Áнгела плавно, словно крыло «отрешённо задумчивого» лебедя, приподняла руку и опустила свою ладонь на моё запястье. Я снова, как тогда, почувствовал сначала прохладу, затем тепло и лёгкое покалывание. Я напрягся, приготовился к тому, что снова потеряю сознание. Но этого не произошло. А как это могло произойти!? Ведь то, что происходит вокруг меня и со мной – иллюзия!..
Было горько ощущать, что в этом мире ты один. И в данном случае одиночество не спасает, а уничтожает тебя, разъедая «кислотой» действительности последние остатки разума….
А нужен ли он – разум? Нужен ли разум в мире, где всё запрограммировано? Где с момента рождения ты «подсаживаешься» на иглу сформированных традиций и условностей, «Прокрустова ложа» карьеры и ритуалов мещанского междусобойчика?..
Нет, не нужен….
Цель разума – «увидеть» ту или иную частичку гармонии Жизни и Вечности, и отдать её хотя бы близким тебе существам, принося свет и радугу.
Цель разума в запрограммированном мире – быть приложением к программе общества приспособления….
Я посмотрел на мерцающую ладонь Áнгелы и «вслушался» в пульсирующее покалывание, «переливающееся» волнами от Áнгелы ко мне.
Но если Она иллюзия то, что я чувствую?..
«Иллюзию чувства», - в голову, словно сам собой, пришёл бредовый ответ на кажущиеся бредовыми рассуждения.
«Значит, я бред!» - показательно нейтральным тоном произнесла Áнгела, и я увидел, как её мерцающая разноцветными огнями ладонь, вспыхнула ярким изумрудным светом.
Я почувствовал жар, ожёг и боль. Пробежавший по мне «напалм» боли, отключил сознание, но прежде чем я его потерял, услышал шёпот Áнгелы: «Не бойся прошлого»….
4
…Надомной был белый потолок. А подомной что-то жёсткое, причиняющее неудобство. В таких случаях, нам всегда хочется избавиться от неудобства. От того, что мы называем «дискомфорт», который вносит внутреннюю неуверенность, тревожность и слабость во время единения или конфликта с окружающей нас действительностью.
Я приподнялся, а затем сел.
Я сидел на узкой деревянной кровати, окрашенной в белый цвет. Ложе тоже было деревянным, и застеленным кристально белым бельём….
«Монашеское ложе», - всплыло в моей голове выражение, смысла которого я не знал. Я «знал», что слово «монах» и все его производные древнего значения, но какую смысловую нагрузку они несли – мне было неизвестно. В данном случае я мог понимать лишь одно – моя «генетическая», «стационарная» память «выдаёт» мне то понятие, которое наиболее близко к пониманию сути вещей. И даже тогда, когда моё «сознательное» «Я» не осознаёт эту суть….
На мне была пижама. Белая. Из лёгкого и очень приятного на ощупь материала. Я встал и посмотрел вниз и по сторонам.
Мои босые ноги стояли на белой слегка пружинящей пластиковой плитке, от которой исходило лёгкое ощущение тепла. Стены, также как и пол, были отделаны пластиковой плиткой белого цвета, а под потолком сияли светом беловатого оттенка ромбы плафонов. На одной из стен был виден небольшой квадрат окна со стеклом матового цвета. Через окно невозможно было увидеть что-либо, а лишь ощутить неясные контуры мира, как мне показалось, противоположного этому. Почему противоположного?.. Потому что белый цвет и белый свет скрадывали линии, образуя иллюзию и прообраз, а может быть образ (?) нечто единого.
Я услышал звук за правым плечом и оглянулся. Незамеченная мною дверь открылась. В комнату вошёл отец в комбинезоне белого цвета, держа за руку девочку лет пяти. Она была одета в пижаму, похожую на мою. Но на этом сходство заканчивалась.
Девочка была светловолоса, зеленоглаза и курноса. Слегка выдвинутый вперёд острый подбородок выдавал в ней упрямство, а сжатые губы и строгий взгляд – будущий твёрдый характер.
Не знаю почему, но я опустил свой взгляд к своим ногам, и увидел маленькие чёрные волоски на пальцах ног, и вспомнил своё лицо, отражённое в зеркале. Но где находилось это зеркало, я не знал. Но это сейчас было неважно. Главное, я ощущал что-то, что объединяло меня с этой девочкой.
Она кого-то мне напоминала. И эта неясность, эта «уловка» памяти порождала тревогу и обиду, прежде всего на самого себя. Есть вещи, события, люди, которых человек не вправе забывать. В голове возникло ещё одно древнее выражение, смысла которого я не понимал: «Иван, не помнящий родства».
Мне стало плохо и неуютно здесь, в своём теле, в своём сознании. Я скривился от неудовольствия на себя, и несколько раз переступил ногами по пружинящей плитке, которая, казалось, хотела подбросить меня вверх, чтобы подсказать верное решение.
Отец и девочка подошли ко мне, и встали напротив. Отец, слегка прищурившись, некоторое время наблюдал за мной, а затем спросил:
«Андрей, ты помнишь нас?»
«Тебя помню, её нет», - ответил я, скривившись словно от зубной боли.
Девочка заглянула мне в глаза, а затем подняла взгляд на отца и произнесла:
«Избирательная память, Папа. В который раз. Необходима разблокировка. Помочь?», - она протянула в мою сторону маленькую ладонь.
«Подожди, - ответил отец и подтолкнул девочку в сторону кровати, - присядь».
«Что ты помнишь?» - спросил он меня.
«Что ты мой отец», - ответил я и усмехнулся тривиальной простоте ответа. А затем испугался, чувствуя, как весь покрываюсь потом. Ведь, это единственное, что я знал наверняка! Всё остальное, все мои слова, мысли, выводы, приходили словно бы не от меня. То ли извне. То ли изнутри. Но помимо меня, помимо моих осознанных выводов.
Стоять сил не было. Я сел на пол и «упёрся» взглядом в небольшой квадратик плитки, словно он мог мне что-то сказать или что-то пояснить. Но ответа не было. Я лихорадочно искал его, но вместо ответа в моей голове сияла только одна точка – образ отца, который окружала серая мгла, иногда «выстреливая» в сторону точки отдельные несвязанные с ней мысли. Я мог говорить, я мог рассуждать, делать отдельные выводы. Но почему я мог это делать, и откуда исходило это? Я не знал. Я не знал своего «Творца», называемого странным именем – «Разум».
Отец опустился на колени рядом со мной, слегка наклонил голову, с тревогой вглядываясь в мои «припорошённые» отчаянием глаза.
«Что ты помнишь?» - снова спросил он меня и положил свою ладонь на моё плечо.
«Тебя!» - скорее прорычал, чем ответил я. Потому что внутри меня начало подниматься буйство. Буйство тела на нерадивость своего сознания.
«Папа! Давай я помогу!» - крикнула девочка, делая попытку встать с кровати.
«Сиди, Áнгела!» - слегка повысив голос, произнёс отец.
«Áнгела!» - повторил я за отцом, и серая мгла стала «таять».
Я вспомнил. Но воспоминания были странными для восприятия. Одни выглядели как трёхмерный фильм, в котором я исполнял роль, говорил и испытывал боль с какими-то странными задержками во времени, словно кто-то или что-то запаздывало с решением перед отдачей команды рецепторам моих чувств. Другие воспоминания были насыщены «реальностью», когда я испытывал подлинные, «не микшированные» чувства.
И то, что я вспомнил, ударило сильно. Как отбойник на автостраде, рвущий и сминающий пластик и метал кара, а вместе с ним, надежды на будущее, в котором кто-то всегда уверен….
