Что же, путешествовать лучше в сопровождении добрых друзей...
Но даже с добрым другом можно рассориться. Согласитесь, что почти с каждым так случалось, когда задуманный маршрут, любовно составленный и выверенный, разбивался о желание компаньона поспать, поесть, устать, натереть пятку, отправиться по магазинам и посмотреть то, что с вашей точки зрения, совершенно не заслуживает внимания.
Оттого, в Италию нужно взять с собой моего друга Иогана Вольфганга, который Гёте. Он не обременяет, носить его можно в сумке, в виде книжки, или он живёт айфоне телефоне и даёт исключительно приятные и мудрые рекомендации, которым можно следовать, а можно и нет.
Надо дать слово и ему, наконец. Тут получается, что взгляд его, как человека эпохи просвещения, более оптимистичный. Ведь какие перспективы открывались перед изумлённым взором исследователя тогда! И чуть не каждый день приносил новые открытия. Никто ещё и не догадывался пока о том, куда они могут привести. И казалось, что они сулят лишь всеобщее человеческое счастье...
"Итак, в книге судеб на моей странице стояло, что в 1786 году двадцать восьмого сентября под вечер, по нашему времени в пять часов, мне суждено, въезжая из Бренты в лагуны, впервые увидеть Венецию и вскоре затем вступить в Этот дивный город-остров, в эту республику бобров. И вот, благодарение богу, Венеция для меня уже не только звук, не пустое слово, так часто отпугивавшее меня, заклятого врага пустых слов и звуков.
Поселился я в «Королеве Англии», неподалеку от площади Св. Марка, что составляло основное преимущество и вообще-то удобной гостиницы. Окна мои выходят на узкий канал, зажатый высокими домами, прямо подо мною горбатый мостик, а напротив — узкая оживленная улочка. Одиночеством, по которому я так тосковал, мне наконец-то дано насладиться,— ведь нигде не бываешь более одинок, чем в толчее, через которую ты протискиваешься, никем не знаемый. О Венеции столько уже написано и напечатано, что я не стану вдаваться в подробные описания, скажу только, какого она открывалась мне…
"Как всегда, мое внимание прежде всего привлек народ — большие массы людей, их вынужденная, а не избранная жизнь здесь. Не для забавы бежали эти люди на острова, не произвол погнал других последовать за ними. Нужда принудила их искать безопасного укрытия в этом, казалось бы, неблагоприятном месте, впоследствии столь им благоприятствовавшем и научившем их уму-разуму, в то время, когда весь северный мир еще пребывал во мраке. А их размножение, их богатство было уже неизбежным следствием. Жилища теснились друг к другу, песок и трясина заменялись скалистым основанием, дома искали воздуха,— как деревья, стесненные в густой чащобе, они стремились в высоту, наверстывая то, что теряли в ширину. Скупясь на каждую пядь земли и с самого начала теснясь на малом пространстве, они оставляли улице не больше ширины, чем требовалось для того, чтобы один ряд домов отделить от противоположного и оставить жителям лишь необходимейшие проходы. Вообще же вода служила им улицей, площадью, местом для прогулок. Венецианец волей-неволей должен был стать человеком совсем новой породы, ибо и Венецию можно сравнивать только с Венецией же."
Чудесный у меня друг! Правда же, у него взгляд исследователя, он анализирует увиденное и пропускает его через себя. Но он - исследователь-любитель, от слова "любить", он ни в коем случае не считает себя профессионалом в науке и хочет обойтись без эксперимента, сухой систематизации фактов, научных методик... Его заботят собственные переживания, ощущение единства со всем человечеством и с природой их объединяющей. То о чём писал Дидро в своей "Энциклопедии" - <<Я хочу быть счастливым, но я живу с другими людьми, которые, как и я, каждый со своей стороны хотят быть счастливыми; будем же искать средство обеспечить наше счастье, добывая счастья другим и уж во всяком случае никогда не вредя им>> - стало моральным принципом и моего милого Иогана. Он настоящий пантеист, последователь идей Спинозы и Руссо. , "познание сущности вещей в той степени, насколько мы можем познать ее в видимых и ощущаемых образах ..." Никаких понятий, никаких образов и представлений, теорий и гипотез — только глаза. Но глаза, назначенные видеть, а не просто смотреть. «Ибо только беглый взгляд на предмет мало что дает, — поясняет Гёте. — Всякое же смотрение переходит в рассматривание, всякое рассматривание — в размышление, всякое размышление — в связывание, и поэтому можно сказать, что при каждом внимательном взгляде, брошенном на мир, мы уже теоретизируем». Странно, но сейчас все эти красоты не анализируют и уж не теоретизируют, а потребляют, как будто они созданы были на потеху публики и она является "пользователем". Слово, как мне кажется, вполне подходящее, когда читаешь многие отчёты нынешних путешественников. Пустота и Я - у развалин Парфенона и я в гондоле и я в пучинах морских, и я на лыжах в Швейцарии... я и на шпильках… в Барселоне.
Понятно, что прежде взгляд путешественника был неспешен. И вдумчив, ибо он ехал совершать открытия. Человечество ещё не так устало и было на подъёме и рассматривало неведанное с интересом подростка, уже почувствовавшего вкус знания, но не обретя ещё мудрой разборчивости и понимания в том, куда же это богатство можно применить.
