Многие годы уже позади,
но надежда и ожидание чуда не
покидает и теперь, так мы устроены,
но когда слезы стекают по щекам,
становится легче.
Я открыл дверь, вошел: старинная галерея, высокий свод, мерный гул улицы и прохлада наполняли пространство. Окружающий мир давно представляется нереальным, кто всем этим переболел, тот знает: здесь есть, где покопаться, только постарайтесь не сойти с ума, очень многие сломали себе шею на этом пути, и кто знает, какой конец лучше? Что касается меня, я стараюсь не думать об этом и не возвращаться к прошлому.
Из зала арочный коридор привел меня на мраморный балкон, и передо мной открылся большой светлый зал с высокими порталами окон. Внизу, почти в самом центре зала, стояли пришедшие, сюда гости, отдыхающие парами или группами удобно расположившись, тихо беседовали между собой. С левой стороны причудливая ажурная лестница убегала куда-то, вверх увлекая за собой безумный узор мраморных нитей. Спускаясь по этой лестнице в зал, мое внимание привлекла девушка, которая выделялась своим белым платьем из легкой ткани, среди всех собравшихся здесь людей. Неожиданно я отметил для себя, что все остальные собравшиеся здесь гости, были в одеждах, примерно одного цвета, небольшие различия желтых и оранжевых цветов, объединили их в одно единое сообщество, в одну цветовую палитру. Но, что самое невероятное, что я сам был одет в бледно оранжевые брюки и желтое кимоно.
В центре стоявших, я увидел молодую женщину, которая очень спокойно объясняла окружающим, почему пригласили всех собравшихся на это собрание. Многие присутствующие, мало обращали свое внимание на говорящую женщину: молодые ребята и девушки, тихо переговаривались между собой, сдержанно улыбаясь, друг другу и своим видом выказывали хорошее настроение.
Наступает время, когда мы уже не задаем себе вопросов, все происходящее вокруг уже давным-давно, приобрело смысл, а значит, стало бессмысленным. Так бывает в театре, на сцене одна декорация, а за ней еще десять, мы все играем на фоне первой, а зрителей нет, их прах давно истлел и не оставил следа в вечной колыбели покоя.
У меня не возникает вопросов, зачем я здесь, хотя есть чувство, что все, что здесь происходит, мне уже известно. Меня сюда никто не приглашал, но пришел я не по своей воле, и они здесь, как и я, не прийти не могли.
Где эта воля? Конечно на воле. Весело, да? Наша воля от нашей воли, похоже на Канта и на всех сразу, одно и то же. Мгновенье – для, и вечность - где? Эликсир молодости, как и нирвана - воистину один венок, для пьедестала или памятника на могиле. Ко мне подошел черноволосый парень и спросил: - Наверное, там будет неплохо? Я посмотрел в его грустные, немного усталые глаза. Его зовут Шер, его девушку - Лина, он будет моим другом, - потом, - а пока я его не знаю, здесь многие не знают друг - друга. А говорящую зовут Нези - наш проводник, это она собрала всех, она знает, по какому признаку нас объединили вместе, мы все должны отправиться на дальний остров, это наше путешествие. Мне все равно: на остров, так на остров. Там, говорят, веселее, главное, с собой ничего не надо брать, там все есть, и от нас требуется только участие. Все направились в транспорт, но я не торопился. Никак не мог понять, что меня удерживает, потом понял. Нези, Александр и девушка в белом остались в зале. Нези подошла ко мне, приветливо улыбнулась, и я представился: - Тэй. - Тэй, ты едешь? - Да, но я не очень хорошо себя чувствую, когда вокруг много людей. - Хорошо, мы едем отдельно, если хочешь, присоединяйся к нам. Мы вчетвером вышли через другой выход на летнюю террасу, у края которой покоился челнок пространственной переброски. Мы вошли в него. Челнок был похож на старинный подвесной вагон, где надо стоять, что мы и сделали, расположившись, кто, где хотел. Во время перемещения движение челнока не ощущается, поэтому можно себя чувствовать, как на стационарной платформе. Я осторожно рассматривал милую незнакомку в белом, она обратила внимание на мой интерес к ней и, улыбнувшись, Неожиданно подошла ко мне и просто сказала: - Оля. Я почувствовал волнение, но, не подав вида, ответил: - Тэй. - У тебя очень печальный взгляд. - У нас у всех он, наверное, печальный. - Как ты думаешь, там будет хорошо? Я немного помедлил. - Оля, скажи, зачем вы туда едите? - Я не знаю, Тэй. И она опять улыбнулась спокойно и нежно. Тут подошла Нези. - Тэй, ей хорошо будет с нами, - она вопросительно посмотрела на меня. - Да нет, нет, я очень рад, - ретировался я. - мне очень приятно, что такой юный цветок с нами, вернее здесь, это я с вами вместе. - Мы все вместе, Тэй. Наступило молчание. Мы с Олей смотрели друг на друга, она тепло улыбалась, немного морща носик. Зачем она здесь, я не понимал. Она выглядит совсем невинной, ничем не смущена, смотрит открыто, легко. Мне подумалось, что так не бывает, что всех уже давно распределили и ясно, кто чего стоит, но она здесь, среди нас. Возможно, это Творец наградил или наказал нас, не знаю. Рядом с ней я ощутил себя грубым ослом, который со своим стадом растоптал и уничтожил весь сад, а теперь в пустыне нашел единственный цветок и не знает, что с ним делать. Мне захотелось обнять ее нежно, скрыть и уберечь ото всех, и остаться с ней рядом навсегда. Но это только моя промелькнувшая мечта, которой не суждено сбыться. Послышался типичный звук издаваемый челноком, когда он входит в план нового уровня, и фиксируется в необходимый временной период. Мы прибыли, и, выйдя из челнока, оказались на естественной террасе, образовавшейся в береговых скалах. Нам открылся великолепный пейзаж острова. Держась за руки, мы с Олей подошли к встречающей нас группе ранее прибывших сюда наших друзей. Я немного смущался, так как остальные могли заметить, что абсолютно незнакомые ранее мы уже вместе, но кажется, на это никто не обратил внимания. Справа, невдалеке на нависшем над морем скальном выступе, просматривался старинный замок, немного разрушенный временем, но в целом сохранивший свою архитектуру. Вокруг расстилался песчаник, вперемежку с осколками желтого камня. Ощущение было необычайным, весь остров казался желтым. Старые деревья с редкой листвой на склонах разрушенных гор, сливались с единым пейзажем острова. И были почти незаметны. Желтое солнце, наши желтые одежды, желтый берег и даже море отсвечивало желтыми бликами. Все как будто объединилось в единую гамму, и лишь Ольга, как белая чайка, одиноко смотрелась в этом ландшафте желтого юга. Я очнулся, услышав голос Нези. - Милые друзья, с момента, как мы вступили на землю этого гостеприимного острова, мы все равны, и на этом моя миссия окончена. Я вместе с Александром присоединяюсь к вам в нашу семью. Все, что вам будет нужно, здесь есть. Она умолкла и повернулась к Александру. Он нежно обнял ее, и они вместе направились в сторону моря. Мне пришла мысль, что никого ничто не удивляет, и я тоже, в общем, со всем согласен. Веял легкий теплый ветер, но прохлада, которая должна прийти с наступлением вечера, не ощущалась. Недалеко в тени выступа, маленькие столики с удобными креслами. Я встретился взглядом с Олей, она улыбнулась и протянула руку. Я ощутил в своей ладони тонкие хрупкие пальцы. Мы направились, как и все в маленькую трапезную в тени. На столиках выставлены фрукты, экзотические овощи, некрепкие вина и шампанское. Мы сели за столик вдвоем. Рядом, по соседству с нами, еще две пары: Сулхан с Мартой и Зухра с Сергеем. Мы познакомились. - Ты откуда прибыл, друг? - спросил меня Сулхан. - Да так, местный, - ответил я. - Мы здесь все местные, - смеясь, подхватила Зухра. - Шер, ребята, пока не село солнце пойдемте, побродим