Глава 2
Шуша отвернулся, кажется, ждал простое человеческое сочувствие. Но он услышал безжалостный мой крик. Его лицо стало звериное.
-Что за гадкий мир – и узбеки такие же, как все! Отстань, узбек!
Он взял грязный снег в рот, пожевал, потом злобно сплюнул под ноги. Потом посмотрел на меня, покрепче укутался в бушлат и пошёл.
-Постой, командир! Тогда я сам разденусь.
-Иди, говорю тебе: жена, дети ждут!
Я положил сумку на снег и быстро разделся до пояса.
Глядя на моё оголённое плечо, его глаза расширились. Я снова требовал ему раздеться. «У меня там нет ничего» - он твердил как ребёнок. Я вцепился крепко:
-Тогда покажи, что нет, все равно я не отпущу!
-Ну, есть… и что?
-Алика вспомнил?
-Нет.
-Ну, ты курва!
-Ты что ругаешься?
-Это ты меня так ругал и всю мою душу выматывал на службе. Вот почему я тебя обзывал тогда «Шушей» А матросы прихватили и начали смеяться над тобой, потому-то всех ты достал! Помнишь, как ты меня до утра заставлял драить чистый матросский кубрик? А как нас в гальюне заставлял нюхать вонючий унитаз? А макароны заставлял продувать в камбузе – тоже не помнишь, курва ты морская? А на сорок … пять… суток… меня… отправлял… в изолятор, ни за что - тоже не помнишь?
-Ты меня с кем-то путаешь.
Я насильно раздел его до пояса. Он кричал, но потом успокоился, когда я начал разглядывать его тело: на его плече была идентичная татуировка, как и у меня с морским якорем, а на груди – любимая его девушка. Мне самому стало приятно смотреть на неё, ведь когда-то немало я потрудился, чтобы она была похоже на фотографию.
-Ну, что скажешь, командир, или припомнить, как зовут твою девушку? – ехидничал я.
-Только не это…
-Вспомнил узбека?.. Нет?.. Тогда ещё раз освежу твою куриную память: Бориса, который сгорел под водой, тоже не помнишь?.. Не вспомнил своего самого близкого друга? А Гришу, а Саню хоть помнишь? А Колю? Они там – в Палдиски навечно остались под землёй! Забыл? А как я реставрировал лица двоих наших матросов, чтоб родителям не было страшно видеть сгоревших своих детей - тоже не помнишь? Как они увозили два гроба на Дальний Восток, хотя бы этого помнишь, «людоед»?
-Хватит!!! – наконец-то он закричал громко, и зажал голову. - Все помню, … все помню…
-Что же ты не узнаешь тогда своего подчинённого? В милиции ты пел, как соловей, а люди поверили, что ты подводник. Вот твоё истинное лицо - поделом тебе. Иди ты к черту! Прощай!
-Постой, узбек, постой! Прости меня, Алик, мне стыдно…
Он крепко меня прижимал к себе и молча, гладил мою холодную голую спину. Он плакал.
-Шуша ты в чужом бушлате - одевайся и пошли! - улыбнулся я и простил его.
-Надоел,… раздевайся – одевайся, раздевайся – одевайся…
-Ты хоть помнишь, когда последний раз сто грамм выпивал?
-Вспоминаю, как однажды мы с тобой в гальюне выпивали по двести, - вдруг он ожил.
-Тогда мы с тобой ещё дружили! Было? Было. И много чего было. Кто старое помянут, тому глаз вон! Правильно говорю, флот?
-Ты настоящий узбек - моя школа!
-Тогда скажи мне, что сделать, чтоб ты был счастлив сегодня, как я?
-Купи мне кусок хлеба, и мы квиты…. лучше буханку. У тебя деньги есть?
-Будут. Только сначала раздевайся!
-Ты в своём уме?
-Разговорчики!
Я подал ему полотенце и заставил обтереться снегом. Люди проходили мимо нас, но мало кто обращал внимания на двух чудаков, поскольку их в Москве и без нас хватало. Командир надел мою чистую наглаженную одежду и новую обувь. Он встал передо мной, как «огурчик», если не смотреть на его не внушающее лицо. Я купил новую сумку, и сложили грязные вещи. Мы обнялись и пошли, запевая громко.
