Опубликовано: 24 января 2017 01:44

Колыбельная для И

«Всё это делается в поисках чего-то абсолютного, а в жизни всё конечно и неустойчиво, временно. Она такова по определению. Все процессы, все дружбы, все любви, все работы, все находки. Понимаете?»

Предисловие.

Когда мы стояли на земле, мы слышали, как промелькнула её тень. Она звенела колокольчиками, вплетенными в две маленькие косички. Она выжимала набухший, словно губка лес, и Шахэ становилась полноводной. Мы начали тонуть, но с туманом наступили сумерки. Юг вдруг перестал пахнуть смертью.

Она побежала странствовать в промокшем платье, дорожа нашей дружбой. Мы хранили её тайну. Мы – стоики, ничем не смогли помочь, когда провис край  нашего неба. Атлант – тоже человек.

Ангел, танцующий сонно зажал между струн железо.

« Бутылка  из-под вина: соль- бемоль». Второй такт, шестое предложение. Одна нота на протяжении всего произведения. Отсутствие подобной мелочи никто не заметит. Но им вдруг показалось, что вся музыка, вся сложность спектральной гармонии подчинена только лишь этой ноте. Всё – для неё, ради неё. Всё – в ней!

Направились в ближайший магазин играть вслепую. Дабы не ошибиться купили пять бутылок разной формы и объёма. Проблема номер раз: для того, чтобы дунуть в бутылку, необходимо «выдуть» содержимое. Напились, как черти. А вот соль-бемоль всё-таки не нашли…

Тёплая майская ночь. Пять пьяных музыкантов, отчаявшиеся, но весёлые окунаются в мусорку с головой, чтобы найти ту самую бутылку-вундеркинда, ради которой великие композиторы сочиняют замысловатые мелодии.

- Ребята, мне кажется… Нет, я просто  уверен, что это должна быть она!

Стоит. Зелёно-фиолетовая. Отражает  блаженные лица деятелей искусства. Почему-то такая родная, уютная, потрепанного вида бутылка. Принесли её домой, помыли, но дуть не стали. Бутылка с такими глазами непременно должна звучать как соль-бемоль.

                                                                                        Орфей.

Ты не дым. Пеленой осыпано

Утро бледное в тени крыла.

Ночью ветер глаза мне выколол.

Знать, на ощупь - моя судьба.

Я хотел помочь человеку, который упал. Я шёл к нему, но, как оказалось, путь вел туда, где стояла стена. Человек  растворился. Я обернулся: он лежал сзади, ему уже помогали  другие.  Проекция реальности! Как беспомощны мои слова.

                                                                                           Память.

Я интуитивно выбрала не ту электричку. Она остановится в моём городе, но дверей не откроет. Два часа стали такими короткими. «Время тик-так». Но чем дальше, тем длиннее путь.

Отражения – люди. Люди застряли в стёклах. Пачкаются зеленью, Теряются в тумане. Они слышат вибрации, потому  что  она вплетает в косички чугунные колокола. Но они не знают. И она не знает. А гул стоит.   

Это поэзия паразитирует на аффектах. Это искусство. Оно тебя обесценивает, оно превращает тебя в уродливый треножник. Эта третья конечность – орган, который в зависимости от потребляемых эмоций, начинает полностью  контролировать твои действия.  И ты садишься писать, потому что не можешь не делать этого.  Ты, со своей жаждой прикладного, смотришь в пустоту и бесконечность, которая никому, кроме тебя не нужна.

Можно ЭТО убить – и стать ничем. Жить обычной жизнью уже не получится. Когда  решишься сказать себе, что ты – поэт ( а ведь это, действительно, сложно сказать) будет поздно, потому что твоя голова забыла, что значит : «быть в режиме включенности». Трагедия  Близнеца, у которого близнеца – нет! Интровертность в кубе, отказ говорить с собой.

Нужно быть смелым, чтобы так уверенно-отстраненно говорить о том, что тебя наполняет. Смелым, чтобы вплетать звук в своё «беззвучие».  Стихотворения  Инги прекрасны тем, что их писала она. Не она, как природный поэт, а как некий сгусток  особой энергии.

Я дёргаю стоп кран, но сил не хватает выдернуть до конца. Дверь снаружи открывает незнакомый человек и мне удаётся спрыгнуть.

- Девушка, у Вас что-то посыпалось….

- Ой… Ах да, ничего. Это лепестки роз.   

Я интуитивно села не в ту электричку, потому что хочу спрыгнуть в промежутке. Я не хочу, чтобы у жизни был конец.

                                                                                           Послесловие.

Нет ничего условнее, чем дом краснодеревщика

Краснодеревщик умер, потому что сгорел дом.

Высота: по Достоевскому. Ширина – по плечам, плюс два, три сантиметра для свободы действий.

Материал: красное дерево.

- Неужели атланты такие хрупкие?

- Атланты разные бывают.                                                               

 

 

 

 

 

культура искусство литература проза проза
Твитнуть
Facebook Share
Серф
Отправить жалобу
ДРУГИЕ ПУБЛИКАЦИИ АВТОРА