по острову. Все одобрительно зашумели, и вскоре пары разбрелись по склону береговой линии. Оля сразу почувствовала мое желание уединиться вместе с ней. Мы спустились по древним ступеням к морю. Мне вдруг почудилось, что я слышу не то шум, не то легкий звук похожий на жужжание. B сознании возникла мысль о челноке. Я вскинул голову и увидел, что у склона челнока нет. Этого следовало ожидать, нечему удивляться, по-моему, я это знал раньше, так и должно было случиться. Оля поняла мои сомнения и смотрела на меня с беспокойством, ее вид выражал готовность успокоить меня и одновременно полное смирение с тем, что есть вокруг. Мы молчали, все понималось без слов. Возникла снова мысль, зачем она здесь, зачем здесь я и вообще, как мы все попали сюда. Тут же возник ответ: ты все знаешь, тебе некуда идти, ты здесь для того, чтобы быть здесь. Я уже давно пользовался многоплановым мышлением, и это меня часто раздражало. Приходилось спорить с самим собой, доказывать, обманывать в себе кого-то еще, и оправдывать, что всегда почти невозможно. Мне показалось, что все, кто здесь, думают так же, во всяком случае, это по ним видно. Во всех нас, кто прибыл сюда, есть очень много общего. Я чувствую, что они в жизни многое прошли, многое умеют и знают. Каждый просто научился это скрывать, вернее, не возвращаться к прошлому. Все хотят быть лучше, не казаться, а быть. Это трудно, очень трудно, нельзя стереть то, что не стирается, мы вечны, как и все, что мы делаем, все это остается до конца мира. Разве мы можем видеть то, что мы не видим, но что существует, зачем же столько приходиться тратить сил на то, что уже дано, существует, разве это справедливо? Мы лежали на песке, Олина русая голова покоилась на моей груди, море тихо стучалось в ступни ног. Я скольжу взглядом по ее тонкой шее, плечам, нежный юный цветок. Под приподнявшейся тканью розовый бугорок соска маленькой груди. Я замер, и вдруг почувствовал неприятное жжение у пальцев ног. Приподняв голову, осмотрел ноги, подумал какая-нибудь трава от рифа, но ничего нет. Мы шли медленно по воде, она была теплая, и все-таки оттенок явно был желтым. Мне странно врезалось в сознание это необычное жжение в пальцах ног, ни на что не похожее, эта мысль не давала покоя. Я постарался отогнать ее и стал думать о другом. Вот и наша трапезная, здесь немного шумно, но весело. Голоса сливаются с музыкой, постоянным атрибутом нашего места возлияний. - Тэй, Тэй, идите сюда. Шер махал рукой, приглашая к своему столику. Мы подсели. Лина посмотрела на меня и шепнула заговорщицки: - А ты ничего, черноглазый. Я пожал плечами, а она засмеялась. - Не обращай на нее внимания, по-моему, она слишком часто возвращалась сегодня к этому столику, так что шампанское так и не успело нагреться. Мы все улыбнулись. - Сегодня наш первый закат, это много значит. - А что, это так важно? - Да, мы все пойдем его встречать в старый замок, это очень красивое, великолепное зрелище. - А кто первый останется ночевать в замке? Кто-то крикнул: - Эльза и Норд. Они, так они, все равно. Мне почему-то сразу захотелось спать, обычно это со мной происходит от предчувствия опасности, хотя внешне ничто об этом может не говорить. Странно, что Оля ни с кем почти не общается. У меня такое ощущение, будто она моя сестра, и все-таки я ее ревную ко всем, и это меня раздражает. И еще мне кажется, что она чувствует опасность лучше нас всех. Если кто-то говорит слишком громко или ведет себя фамильярно, она прижимается ко мне, как маленький ребенок, будто прячется от возможной опасности. Но ее глаза открыты и спокойны, а улыбка обаятельна, и хочется ее любить вечность. Солнце, окутанное дымкой, висело над полоской моря, оно было спокойным, но ощущалось живым, казалось затаившимся. Все расположились на верхней площадке, перед которой раскинулся замок с круглой открытой площадью в центре. Ощущение театра. Норд и Эльза, взявшись за руки, входили в южные ворота, ведущие на круглую площадь. Я сидел, как и многие, на теплом песке. Оленька уютно устроилась рядом со мной, прижавшись ко мне. - Ну что же, первое действие начинается? - Ты о чем, Тэй? - Я так шучу. - Ты знаешь, у тебя красивые волосы. - Не знаю. - Тебе что, никто об этом не говорил? - Нет. - Откуда ты? - Не знаю, наверное, я была всегда, я тоже шучу, ты не обижайся. - Почему у меня так давит в груди? Я чувствую внутри какое-то волнение. - Ты просто немного заболел, это хорошо, это пройдет, не сразу, но пройдет. - Ты слышишь? - Да, твое дыхание, мне хочется его слушать. - Так можно слушать все. - Не знаю, наверное, надо прислушаться. - Если долго смотреть на звезду, она будет для тебя самой лучшей. Смотри на все звезды, и все это будет твоим. - Разве это возможно? - Да, это раз было с тобой, но мы скрываем свои чувства, а то, что скрыл, того не увидишь. - Тэй, ты слышишь? С площади доносится музыка. Я взглянул на площадь и тут же уловил слабые звуки, их мелодия походила на восточную медитацию. Эльза и Норд ходили по кругу, вглядываясь друг в друга и сближаясь к центру, словно двигались по невидимой спирали. Вместе с их сближением музыка становилась громче, но теперь она шла не со стороны площади, а наполняла все вокруг. Мы все находились в ней, словно среди невидимых волн. Она проникала внутрь всего тела и мерно пульсировала вместе с кровью. И чем ближе они сходились, тем сильнее чувствовалось ее подчиняющее воздействие, как будто новые нервы прорастают во всех клетках тела. И вдруг я понял, что ощущаю их чувства, их страсть и желание слиться, раствориться друг в друге. Мельком пронеслось, будто это ощущают все, мы все во власти этой оргической агонии. Тебе дали твой знакомое зелье против твоей воли, от которого ты столько времени пытался избавиться. Не кричать, не бежать не было необходимости, все было, как есть, и они сходились. Норд опустил руки на ее плечи, они замерли, время остановилось и потянулось на одной ноте. Один протяжный гул, ровный и непрерывный, везде и во всем. Эльза сдвинулась и медленно, очень медленно приблизила свои губы к его губам. У обоих текли слезы. Одно движение, и они слились, я увидел, как неестественно вытянулись их тела, что - то оборвалось в ушах, и в следующее мгновение они замерли, распластавшись на мощеной площади. Только эхо от звука пустотой стояло вокруг. Мы все смотрели вниз и больше ничего, все пропало, наступающий сумрак в последних лучах заката скрыл пустую арену. Все шли молча. Темнота почти скрывала идущих впереди. Длинный ночной путь, а в небе луна подернутая дымкой, рисует легкие тени вокруг. Все эти звезды, словно близкая декорация. И от этого на душе спокойно или покойно. Какая над всеми насмешка, зачем они здесь, для чего, и я вместе с ними. Я слышу свой голос, двигаюсь, что - то делаю, могу творить, но я себе не принадлежу. Я ясно ощущаю, что я - это не я. То, о чем я думаю, чувствую, хочу, он или я над этим смеется. Какая дьявольская игра! Разве мне спокойно? Почему я не бегу, не кричу? Почему не упаду на колени и вскинув руки, не позову? Нет, я зову, я все время зову, но не позволяет совесть рассчитывать, или это тоже игра? - Тэй, Тэй, милый, что с тобой? Ты испугался? Это я, Оля, Тэй. Оля судорожно сжимала мою руку и смотрела мне в лицо. По ее щекам текли слезы. Я очнулся. Мы стояли одни, вокруг никого, и это был не сон. Старый замок, залитый серебристым светом, остался позади. Я поднял руку и осторожно пальцами коснулся мокрой дорожки на ее щеке. - Успокойся, милая девочка, все будет хорошо, я же с тобой рядом, все будет хорошо, ты увидишь. Оля улыбнулась, я взял ее за руку. - Пошли к нашим, они, наверное, уже на месте.