Когда мы зашли в столовую, сразу я обратил внимание, как Россия широко шагнула вперёд за последние два года. Похоже, что народ тут сидел и веселился с самого утра, как в каком-то шикарном ресторане, а что творится в самих ресторанах Москвы, только Богу известно. Казалось, что простые люди тянулись вслед за новыми русскими, которые открыли путь в Европу и вели себя чересчур развязано. Да, я знаю, что русскому человеку необязательно ехать в такую даль, чтобы повеселиться. Ему дай только повод, он даже в маленькой столовой будет чувствовать себя не хуже, чем в раю.
-Не туда мы попали что ли, командир? – изумлённо спросил я.
-Туда-туда. Не думайте ни о чем и заходите, пожалуйста! – добродушно вмешался упитанный мужчина, хотя его вежливость не увязывалась с его наглым лицом.
«Ну, что ж, сегодня, как-никак Рождественский праздник. Наверно русский народ научился отметить тот день, которого им давно не хватало для полного счастья» - подумал я. Вскоре мне снова придётся расстаться с другом, как расстаются в море корабли. Встретимся ли ещё при такой жизни? А коли так, то придётся попрощаться чисто по-русски. А может мой поступок не очень-то украшал мусульманина, но я должен был найти себе оправдание перед людьми, среди которых я прожил немало лет, как с братьями и сёстрами.
В зале сидели посетители небольшими группами. Обслуживающий персонал с улыбкой приветствовал нас, и пригласили пройти за отдельный столик. Естественно, в скором времени на столе стояла закуска и бутылка водки с блестящей этикеткой. Командир, не веря в происходящее, извёлся от запахов пищи. Пока я открывал бутылку, он уже облизывал глубокую тарелку из-под украинского борща, и смотрел на мою тарелку. Пришлось мне заказать вторую порцию. Командир молча присматривал на свою новую обувь, кажется, он этим хотел обратить внимания людей на то, как он одет. Возможно, ему хотелось показать себя, что он тоже такой же человек, как все грешники, которые безбожно веселятся вокруг него.
Официантка снова принесла борщ и, странно оглядываясь на нас, ушла. Я заполнил рюмки и произнёс короткую речь:
-Командир, давай стоя, поминаем своих! За наших погибших доблестных моряков!
Сразу разговоры пошли, как по маслу. Что только мы не вспоминали о нашей подводке. Тут я убедился, что мой командир ещё далёк от старческого склероза.
-Слышишь, Леха! – я обратился, - майор первого ранга Мирошниченко - он же не был бомжем. А что ты всем мозги запудрил в милиции?
-Для престижа, чтобы они знали, с кем имеют дело, – тихо произнёс он и вдруг изменился в лице и в речи, - скажи мне, Алик, разве эти псы кого-то помнят? Разве есть у них, что-то святое? Такие же люди продавали свою Родину во время войны. Разве они знают, зачем Мирошниченко ударился в запой? А я знаю. От бездушия, матрос. От бездушия! Теперь вот, расплодились эти гады. Плевал я на таких, и буду плевать до конца своей жизни! Ты забудь того своего командира - дурака, который издевался над тобой. Я давно не такой. Ты понял? Тебя увидел и почувствовал, как ты до мозгов жжёшь меня вместе с моим прошлым. Надел на меня свои буржуйские одежды - ладно. Но ты сказал, что я «людоед», мол: душу твою выгрызаю. А не ты ли все время грызёшь мою душу?
-Что ты, Леха! Я же тебя любя. Не будь таким дураком!
-Хватит! Не дурак я, хоть ты и обзываешь меня постоянно...
-Вот какая гордость тебя взяла. А где же она была раньше?
-Что ты знаешь про мою жизнь, матрос?
-Я хочу понять, почему ты - бывший матрос, так красиво поёшь песни русских моряков в милиции, а не на сцене под овации. Хоть ты был гадким командиром, но я хорошо помню, как ты пел на сцене воинской части.
-Что-то наши разговоры не клеятся, - он опустил голову.
-Скажи, пожалуйста, командир, ты на весь мир обижен?
-Не знаю, матрос, не знаю, - раздражительно вытер он нос чистой рукавицей.
-Может быть, ты на женщин обижен? – хитро спросил я.
-Ты брось мне узбекский шайтан!.. Извини Алик, лучше не надо это! Хорошо?
Он вдруг заплакал. Его руки задрожали, и он уронил стакан на плиточный пол. Люди оглянулись, глядя на нас с осуждением, и что-то бубнили себе под нос. Прибежала официантка с двумя мужчинами, похожими на бульдога, и потребовала прямо сейчас же мы расплатиться за принесённый ущерб, но в трёхкратном размере. Я опешил.
