Всходы на седьмой и восьмой уже колосились. Девятая только покрывалась пушком нежной зелени. Выше под утренним солнцем проступала блекло-красная почва без каких-либо признаков растений. Матцли медленно спустился по камням с верхнего яруса и озабоченно шел вдоль девятой линии, чувствуя плечами расползающееся солнечное пятно. Дойдя до первой четверти, вытащил из заплечного мешка деревянную меру и отметил несколько раз рост колосьев. Потом прошел до второй четверти, еще погруженной в сырую тень, и повторил, как повторил потом еще дважды свои измерения, занося пометки на восковую табличку.
Двумя ярусами выше Амимитль, согнувшись в три погибели, разравнивал бороздки между дремлющими в сырой темноте посевами. Бороздки от первой до конца второй четверти шли полукругом вдоль линии яруса. По третьей и четвертой – поперек. Глинистая почва при этом испещрялась следами его босых ног, которые тот тщательно затирал за собой метелкой из мягких прутьев.
Ночной дождь сделал почву жирной и работа у Амимитля не клеилась. Следы, как он не старался, оставались заметны, бороздки были похожи на засоренные землей шрамы и не радовали глаз своей еще вчера бывшей идеальной геометрией.
Сам Амимитль не интересовался растениями, и ему было все равно, что посажено в почву, что и как должно взойти из нее. Его завораживала сама податливая ровная поверхность замкнутой на себе ленты яруса, пересеченной только в одном месте рядом каменных нетесаных ступеней, по которым все они, жившие тут, поднимались и спускались между террасами.
Перепутанные линии беспорядочно разбросанных облаков, гор и речушек наполняли глаза Амимитля кошмаром и обрывками сна преследовали его перед рассветом. Не лучше было и там, в большом городе, где люди, камни, животные и даже сам воздух переплетались в бессмысленной пляске, мучая его, заставляя дергать головой, то и дело отворачиваться, тут же снова натыкаясь на картины расплодившегося вокруг хаоса. Иногда только взгляд выхватывал в этой кутерьме что-то ровное и ясное, почти идеальное: чеканный ободок глазной впадины на черепе засушенного детеныша альпаки, грань случайного камня в кладке, не изувеченную выщерблиной, остывающий за мгновение след пролетевшей у головы мелкой птицы. Таков был Амимитль.
Матцли, живший ростом своих семян и побегов, все ходил и ходил по ярусам, засоряя записями таблички, и так продолжалось до глубокого вечера, пока еще было видно струящиеся из земли стебли. Будто бы от этого хождения и впрямь они росли быстрее, становились урожайнее или стойче к болезни и граду. Он прошел еще несколько шагов, присел на корточки и приложил мерную дощечку к очередному побегу. Шесть делений. Совершенно вертикален. К другому рядом. Три. Наклонен влево, почти вдоль земли. С этим девятым ярусом всегда было что-то неладное. Что бы не сеяли на нем – в северной четверти всходы закручивались по движению солнца, в южном – противосолонь, на восточном ростки лезли из земли во все стороны разной высоты и толщины, на западном, хоть лопни, ничего не росло, даже сорных трав.
Амимитль всегда старался миновать девятый ярус, покрытый неровными пятнами растений. Матцли наоборот проводил на нем добрую половину всего времени, пытаясь разгадать эту колкую загадку, мучившую его годами. Не помогала ни смена почвы, ни обильный полив, ни солнечные зеркала, добавлявшие света в затененные места террасы.
В библиотеке Монастыря сохранилось немного записей о Годе Краба. В тот год было не до того, чтобы пачкать пергамент. Большая часть членов тогда еще немногочисленной общины были съедены до костей и неубранными валялись где придется. Всюду, где человек оступался и падал, засыпал в ненадежном месте, шел под нависающей скалой и не погладывал вверх – на него наползали, сыпались сверху как градины рыжие вечно голодные крабы и растаскивали по своим шевелящимся ртам кусочек за кусочком.
В тот год перед самым нашествием была достроена еще одна терраса, так что бывший девятый ярус стал десятым. Все, что происходило на бывшем девятом, стало происходить ярусом выше, а девятый стал обычным зелено-красным пластом земли, как остальные. Об этом была лишь одна короткая запись. Урожай с террасы, как видно, в тот год так и не собрали.