Мы вошли через парадную арку на открытую площадку. Лунный свет создал причудливые тени вокруг колонн, увитых плющом. С площади во все стороны открылись проходы в небольшие залы - спальни, в одной из них мы и нашли свой ночлег. Уже в забытьи, слышались какие - то голоса, чей - то смех и звуки шагов. Я проснулся от прикосновения к лицу чего - то прохладного и почувствовал приятный аромат. Белые лепестки необычайного цветка образовали причудливый узор у самых глаз. Улыбка сама появилась на моих губах, передо мной стояла Оленька, вся в белом, тихая и необыкновенная, как этот цветок. Какой приятный день, как здесь хорошо. Мы здесь вместе с Оленькой и нет ничего лучшего, она рядом, и это кажется чудом. - Тэй, нас все ждут, я принесла с моря воды. Она приподняла рядом стоящий кувшин и наклонила, из него неровной струйкой, плеснула вода. Руки, ощутили прохладу, как хорошо слышать ее живой звук, волшебные звуки, сверкающие искрами бусины. Я наклонился и подставил под льющуюся воду лицо, а потом, шею, и плечи. Оленька смеялась, и смеялась, льющаяся вода, все просыпалось, или просыпался я, и в душу, словно ленивый прибой, вкрадывалась ностальгия. Наша добрая трапезная, ажурные арки, все увитые цветущим густым плющом и диким виноградом. Все вместе создает ощущение маленького уютного сада. Мы остановились около нашего столика. Кто-то положил на мое плечо руку. - Рады вас видеть. Я оглянулся. Это Шер, рядом Лина, они тоже только подошли и приветствовали нас. Я опять очнулся, включился слух. Наши остальные друзья уже сидели за своими столиками. Цветы, вкусный завтрак, веселый шум голосов, ни тени печали, смущения, похоже, уже никто не вспоминал об ушедшей ночи. Поймал себя на мысли, что самого, в общем-то, не беспокоит то, что случилось вчера. Персик, долго его разглядываю, сколько же лет ушло, какое-то мгновенье, а так устал.
Смотрю на персик устало, снисходительно, потом беру его осторожно пальцами, - какие театральные движения, все осознанно и неестественно, как на сцене, подношу его к губам и надкусываю. Вкусно, сок разливается во рту, а может быть, я его вкус тоже не чувствую, может быть, вкусовые рецепторы уже атрофировались, может, все может. Я ухмыляюсь, как лениво текут мысли. - Тэй, мы с Линой предлагаем вам совершить сегодня прогулку в старый город, здесь недалеко. Говорят, что там еще живут аборигены, может, они научат нас чему-нибудь полезному? Я посмотрел на Оленьку. Она положила ладонь на мою руку и вопросительно поглядела на меня. - Конечно, пойдем. Меня удивила реакция Оли, наверное, она подумала, что я могу отказаться. Может, она права, или я слишком превратно себя понимаю или не понимаю совсем, а ей виднее со стороны, ей вообще все видней. Как будто прочитав мои мысли, и чувствуя мое раздражение, она молча сжала мои пальцы и, повернув голову, посмотрела вдаль острова. Ее волосы очертили контур на фоне неба, только слабый ветер колыхнул несколько локонов ее волос. Кто же ты? Почему вновь ощущение ностальгии, подступающих слез и, в тоже время разливающегося покоя? Как ты хрупка и сильна своей чистотой, своим светом. Оля повернулась - на лице спокойная улыбка. Нет живая, обычная живая Оленька, улыбается, как и все. Мы вчетвером спускались в долину по узкой тропинке, идущей через небольшой каньон. Солнце ласкало теплом, вокруг было необычайно красиво. Склоны каньона были покрыты редкими низкорослыми яблонями. Все тонуло в аромате запахов цветов необыкновенной южной растительности. Небо было высоким и чистым. И на душе было легко, и всем было хорошо и радостно. Как все просто, сколько раз в жизни сталкиваешься с совершенством гармонии создателя. Явно, очень явно, смотри и будь вместе, прислушайся и услышишь, и увидишь, слейся воедино, и это все для тебя, и ты для всего, значит, отдаешь сам без корысти, чувствуя, что ты нужен, ты сам частица этой гармонии, и во взаимодействии с ней, бесконечно изменяешься, приобретая и отдавая. Это и есть движение. Как просто, мы все забываем всуе, через мгновенье, когда нас вдруг окликнули. Мы же обладаем многим, и наш океан мыслей сразу находит отзыв, и редко бывает штиль в этом океане, и, слава богу, ибо, когда человек лишается возможности двигаться, видеть, слышать, последним огоньком остается его сознание. Легкая дымка долины по мере приближения открывала вид старого города, вернее небольшие здания старых конструкций из бетона, кирпича и стекла. Дома сгрудились в не очень стройной планировке, и сам городок со стороны напоминал скорее грубо вырубленную форму в традиции старого авангарда. Меня догнала Лина и водрузила на голову венок из ромашек. По дороге она сплела венок из васильков и для Шера, как шел ему этот венок. Голубые глаза, желтые прямые волосы и синие васильки. - Блуждая средь долин, Нашла я тех, о ком мечтала, И их печаль усталую с собой взяла, Взамен я подарила, Что их по праву должно украшать, Свет голубой и белый символ жизни, Достойные восторга, светлые мгновенья, Свершилось, я нашла, мне больше не о чем мечтать! Звонкий голос Лины замер эхом и оставил тишину, потом она засмеялась, и мы все смеялись, а Шер бросился за ней, пытаясь догнать. Ее юркая фигурка ловко уворачивалась от этого великана. Шер действительно был широкоплечим, высоким, крепким парнем, он все-таки сумел захватить ее кольцом сильных рук и притянул к себе. Они замерли, пристально смотря друг другу в глаза. Шер хотел ее поцеловать, но Лина закрыла его губы своей ладонью и, отвернув голову, осторожно высвободилась из его объятий. Потом она отошла на несколько шагов и присела на траву, Шер подошел, сел рядом. Мы тоже с Олей расположились неподалеку, да и передохнуть было как раз вовремя. Ветерок лениво коснулся лица и опять стих. Я лежал на спине, приподнявшись немного на локтях. Мне хотелось положить на что-нибудь голову, и я замер в размышлении.
