.
- И угодья прежде побогаче…, - вздыхает Сьюзи, - хоть дупеля, хоть бекасы… Потравили колхознички птицу, извели. На конюшню душегубов, и розгами, розгами!
Есть две вещи, которые моя легавая не приемлет пуще развязанности бродячих кошаков: межсезонье и агрокультура. Первое за объективное отсутствие дичи, второе за надругательство над процессом воспроизводства охотничьих трофеев. Ее цельная и чрезвычайно деятельная натура лишена и намека на компромиссы, когда речь заходит о страсти. Причем на верхней ступени пьедестала, безусловно, охота. Очевидно, в прошлой жизни Сюзана была революционеркой. Так и вижу мою любимицу у жандармского крыльца с пригревшимся в овечьей муфте пистолетиком (в красной косынке и грубых башмаках мне нравится меньше).
«отцвели уж давно хризантемы в саду****, - грустит мадам Баянова, - но … (тут пластинка неожиданно с визгом перескакивает)… две ласточки, как гимназистки, провожают меня на концерт*****».
- И чудится в том знак благой, не находишь? – вновь подхожу к зеркалу и поправляю бабочку.
- Bien sur, mon cheri. Однако часа полтора как из луга вернулись, а ты еще не переоделся. Смени телогрейку.
*муз. В.Козина, слова Е.Белгородской
** Я милого узнаю по походке – автор неизвестен
*** Руки – слова Лебедев-Кумач, муз. И.Жак
**** Хризантемы – Н.Харито
*****В степи молдаванской – А.Вертинский
26.09.2016
© Copyright: Владимир Фомичев,
2016 Свидетельство о публикации №216093001236