-Дорогие гости из прошлого, а может ещё раз вам повторять? – ехидно спросил «квадратный» мужчина и щёлкнул жвачкой.
- А может, господа, вам переводчик нужен?
-Нет-нет! – сказал я, - мы только что окончили школу русского языка.
-Тут на углу? – он улыбнулся.
-Да.
-По вашему лицу можно сразу узнать, что вы из нашей школы сюда притопали. Я там по совместительству работаю. Прекрасная школа. Правда?
Я сразу оценил трезво созревающую неприятную обстановку и толком не успел вытащить деньги из кармана, как тут он их вырвал с моих рук и вежливо произнёс:
-Не затрудняйтесь, пожалуйста, нам этого достаточно!
-А почему так плохо умылись? Умывальник вам показать? – отвлекая, спросил другой мужчина.
-Не стоит, спасибо! – сказал я.
-У нас все-таки престижная столовая. Здесь собираются культурные люди, чтобы не было недоразумения, все равно вам придётся сходить умыться. Приятного вам отдыха. Если что, мы всегда рады вам служить, господа! Честь имею!
Мой командир хотел встать за ними, но я крепко прижал его ногу об пол.
-Теперь, и ты будешь скитаться со мной по нашей земле обетованной? У тебя всё обчистили?
-Заначка есть...
-Ну и кошелёк, тоже капиталист?
-Слушай, чем больше «пропускаем», тем больше ты умнеешь. А у меня ни в одном глазу.
-Потому что, эта буржуйская водка сделана на русской земле - русскими мастерами. Я не прочь сегодня напиться, чтоб потом долго вспоминать своего подчинённого. Эх! Жизнь у меня такая пошла, что больше она не подчиняется мне, а слушает всяких тварей! Если бы можно было вернуть, жизнь назад… Ты знаешь, кем я был до армии?
-Поведай!
-«Трудным ребёнком».
-Да ты что...
-Что говорить. Жутко хотелось, есть. Слушай, одолжи мне на буржуйскую настоящую водку!
-Хорошо, но с одним условием.
-С каким?
-Потом, обязательно попрощаешься со мной, прежде чем убежать.
-Хе-хе! Боишься?
-Да.
-Все равно не верну долг.
Он мигом принёс виски и тут же разлил по стаканам. Мы выпили и закусили. Потом он попросил котлету с двойным гарниром. Как только он опустошал очередную тарелку - успокоился, глядя на меня, как уличная кошка, принял умный вид.
-Знаешь, я раньше не читал книги, но однажды после армии прочёл Джека Лондона и полюбил его. Знаешь почему? - спросил он.
-Ну?..
-Вот что я у него вычитал: «Я в жизни два раза был сытым: один раз меня накормила мама, а другой раз – сам себя». Потом я начал читать книги и на глазах менялся, но моя жизнь оставалась такая же, как и прежде. А сейчас, почему-то вспомнил, или мне кажется, что я тоже два раза был сытым, как полагается мужчине. Когда-то меня Морфлот кормил целых четыре года, а теперь вот – мусульманин, которого я каждый божий день незаслуженно наказывал в армии. А теперь в глаза его не могу смотреть.
-А мама, тебя, не кормила что ли? – я удивился.
-Не помню, её… я в интернате жил, потом меня усыновили, но ничего хорошего от этого не вышло. На службу я сам вырывался, ведь меня не брали, потому что на вид был хилый и весом мал, но злой, как голодная собака! Поэтому мои подчинённые там и пострадали. Только теперь я понимаю. … всё я понимаю…
-А жена?
-Тсс! Брось ты, подчинённый! Сколько можно её припоминать мне? Лучше подскажи мне, как безболезненно убрать ту, кого ты так жестоко наколол мне иголкой на груди?
-Ты сам заставлял меня. Наверно любил её крепко. Прости, командир, но теперь безболезненно её не уберёшь. Нет, не уберёшь!
Он сжал кулак и крепко ударил по столу. Люди снова оглянулись и презренно поглядели на наши плохо умытые лица. Кто-то открыто матерился, а кто-то кого-то тихо успокоил: мол, посмотри на их бандитские рожи, нарвёшься на неприятности. Я отвёл взгляд, и тут прозвучал неприятный голос:
-Здравствуйте, граждане! Сержант Иванов. Пожалуйста, предъявите ваши документы!
Продолжение следует...