Оля как будто прочла мои мысли. Она притянула мою голову и осторожно уложила на свои ноги. Еще несколько секунд я лежал в каком-то напряжении, но она приложила свою ладошку к моему лбу, и я, как во сне, закрыв глаза, провалился в небытие. Помню руки матери, ласковые, приветливые, иногда сонные. Оленька, твои руки - это сама любовь, нежно обнимающая, оберегающая любовь. - Белые цветы тебе очень идут, твои волосы запутались в их лепестках, а мои пальцы в твоих волосах, как просто, ведь это стихи. - Твой голос это музыка. - Глупый, музыка все, просто ты слушаешь постоянно одну и ту же. - А если она мне нравится? - Ты с ней родился, но вокруг бесконечное множество. Тебе нравится многое. - Откуда ты это все знаешь? - Мне говорит твое лицо. - А твое? - А оно говорит, наверное, еще больше. Я шучу, правда. Шутит, странно, по-моему, это уже когда-то было, как этот миг похож на уже прожитое, но где? Когда? Со мной так уже бывало? Оленька неожиданно положила свою руку на мою обнаженную грудь, я вздрогнул и тут же открыл глаза. Нет, она смотрит вдаль, там, где город, прикрыв от солнца глаза. Господи, почему я не верю, почему думаю о других, как о себе, что меня встревожило? Ведь я же давно все прошел, хватит. Вот он чистый цветок, слышишь ты, червь, я запрещаю тебе, ты еще на что - то рассчитываешь. Так возлюби не себя, а самоотверженно ближнего своего, не требуя ничего взамен, слышишь? - Эй, ребята, нам пора, вставайте, а то мы до конца света не доберемся до этих старых развалин. Вот это сравнение, вот это Шер. Значит, они воспринимают, как и я, странно, а почему я не подумал так про Оленьку? Мы встали, Шер не предавая значения своей шутке, тянул Лину вниз, уже рассказывая о чудо-граде, который нас ждал впереди. Я сравнивал Олины волосы и волосы Шера, они почти одинаковые, а у Лины темно-русые. Интересно, смогли бы они подойти друг другу? Оленька повернулась и погрозила мне пальчиком. Я тут же напрягся, но она шутливо сказала: - Не отставай, - и добавила со вздохом - наш путь в долину. Ну и город, таких на материке даже в музее не найти. Обшарпанные подъезды и двери, выбитые окна. Странные рекламные палатки с пыльной полиграфией. Газоны давно дикие, но на некоторых балконах домов висит и сушится белье, как в далекие прошлые времена. - Неужели здесь живут? - спросила Лина. - Надо посмотреть и все узнать,- весело отозвался Шер,- а прежде всего надо найти пристанище. Тут же на углу дома Лина увидела указатель "Гостиница ". Это место где останавливались раньше приезжие. Мы прошли в центр города, и прямо перед нами на центральной площади встала в шестнадцать этажей "Гостиница ". Мы подошли к входу. На клавише у двери указатель. Шер нажал клавишу, где-то щелкнуло, но как ни странно ничего не произошло. Дверь осталась на месте. Шер толкнул ее ногой и, о чудо тех-цивилизации, она поддалась. Нас встретил портье, он поклонился и сразу предложил нам комнаты на втором и третьем этаже, Лина и Шер согласились на третий. Я попросил верхний, чувство, что над головой такая махина бетона, удручала меня. Мне нужен воздух и небо, это меня успокаивает больше, чем любой комфорт. Небольшие три комнаты, из них две спальни на старый манер, ванная комната такого же типа. Я развалился в кресле и, вытянув усталые ноги, стал наблюдать за Оленькой. Она без всякого смущения освободила свои плечи от верхней части платья, которое скользнуло вниз. У меня затуманилось в глазах, ее тело показалось прозрачным и нереальным, откуда-то появилась тихая музыка. Оля легко прошла в ванную комнату и скрылась за дверью. Музыка плавала вокруг, наверное, из окна. Она так стройна и красива, но почему сейчас? Чем я заслужил? Я уже не молод, почему не в начале, или это опять чья-нибудь игра? Сон иногда очень желанен, как сейчас, я не сопротивляюсь и смыкаю веки. Не знаю, сколько проспал, но когда открыл глаза, была еще ночь. В сознании бродили обрывки кошмарных видений, бессвязные, разные, оставляя неприятный осадок, и трудно сразу отличить реальность от сна. Вокруг комната, я в кресле, открыто окно, это реальность, а чувство очень странное, то ли ты привязан к телу, и оно не отпускает тебя, то ли тебе после сна снова нужно одевать поношенный, надоевший костюм. Да, бедная душа, ей приходится опять и опять прикладывать силы и желание поднимать это тело, куда-то его перемещать и устраивать, бред какой-то ну и мысли. Правда, они меня не пугают, но где же Оля? Я приподнялся, встал, дверь в спальню открыта, Оленька спит, укутавшись в светлое покрывало. Как хочется к ней, рядом, и опять я чувствую какую-то вину, что это? Так у всех или только у меня? Человек вечно виновен, ибо грешен и во грехе зачат, и отсюда начинается ручеек морали и вечных угрызений совести. Каждому свое, изжога от нее, а другим бильярдный шар вместо головы, как говорил мой старый друг: «моя голова цельный бивень, из которого делают бильярдные шары». Я вошел в спальню, широкая кровать, так много места, все как когда-то давно, и снова ощущение повтора и наваливающаяся ностальгия. Слезы, словно прилив, наполняют глаза. Я осторожно опустился на кровать, сел, потом медленно лег рядом. Оля во сне тут же почувствовала меня, как будто ждала и не спала. Она подвинулась ближе и поудобней устроившись, положила свою голову на мою грудь. Боже, какое дивное тепло, ровная и чистая энергия исходила от ее тела, она как бы укрыла меня своей аурой, слившись воедино с истерзанной душой, словно живительная влага, которой напоили увядающий цветок, и он задышал ровно и спокойно. Господи, ты слышишь, вот то таинство, твое дыхание, простая закономерность - убывает одно, прибывает другое, конец - начало нового. Спасибо тебе за то живительное дыхание, как же ты неутомим в помощи своей. - Солнце встало высоко, всем идти нам далеко, Собирайся парень в путь, и улыбку не забудь. Очень верная примета, кто смеется грусть отрек, Будет он на этом свете отбывать свой долгий срок. - Эй, поэтесса! - в дверь заглянул Шер - Привет, ребята. - Дай им встать, а то это произойдет только к обеду. Они вместе засмеялись. - Ребята, сегодня мы пойдем в гости к местному старожилу. Я уже узнала, где он живет. Мне поведали, что он еще молод, очень необычен и вообще может многое рассказать об этом городе. Ну ладно, вы повеселее, мы вас ждем внизу. Тишина опять наполнила утро. Да и наше пробуждение никак не вязалось с моим состоянием. Свет, струящийся в окно, покой, ощутимая утренняя прохлада и рядом Оленька. Я взглянул на нее, ее ладонь встала на указательный и средний пальцы и медленно шагала к моему подбородку, пробираясь через редкую растительность. Потом она как будто распустила бледно-розовые крылья и поднялась над глазами, закрыв их. Ах, какой приятный запах этих рук, какое же чудо, когда чиста душа, чисто и тело, все живое и светлое. - Вставай, мой странник, осталось немного, ты потерпи и ничего не бойся, я с тобой. Какие слова, почему в них такая сила? Почему я им верю? Ведь это я сильный, я мужчина, но сколько раз я хотел быть слабым? Ведь были и такие минуты, когда я хотел услышать эти слова, хотел чтоб кто-то, но не я, произнес их, потому как все было на пределе. И как спасительно звучат они сейчас, не на слух, а там внутри, в душе. - Оленька. Она приподняла голову, ее глаза смеялись, невинны и по-детски наивны. - Ну, вставай же, рыцарь с похмелья. - Что ты такое говоришь. Похмелье бывает от вина, но я не пил вчера, ты знаешь, и вообще? - Вообще у тебя похмелье от жизни, мой верный друг. Она с легкостью поднялась, и ее стройная фигурка юркнула в ванную комнату. И опять у меня мелькнуло, что так уже было, но здесь я знал, когда это было, вчера. Мы шли по пустынным улицам города, Шер, Лина впереди, уж так повелось, мы следом. В этой экскурсии Лина стала нашим гидом, интересная девушка, никогда почти не обижалась, а если чувствовала, что слишком перегибает, умела вовремя остановиться, почти всегда. И вот еще, там, на склоне, когда Шер хотел ее поцеловать, я заметил, что с ней что-то произошло, будто тайна чуть приоткрылась, на мгновенье. Вокруг были дома, многоэтажная серенькая картина, полная нереальность, даже весело. Как здесь живут? Так жили давно, а вот как жить, никто не знает. Здесь, как в музее, а мы там в своем музее, для кого-то наш мир тоже музей. А мы? Не знаю, как посмотреть. Для высшего, может мы и фишки мозаики, а может, мы все, это он сам? Но бывает, что простые шахматные фигуры возводят на пьедестал и поклоняются им как высшему. Сплошная игра, но ясно одно, многие не нравятся нам, и мы уже не можем быть, как они, но и мы, находясь на определенном этапе, так же не устраиваем других. Суета сует. Интеллектуальная пропаганда, как только окунёшься в этот хлам, голова идет кругом, нет, уж лучше поближе к нему и чем ближе, тем уверенней и стабильней, тем лучше и спокойней. - Наверное, это здесь. Лина указала на подъезд одного из домов. Дверной проем без двери, темные лестницы, на каждой площадке вход в комнаты. Мы поднялись на самый верх. - Можно войти? Вопрос Шера остался без ответа. Лина вошла первой, мы за ней. Помещение состояло из шести комнат, кухни и трех подсобных помещений. На окнах висели старые грязные шторы, сломанная мебель. В одной из комнат на обшарпанном подобии стола стояли банки, стекло, несколько сосудов из-под какой-то жидкости. Такого я не видел давно. Мое внимание привлекли недоеденные рыбные консервы в открытой банке. Представилось что-то далекое и убогое, пыль, грязь, разбросанная ветошь, пахнущая скверной. Вот еще комната, похоже, что она применялась или применяется под спортивные занятия. На одной из стен закреплен рваный кожаный мат, рядом на стене вертикальная лестница, в углу два металлических обрезка, по всей видимости, выполняющих роль спортивных гирь. - Здорово, гости. Мы повернулись, на пороге комнаты стоял худощавый мужчина лет тридцати пяти с пакетом в руке. - Меня звать Семён, а вы с берега, точно? - Да, - ответил я. - В гости, ну-ну, такие как вы сюда уже приходили. Ну, раз пришли, валяй, кто куда. Он развел руками, по всей видимости, приглашая расположиться, кто, где хочет. Семен одет был так, что не всякий бомж мог с ним сравниться. Черные рваные с оттянутыми коленками спортивные брюки. Рваная обувь, в довершении, клетчатая рубаха, заправленная за пояс. Венцом гарнитура был православный крест на груди и черная, запущенная щетина. - Сейчас придет мой корешь Васька, вот мы и отметим ваш приезд.
Он вошел в комнату рядом и одним махом смел все, что украшало стол. Это был яркий представитель местных старожилов. Ну что же, видно, здесь свои законы, поживем - увидим, может, что-нибудь и отыщется. Шер весело наблюдал за хозяином, Лина попыталась помочь, но Семён остановил ее с любезностью, на какую только был способен, при этом заметив: - Ничего, мадам, не напрягайтесь, у вас своя свадьба, а нам еще тут жить долго. Я тоскливо посмотрел в окно, потом на моих друзей. Оленька стояла тихо в углу в своем белом платьице, и я заволновался, ее платье никак не вяжется с этой грязью, этим окружающем бредом, я удивился, почему мы еще здесь находимся, и как вообще мы попали в этот кошмар. Мне вдруг так захотелось выбраться отсюда вместе с Олей, с этого острова, опять в наше пространство на материк, там я мог сделать многое. Какая-то нелепость, что мы здесь, и этот музей под открытым небом, я не хочу в этот музей. Шер, Лина - они что, во сне, неужели они не видят всего этого? Как выбраться? Ведь надо вернуться на берег, а вдруг мы не дойдем или не найдем дороги, вдруг челнока переброски нет на месте, какое странное ощущение невозможности управлять ситуацией по своему желанию. Все будто расписано, и каждую минуту надо прожить и отработать. - Да, да, - Семен, повернувшись в мою сторону, обратился ко мне. - Тут приходил один прыткий, тоже думал, что он умнее всех. - Ты посмотри в окно. Я взглянул в окно. Ржавые тяжелые тучи наползали, закрывая чистый свод. По улице неслись обрывки бумаг, небольшие вихри закручивали мусор вперемежку с желтой листвой. У меня на душе стало совсем беспокойно и тоскливо. Чувство неизбежности ясно очертило круг. Я посмотрел на ребят, смеются, они ничего не ощущают. Может, я зря беспокоюсь? Оля подошла ко мне и крепко прижалась к моей руке. - Да ладно, садись, что стоишь? Щас все будет окей. Семен вытащил из пакета хлеб, грубо нарезанную рыбу и несколько плодов хурмы. - Это для дам. На столе стояли четыре бутылки красного вина, как кровь. Он открыл одну и стал разливать в стаканы. - Ты не пей, Тэй, тебе будет плохо, не пей. Семен протянул мне стакан - я взял его; второй - Оле, резким движением я остановил его, и он подал по стакану ребятам. - Ну, давай, с прибытием, так как проводов не будет, давай. - Почему не будет? - у меня задрожала рука. - А не сезон, не сезон. - Да ты никак сдрейфил, парень? - Нет. - Ладно, давай. Я поднес стакан к губам и стал пить. С каждым глотком, словно яд попадал и разливался по всем жилам. Вокруг все затуманилось. Сердце забилось с неумолимой быстротой, а внутри стало тепло, будто теплая кровь обильно льется по телу. Все стало плыть перед глазами, я выронил стакан. - Оля, Оля, мне надо на воздух, иначе я здесь погибну, или выброшусь из окна, пойдем, ты мне только помоги немного. Страх заползал в мозг, во все уголки. Я еще слышал смех Шера, но все стало смещаться, и куда-то заваливаться. Чувствую, как мы спускаемся вниз. Оля рядом, она крепко держит меня за руку. - Успокойся мой милый, не бойся, все пройдет, он тебя простит. - Нет, Оля, не простит, сколько можно. Ветер холодными рывками бил в лицо. - Оля, тебе холодно? - Нет, милый, нет, на улице жарко, тебя просто знобит. - Оленька, ты только сама не волнуйся, у меня может, понимаешь, сердце, но ты не бойся, все будет хорошо. Я пытался что-нибудь увидеть впереди. Перед глазами, пересечения улиц, внезапно дорогу нам перегородили кошки, три кошки, одна из них в середине была черная. Ведьма, точно ведьма, и не нападает, ждет моей смерти, охотится за моей душой. Господи, прости. Сердце выскакивает из груди, не понимаю, как оно может еще работать в таком бешеном ритме, ударов двести, а то и больше, ужас! - Успокойся, не бойся, я рядом, Тэй, дорогой. - Оля, ты видишь кошек? - Да, их три. - Значит, это мне не кажется. - Нет, дорогой, но хочешь, пойдем в другую сторону? - Да, пойдем, но только чтобы нас никто не видел, хорошо, Оля? - Да, конечно. Меня бьёт озноб, и бросает то в жар, то в холод. Оля обнимает меня за плечи. - Ну что, сколько ты еще будешь испытывать меня? Я услышал голос, откуда-то сверху. Он был всеподчиняющий, и надо ему отвечать, иначе нельзя, и я отвечаю. Я, как заяц, меня нет, только мои дела и мой голос и признания, мои признания, моих дел. Это страшно, Господи. Мне страшно, я готов признаться во всем, я плачу, слезы текут из глаз, а меня сотрясают судороги. - Любишь баб? - Да. - Что да? - Люблю. - Кого? - Девушек, женщин. - Ведь это грех? - Да грех. - Я же тебе показывал, как там, что же ты опять, а? - Я не знаю. Страшно, страшно. - И вином баловался. - Да было, было. Голос вздыхает. - Ладно, отрабатывай пока. - Что со мной, я что-то говорю, Оля? - Да. - Ты все слышишь? - Да слышу. - Вот смотри, кто я, смотри. - Я и так все знаю. - Мне холодно. - Как твое сердце? - Вроде лучше. - Может, пойдем в дом? - Да, давай потихоньку. Мы вошли в подъезд. Поднимаемся медленно по лестнице, вот и пришли. Дома все ждали нас. Пришел друг семена Василий, и они крепко надрались. Шер тоже изрядно был пьян. Он с ними о чем-то спорил. Мы сели в угол на матрац. Шер заметил, что я бледен как полотно. Оля попросила оставить меня в покое. Я прислонился к стене. Последнее, что осталось перед глазами, это Семён с дымящимся окурком во рту. Он поднялся и, покачиваясь, стал демонстрировать боевое каратэ, пиная мат на стене. Шер тоже решил показать, на что способен, словом, бред. Утро было ласковым и светлым. Похоже, гостеприимный приют всем надоел, и мы все весело сбегали по лестницам наперегонки. Я неплохо себя чувствовал. Вчерашний кошмар рассеялся, словно тень, только я немного смущался смотреть прямо Оленьке в глаза. Но она радовалась новому дню, и кажется, не хотела возвращаться к тому, что могло меня огорчить. Семен с Василием расстались с нами без лишних эмоций. Как сказал сам Семён, им еще здесь, жить долго, а потому мы шли в горы по тропе, ведущей к нашему берегу. Казалось, прошла целая вечность, и мы хотели быстрее встретиться с теми, кого оставили на берегу. Шли цепочкой, впереди шагал Шер, Лина и Оля, а я прикрывал всех, отстав на несколько шагов. Оленька, милое создание, как она мне стала близка за прожитую ночь! Эта хрупкая невинная девушка зажгла огонек жизни в моей душе. Возвращаться было приятно и легко, путь казался короче, вот уже показались и ажурные арки, увитые плющом. Я вспомнил, на что все это похоже: Герберт Уэллс "Машина времени " и странно, но все, что здесь происходит немного похоже на описанные им события. Мы подошли к нашей трапезной, как и прежде, все накрыто, мы успели вовремя, даже раньше. Как здесь хорошо и спокойно. Еда казалась райской - янтарные грозди винограда в руках на солнце, что за чудо! Я любуюсь этой гроздью, вот она, эта чистота, мелодия, форма. Какой рисунок у оставшегося на черенке листа, а самое чудо - это вкус. Еще одна стихия, целый мир, солнечный, сладкий, горький, кислый, но главное чистый, чистый вкус, как небо, как вода. Нашей доброй семейки нигде не было видно, и пока никого нет, мы решили спуститься к морю и там отдохнуть. Как только оказались внизу, Лина полезла в воду, Шер, конечно, составил ей компанию. Я этому очень был рад, мы с Олей побрели по накатывающемуся прибою. Что заставило меня обернуться и посмотреть наверх? Челнока нет, и не будет, и с этим ничего не поделаешь. Море. Такого моря, как здесь, я нигде не видел. Желтоватый оттенок удивляет, сама вода, как живая масса, на поверхности строит причудливые узоры, а ветра нет, чудно. Оленька показала рукой вдаль. - Смотри по кромке, видишь, туда, где мыс уходит в море. Дойдем до него и поднимемся на самый верх. - Но это далеко, Оленька, ты не дойдешь, я боюсь, что ты устанешь. Оля спокойно посмотрела на меня и протянула руку. - Пойдемте, мой рыцарь печального образа.
И взявшись за руки, мы отправились в путь. В бухте мы встретились с нашей парой, Сергеем и его девушкой. Они расположились в самой дальней ее части, уединившись от всех и всего. Ребята откровенно были удивлены, увидев нас. В нашей общине все считали, что мы больше не появимся, и вдруг такая встреча. Мы все расположились на золотистом песке. Зухра, так звали девушку Сергея, стала расспрашивать о наших приключениях. Я очень неохотно рассказал, что смог, а Оля опустила голову на колени и вообще не участвовала в разговоре. Сергей, молоденький парнишка, совершенно нагой, вытянувшись безмятежно лежал на боку. Зухра была старше его, абсолютно бритая голова. Обнаженная грудь, неестественно вытянутые линии тела, на бедрах узенькая красная полоска купальника, будто змейка, скрывающаяся между ног. Зухра курила тонкую ароматическую палочку, непринужденно постукивая по ней длиннющими пальцами, стряхивала пепел, который не успевал образовываться. - Тэй, а я тебя помню. Я внимательно посмотрел на Зухру. - Ты еще был совсем зеленый, как и я, тогда ты занимался музыкой, помнишь? - Да, помню. - А еще что ты помнишь? В сознании проплыли обрывки воспоминаний далеких дней. - О, Зухра, да, ты была нашей поющей звездой, все мечтали о тебе, но открыто никто не подавал вида. Наша группа музыкантов, какое хорошее было время. Но тогда и моя мечта идиота один раз сбылась. Я невольно посмотрел на Олю. Она, как и Серёжа, вытянулась на песке, отвернув от нас голову. Но мне показалось, что она слышит мои мысли, иначе, зачем я оглянулся. Пусть будет, как есть. Зухра, как бы в знак согласия кивнула головой и лукаво прищурила свои огромные зеленые глаза. - Ты знаешь, Тэй, а сегодня ночью нас покинули Сулхан и Марта. - Как это случилось? - Ночью, пока вас не было, у нас на берегу был карнавал. Мы все разрядились, кто во что. Я сняла волосы полностью со всего тела и так предстала пред всеми. Все были в шоке, никто не мог меня узнать, пока этот желторотый меня не выдал. Основное действо происходило у воды под причальной террасой. Море было гладким, как стекло. Вокруг с неба дождем сыпались сверкающие огни фейерверков. Это произвело настоящее магическое действие. Музыка появилась прямо из нас, и, словно неутомимый гейзер, закружила всех в диком вихре движения. У всех были самые разнообразные костюмы, а у Сулхана с Мартой был костюм один на двоих. Абсолютно обнаженные, они были заключены в хрустальный геометрический лабиринт. Эта конструкция подчинялась каждому их движению, переливаясь и сверкая бликами в буйстве светящихся огней этого водоворота звуков. Они стали центром образовавшегося живого круга. Неодолимая сила раскручивала этот поток людей все быстрее, а середина его вращалась в другую сторону. Это было что-то необъяснимое. Они вдвоем находились в этой геометрической сфере, сливаясь в одно целое, и снова расходились. Потом в этой безудержной пляске их движения стали изменяться в невероятные пластические формы. Мы во внешнем круге неслись, почти не касаясь песка ногами. Ощущение восторга было таким сильным, что я захлебывалась от экстаза, и мое сердце отказывалось биться. И вдруг произошло самое невероятное. Эта стекловидная масса, окружающая Сулхана и Марту, превратилась в сияющее яйцо, так что было видно от его света каждую их часть. Музыка превратилась в нарастающий гул, и карусель понеслась еще быстрее. Я увидела, что от каждого из нас к центру протянулись световые нити, центр, вращаясь в противоположную сторону, стал быстро стягиваться в точку, ослепляя усиливающимся свечением. И когда у меня мелькнула мысль последнего предела, как страшный удар, грохнула тишина. Мы все разлетелись по кругу на мягкий песок. Когда я очнулась, Сулхана и Марты не было. В ушах стоял монотонный гул, тело все стонало, но страха не было. Ощущение такое, будто из тебя высосали все, все без остатка. Это грань, последняя. Зухра замолчала и глубоко затянулась. Ее глаза подернулись дымкой воспоминаний. - Слушай, Тэй, я тут с собой кое-что прихватила, правда это для нас с Сережкой, мы не думали, что вы тут нас найдете, но раз вы здесь, хочу вам предложить. Она достала из маленькой коробочки две тонкие курительные палочки. - Это очень в кайф, попробуйте. Она протянула одну курительную палочку мне. На мои плечи осторожно легли руки. Я уловил запах волос Оли, она зашептала в самое ухо. - Не надо, Тэй, не надо, тебе будет плохо. Это голос ангела -хранителя, он всегда тихий, он самый тихий из всех внутренних голосов, и его надо уметь слушать и слышать. - Спасибо, Зухра, солнышко, мы не будем, ты не обижайся. Зухра зажгла палочку и глубоко затянулась, потом задержала дыхание и медленно стала выпускать почти невидимую сизую струйку дыма. Она рукой коснулась Сергея. Он с готовностью отозвался, повернувшись к ней. Зухра вложила ему между губ дымящуюся палочку, и он тоже потянул сладкий дурман. Мы встали, я приветливо махнул рукой, ребята остались вдвоем. Сережа, как маленькое дитя, лежал головой на груди своей необычной мамы, Зухра нежно обвила его вокруг шеи своей рукой. Я шел, и все время оборачивался назад, пытаясь убедиться, там ли ребята или их уже нет, но они оставались по-прежнему на месте, только легли удобнее, голова к голове. Я помогал Оленьке взобраться по россыпи камней на склон мыса. Ее платье колыхалось как белый пух то, открывая, то закрывая тоненькие стройные ноги. У меня нет желания, или я просто боюсь. Может я уже насытился и устал от этого напряжения, постоянного обхода и уклонения от того, что я хотел. Разве то, что я хочу - это не я? Или вечное страдание, длительное неприятие, это и есть восход к чистоте. Я чистота, я чистота, а вот ключик, пойдем дальше. Кто-то будет рядом рад, он будет, как и я с Оленькой, купаться в этом источнике, измученный и усталый по жизни. А Оленька, ей как хорошо? Она же чистота! Да, но ведь она жертвует собой все время без оглядки, и это для нее смысл жизни. Господи, она чиста, она чиста, Господи. Ты слышишь? А я нет, не рожден, не смог, не успел, не успел. И вдруг я заорал во все горло, и долина содрогнулась от эха. Оленька смотрела на меня, а из ее глаз текли слезы, она испугалась. Я помог ей, и мы, сделав последние шаги, поднялись на вершину мыса. Необычное эхо еще не утихало, оно блуждало, все откликаясь и повторяя мой крик. Оленька прижалась ко мне всем телом, ветер ожил, резкими свежими рывками трепал нашу одежду. А там, на берегу полная тишина. Две маленькие фигурки лежали все время без движения пока мы поднимались на вершину. А теперь Зухра встала и махала нам рукой. Я не ответил, не мог, не знаю, почему. Зухра опустилась на колени и склонилась над Серёжей. Тонкий звук прорезался и потянулся, не изменяя тона. Зухра плавно опустилась на тело Сергея, он обнял ее. Они целовали друг друга без устали, в забытье наслаждения. А в бухте море, вот здесь я его понял, оно отлилось от берега и выгнулось, набирая огромный вал. В середине лагуны появилось сверкающее огнем пятно, оно раскалялось и казалось страшным огненным котлом бурлящего расплавленного металла. Звук потянулся, похожий на звенящую струну с такой жуткой частотой, что я невольно открыл рот, чтобы не лопнули перепонки. Оленька с силой вжалась в меня. Казалось, что от этого звука напряглись все вены и жилы, и уже ясно, что эта струна лопнет и вместе с ней оборвется все внутри. И вдруг все замерло, а в следующее мгновение этот огромный вал медленно, как бы разгоняясь, ринулся вниз на берег, издавая низкий разрушающий звук. Он подхватил, как щепку, это кипящее пятно и, разрывая на тысячи горящих брызг, грохнул на берег. Одно мгновенье и огненный вал поглотил обнаженные тела. Вода с меркнущей пеной отхлынула назад и тихо замерла в прежнем покое. Берег, тот же песок, только не было наших ребят. Мы долго стояли молча. - Тэй, солнце уже садится, нам надо идти. Голос Оленьки вывел меня из оцепенения. Мы пошли по откосу, чтобы не идти по берегу, где только недавно были наши друзья. Мне в который раз уже показалось, что так было, и я вспомнил: так же мы возвращались от старого замка. Сумрак давно скрыл все рельефы, оставив только одни силуэты. Оля шла впереди, я за ней, усталый, измученный. Меня терзали мысли, они как черви не успокаивались, буравили мой мозг, и никак не хотели дать покой моему вконец измученному сознанию. Как быть? Появилось ощущение бессмысленности всего существования, какой печальный выбор, или я просто устал? В великой многосложности мира оказывается всего две тропинки, хотя и бесконечные. Вспомнил, она говорила: терпеть осталось немного. Вот радость! Немного, так немного, но устал - это верно, надо думать о чем-нибудь другом. Я начал рисовать в своем сознании цифры, просто цифры через запятую, составляя из них комбинации. - Осторожно, ступени, мы уже пришли. Я очнулся, перед нами античная мраморная лестница нашего дома. Странно, это теперь наш дом, пусть будет так. Оленька тянула меня в спальню, наконец, я смог почувствовать желанный покой. Ноги, руки - я их просто не слышал или не чувствовал. Тело монотонно гудело и постепенно остывало. Проснулся я днем. Оли рядом не было. В соседних залах стояла полная тишина. Мне долго не хотелось открывать глаза, а еще больше - кого-нибудь видеть. Мягкие маленькие листочки вьюнка запутанной ниткой покачивались перед глазами. Они то открывали, то закрывали тонкий лучик солнечного света. А тот, как только листочек освобождал поход, впивался сверлящим сиянием в глаза. Мне не хотелось отворачивать голову, и я все смотрел и смотрел на этого назойливого сверчка. Раздались негромкие шаги, я повернулся, в нишу вошла Оля. Она принесла корзину с фруктами и двумя бутылками шампанского. Как я хотел шампанского! Этого живого пузырящегося напитка! - Оля, умница, ты все понимаешь, а ты будешь? - Да. Я открыл и немного налил для нее в маленький нефритовый сосудик. Потом поднес прохладную бутылку к своим губам и стал жадно пить. Шампанское текло мимо, шипело и сердилось как капризная старушка, но я не обращал на это внимания, пил и пил, поднимая бутылку выше. Насытившись, отставил ее и откинулся на подголовник. Все тело стало наполняться жизнью и блаженством. Оленька засмеялась, маленькая нефритовая кружка в ее руках, вздрагивала, расплескивая шампанское. Оставив ее, она взяла гроздь винограда и, оторвав маленький плод, поднесла своими хрупкими пальцами к моим губам. Веки сами сомкнулись, я чувствовал ее прикосновение, как мне было спокойно с ней, как я люблю ее, мой белый ангел. Уже была ночь, когда я проснулся. Светила полная луна, как и солнце, в этом же месте сквозь листву пробиваясь своими бледными лучами. Рядом лежала Оленька, дыхание ее не слышно, и нельзя отличить, спит она или просто отдыхает. Я тихо встал, надо было что-то делать, и я босиком отправился бродить по залам. Как было хорошо, какие прекрасные минуты. Звездное чистое небо, луна, все это декорация, почему-то я в этом уверен, а может, обман зрения. Но мне кажется, что наше мироздание такое маленькое, так заселено, что больше напоминает кричащую и жужжащую сельву утром. А впрочем, это там, а у нас на земле звезды и млечный путь, а вокруг меня тишина. До моего слуха донесся мягкий звук поющего женского голоса: оказывается, у нас здесь еще кто-то жив, ну и шуточки. Я отправился на голос. В самой середине центральной залы передо мной открылся круглый остов разрушенного фонтана. Он был украшен лежащими вокруг него фруктами, свисающими большими ветвями винограда, рядом стояли сосуды с вином. На остове, на мягком покрытии расположились четверо наших братьев. Нези, наш гид, сидела на коленях между ног лежащего Александра, а с двух сторон, обращенные лицом друг к другу, тоже на коленях сидели Михаил и Фэйн. Всю эту обнаженную скульптуру освещала луна ярким светом, и все фигуры отливались мрамором. Нези издавала протяжные звуки и через ровные промежутки наклонялась лицом к животу Александра. Я не решился выходить из укрытия. Чувство, что я не с ними, четко отделило меня за не пересекаемую границу темноты, мелодия Нези мягко пульсировала и угасала в нишах залы. Протяжные томные звуки. Они проникали повсюду, и даже листва колыхалась медленно и размеренно. Фэй приподнялась на коленях, Михаил сделал то же самое. Втроем, соединившись друг с другом, они создали живой шатер над Александром. Их руки над головами потянулись к лунному потоку. Александр приподнялся и, подтянув ноги, стал медленно подниматься по центру между тел. Он словно вплетался в этот букет лиан, а они мерно колыхались, сливались в едином ритме. Их вытянутые тела, словно связанные в лунном свете, они стали бледнеть, а потом, мерцая, пропали. Я искал глазами то, чего уже нет. Луна, вот и все, ее свет, спокойный и тихий. - Оля, Оленька! Я бросился назад, путаясь в одинаковых проходах. Наконец-то добрался до знакомой ниши. Я осторожно заглянул, Оля лежала вся залитая лунным сиянием. Мне почудилось, что она начинает пропадать, как и те тела в зале. Но нет, не отдам. Одним прыжком я оказался у ложа, схватив ее руками, рывком сдернул вниз на себя. Оля вскрикнула. Она смотрела на меня испуганными глазами, ее легкое одеяние, разлетелось во все стороны. - Что случилось, Тэй? Ты меня так напугал, что с тобой, мой милый, ты здоров? Скажи, с тобой все в порядке? - Оля, мы живы, а? - Живы, Тэй, - ответила она уверенно. - Ты не ушиблась? - Нет, только немного испугалась. - Оля, пойдем к морю, если можешь, что-то мне здесь не по себе. - Да, пойдем, дорогой. Мы вышли из-под аркальных сводов и направились прямо к морю. Оно шумело, пенилось, набегая на берег, а по небу бежали неплотные ночные тучи.
Вот это хорошо, что-то живое я слышу в этом прибое. На берегу мы наткнулись на Шера и Лину. Они сидели у самой воды и, услышав наши шаги, обернулись, наблюдая как мы приближаемся. Подойдя к ним, мы молча сели рядом. Теперь нас осталось четверо. Легкий ветерок не приносил с моря прохлады, и хотя оно было не спокойно, тело и лицо обдавало горячими струями воздуха. Я очень устал, опустив голову между колен, тупо уставился на темную воду, которая изредка добегала до наших ног. Меня кто-то осторожно потянул назад за плечо, и я послушно лег на спину, вытянувшись, и закинув руки далеко за голову. Глаза уже закрыты и сквозь забытье только прибой доносил далекие звуки. Утренний солнечный свет стал проникать сквозь ресницы, я повернулся к нему спиной, и осторожно приоткрыл глаза. Все тот же берег, светло, только море, гладкое, словно стекловидная масса, мерно колыхалось своим телом. Я приподнялся и встал на колени. Совсем рядом передо мной сидела Оля и кротко улыбалась. - Привет. Она кивнула головой. Рядом с ней на расстеленном большом полотне, грудой лежали фрукты, сосуды с питьем и хлеб. Я запихивал горстями виноград в рот, откусывал большие куски хлеба, все это глотал, почти не разжевывая, и обильно запивал легким разбавленным вином. Так я ел до полного насыщения. Оля смотрела на меня молча, без всякого осуждения. А когда я закончил есть, сказала: - Ты знаешь, Тэй, я впервые за столько дней вижу тебя естественным, это очень хорошо и так забавно. - Оля, ребята? - Они давно уже поели. Шер хотел тебя разбудить, но я попросила не тревожить тебя. Тогда они с Линой ушли гулять по берегу, и обещали вернуться в час по солнцу. Я встал, повернулся к морю. Шер и Лина, последние, кто остался из нашей группы. Тоскливо будет теперь без них. А почему без них? А может им без нас? Эта мысль меня немного развеселила. Кто следующий? Странно точное определение: наша группа, другая группа, сколько их было и сколько будет еще? И так, наверное, целые поколения. А я- то думал, что родился в оригинальное время, а тут всего-навсего простая очередность. Но постареть молодым, вот это лихо! Я торопился жить, так гнал, что опередил самого себя, вот тебе и машина времени. Молодец, бравый солдатик! Ты думал все успеть, а нет, вот тебе дорожка, каждому своя, да еще определенной длины, хочешь - ползи, хочешь - беги, а конец будет. А если все повороты проскочишь сразу на лету - что там? Стукни в дверь, тебе откроют, а вломишься - сам вошел. Но как же Оленька? Как только к ней обращаюсь, так сердце начинает биться быстрее, приходит радость, хочу жить, вот он пример наглядный, вот и откровение, будьте как дети малые. Это можно понять только тогда, когда, сам пройдешь все круги ада.
То ли ветер мысли выдувает, то ли море скверну очищает, а дышать легче. Издали раздался крик, я посмотрел вдоль берега, слава Богу, ребята. Лина бежала, смеясь, осыпая все вокруг разлетающимися брызгами. За ней подпрыгивая и широко размахивая руками, бежал Шер. - Тэй, смотри, что мы набрали. Лина бросила небольшой мешок. Что за милое создание, никогда не унывает, с ней сразу стало светлее. Шер с размаху врезался в наш стол на песке и тут же навалился на его содержимое. Оленька засмеялась и стала подавать ему угощение. Лина растянулась на песке и замерла. В пакете были раковины, их оказалось немного, но все они были разными. Я положил две ракушки на свою ладонь и стал их рассматривать. Удивительное ваяние художника, целостная, законченная форма. Совершенно разные, но абсолютно едины в своем совершенстве. Так и люди, каждый самостоятельный, завершенный мир, но возможны варианты. Правда, варианты - это всего-навсего его многообразие. Шер насытился и встал. Он окинул всех взглядом и остановился на Лине. Лина лежала, не шевелясь, на спине, закрыв глаза. Она замерла под солнечными лучами и явно не хотела подавать признаков жизни. Шер осторожно подкрался и опустился перед ней на колени против солнца, чтобы его не загораживать. Потом протянул руку к ее груди и пальцем провел по застежке. Тонкая эластичная ткань стянулась, обнажив загорелую грудь Лины. Шер повернул к нам голову и поднес палец к своим губам. Мы с Олей остались молчаливыми зрителями. Потом Шер сделал то же самое с тонкими трусиками купальника Лины. Теперь Лина предстала обнаженной с раскинутыми в стороны руками перед своим героем. Шер, полюбовавшись своей подругой, сложил свои огромные ладони в большую раковину и ей стал засыпать ее тело. Длинные струйки песка барабанили по упругой груди, закрывая живот, руки. У Лины на лице появилась улыбка, которую она так и не сумела сдержать. А неутомимый Шер бросал и бросал горячий желтый песок. Над телом образовался холм с острой вершиной, который оканчивался головой Лины. Шер поднялся и встал у ее ног. Лина смотрела на него любящими глазами. - Иди ко мне. - Кто, я? - Да, ты, ты. Шер опустился на колени, осторожно перекинул одну ногу через острие холма и медленно опустился на него всем своим телом. Лина освободила руки из-под песка и нежно обняла его. Их губы сомкнулись, и все замерло вокруг, и ничто не могло нарушить тишину двух любящих сердец. Словно воздушный фантом, рассыпался песочный холмик. Я обернулся к Оле. Она сидела на том же месте и грустно смотрела на меня. - Ну что, теперь наша очередь? - Да, наверное. - Пойдем. Оля не сопротивлялась, она покорно встала и двинулась за мной. Мне не было страшно, мое сердце не кричало, не рвалось из груди. Просто вдруг возникло желание просто идти. И мы шли вдоль берега. А море, словно живой призрак, забурлило в такт моим мыслям. Теперь я знал все и про этот остров, и про это море, а главное, я знал, как себя с ним вести. Все, что здесь творилось, происходило по собственному желанию всех тех, кто сюда попал, и все они получили то, что хотели. А я не хотел, я вот хочу, чтобы это море взорвал шторм и разодрал на части. И как только я об этом подумал, море вскипело и обрушилось мощной волной на берег. Но я его не боюсь, и новый вал, не дойдя, разлился длинной пенистой гладью. А теперь я хочу, чтобы там, за тем валуном, была лодка. Я еще до конца не верил в свою догадку, но когда мы дошли до большого камня, за ним на воде стоял длинный челнок без весел, но они и не нужны. - Оленька, вот видишь, мы выберемся отсюда, я же говорил, все будет хорошо. Я посадил Олю в носовой части лодки, а сам встал посередине. - Ну, вперед, - крикнул я, - вперед, домой. Челнок качнулся и поплыл. С каждым мгновением он плыл быстрее, и было видно, как его нос рассекает воду, а теперь он буквально несся над водой, ровно и устойчиво. Мои мысли неслись так же уверенно и быстро. Я представил, как мы доберемся до берега, как я люблю жизнь, как я люблю Оленьку. Мы будем вместе, навсегда до конца дней. Я увезу ее, мы найдем уединенное, спокойное место, и буду я творить во славу красоты и всего живого. - Оля, слышишь, я люблю тебя, Оля, ты мне веришь? - Да, да мой милый, я тоже люблю тебя, и любила всегда. Я опустился на колени. Белое платье, тонкое хрупкое тело, а эти глаза, она же ... Оля протянула ко мне руки, я их взял в свои, и, склонившись, стал целовать. Словно нектар остался на губах от ее рук. Я поднял голову, о Господи, это же нельзя вынести. Свет, струящийся любви исходил от ее лица, не земной, чистый свет. Полные слез глаза, мешают видеть, и в это мгновение я ощутил всю низость и ничтожность себя самого. Вся моя жизнь, это сплошное черное нагромождение, не имеющее смысла и продолжения. Челнок остановился и замер. Мы молча смотрели друг на друга. Губы Оленьки были совсем рядом… Пустая лодка медленно разворачивалась под ветром, а над ней, крича, парила белая чайка.
