Пришёл из леспромхоза тракторист и сказал, что лесовозную дорогу пересёк свежайший медвежий след.
Вот так новость! Самый конец октября, морозит по ночам под пятнадцать градусов, и снег лёг крепко. Медведь уже весь по берлогам. Правда, на Печоре шуга ещё шла вовсю, но река вот-вот должна была стать.
Значит шатун! А раз так надо его брать. Неизвестно, что он может натворить возле посёлка. Опасен такой зверь.
Собралось нас четверо. Из всех четверых я вроде бы самый бывалый. Бывалый, однако, относительно, поскольку лишь однажды добыл медведя с лабаза на приваде. Остальные трое Витя, Виктор и Саша молодёжь, но охотники неплохие.
Одним словом, рюкзачок с котелком и хлебом за плечи, патроны по карманам, и подались мы за этим шатуном. У Саши и у меня карабины, у Вити и Виктора гладкостволки с пулями.
Перетолкались мы на лодке через шугу на левую сторону Печоры, добрались до дороги, где пересёк её медвежий след, и побрели по нему. Снег был всего в колено, но такой сухой и сыпучий, что не разберёшь, крупный медведь или не очень. К тому же и шёл он небыстро - шаг короткий.
Денёк выдался исключительный. Солнце северное стоит невысоко, но слепит со страшной силой. Небо синее, огромное. Кусты, берёзы всё в куржаке, и на него ещё ночью лёгкий снежок насеялся. На Печоре его называют порхун. Бывает так вроде бы и небо чистое, ни облачка, а как бы ниоткуда летят к земле снежинки. Большие, прозрачные. Каждый лучик у снежинки видно никаких микроскопов не надо. Летят они к земле, словно пёрышки невесомые, цепляются за самый тонюсенький сучочек, за куржу на нём. Обрастает он пухом сверкающим, нежным. Дунь легонько, и слетит, переливаясь на солнышке брильянтиками, этот снежный пух.
Удивителен лес в такой день. Говорят, словно в сказке, кажется заколдованным. А мы вот, по такому-то заколдованному да за медведем-шатуном. Наколдует он, сидя за выворотнем на своём следу. Держи карабин наготове! Шатун, он шатун и есть.
Когда идёшь по следу шатуна, надо быть всё время настороже. Неизвестно, что за характер у зверя. Медведь, как правило, старается с человеком не встречаться, уйти от него. Но шатун зверь особый. Чтобы добыть себе, как говорится, на зуб, он вполне может пойти на крайности и залечь на своём следу.
Мы разбились на две пары. Я с Витей, Саша с Виктором. Идём двое с одной стороны следа, двое с другой. Пара от пары метрах в двадцати. Молчим.
Иду и думаю. Вот вроде бы я старший среди всех, и по возрасту и по службе. Случись что с кем-нибудь из них, греха не оберёшься. Пойдёт медведь в атаку, тебе первому и стрелять, и выстрел должен быть точным и желательно единственным. Конечно, и ребята не должны оплошать, но всё же главный выстрел твой, и в ответе быть тебе.
Не знаю уж, что там ребята думали. Наверное, видели за каждым кустом, за каждой колодиной, куда направлялся этот след, хозяина этого следа. Ну что там расписывать думали и думали. Кто не ходил по следу шатуна, всё равно не поймёт.
Идём…
С вырубки медведь полез в болото с багульником. След петляет несильно. Чувствуется, что у зверя есть свой ход, что идёт он к Печоре. Там, за рекой заповедник. Однако чтобы медведю туда попасть, надо переплыть реку. Но на Печоре шуга идёт сплошняком, а от берега до берега почти сто метров. Решится ли зверь на это?
Надо сказать, что я догадывался, почему медведь ладит перебраться на другую сторону реки. Там, километрах в трёх от берега, есть берлога в сухом сосняке. Медведи, которые живут в каком-либо определённом районе, отлично знают все места, пригодные для берлог, или старые берлоги. Для шатуна, поднятого с места, копать новую, что говорится, не с руки - земля мёрзлая, да и новую-то ещё надо облежать. Бывает, правда, что медведь ложится буквально на виду. Заломает ёлочки да сосенки и на них или под ними зимует. Но чаще всего шатун ищет себе готовую берлогу и, если в ней лежит более слабый зверь, выгонит его, а, может, убьёт и съест.
Когда я жил на Алтае, мне охотники рассказывали, что многие из них пользуются этой особенностью зверя. Выгонят из берлоги уже облежавшегося, но не стреляют, а дают ему возможность уйти. Потом тропят его. Медведь сразу идёт искать себе новое место для зимнего сна и наведывается ко всем, известным ему берлогам. Если в какой-нибудь сидит более сильный зверь, бродяга уходит дальше, не решаясь выгнать хозяина. Если же в берлоге более слабый, настаёт его очередь бродяжить.
Такой случай был и у нас в заповеднике. Лесники тропили шатуна, который перешёл Печору по первому льду около самого нашего посёлка. След он оставил метрах в двадцати от крыльца крайнего дома. Этого медведя догнали уже километрах в семи и добыли. Он подпустил охотников довольно близко, рванулся из-за колодины убегать, но от первой пули по позвоночнику пополз на передних лапах, а от второй лёг. Взяли его на медведе, которого он выгнал и берлоги, задавил и почти целиком съел.
Наш медведь явно ладил в этот район.
Иду, посматриваю на след да на ребят и думаю совсем незадолго до меня, всего несколько часов тому назад брёл этим же местом медведь. Голодный, наверное, но, видно, ещё не очень, потому что особенно не роется в муравейниках да в колодинах. Идёт, на торопясь, словно на прогулке. Мыслишки у него свои звериные в маленьком мозгу под толстым черепом шевелятся. Наверное, слышит сейчас негромкую трескотню бензопилы, мерный выхлоп мощного дизеля на электростанции в леспромхозовском посёлке, далёкий лай собак. Интересно, далеко ли он от нас? След что-то запетлял! Учуял нас, что ли? Кто кого опередит? Нас-то, конечно, больше вчетверо, да ещё ружья и карабины, но преимущество всё же на его стороне. Преимущество медведя внезапность. Такой зверь, как шатун, может напустить человека, даже готового к встрече с ним, метров на пять. А эти пять метров всего полтора прыжка для зверя и не больше одной секунды у охотника, чтобы выстрелить. Даже выстрел по сердцу не гарантирует от удара лапой с когтями длиной почти в восемь сантиметров. Одного удара достаточно, чтобы сорвать лицо или вспороть живот. Вот так! Пуля должна ударить либо в шейный позвонок, либо в череп - другого не дано. Или ты его, или он тебя…
Когда-то ругали охотников за то, что они выходят на охоту на медведя с современным крупнокалиберным карабином, а не с ножом, топором или с рогатиной. Как мне вдруг захотелось, чтобы такой вот «ругатель» шёл сейчас рядом со мной, шёл бы по следу вот этого самого шатуна, который после почти прямого хода вдруг начал петлять. А начинает он петлять тогда, когда почует преследование и готовится затаиться для прыжка. Хотел бы я посмотреть в этот момент на лицо такого поборника первобытных способов охоты! Да Бог с ними со всеми, всё равно не поймут.
Лучше так патрон в патронник, курок на боевой взвод. Времени, в случае чего, не будет вовсе.
След привёл нас к Печоре. Берега у неё высокие, обрывистые, и течёт она как бы в трубе, в половодье не разливаясь совершенно. Полая вода то поднимается на несколько метров, то опускается, и река словно бы дышит. Она всё время подмывает деревья, их на берегу целые завалы. Местами не пробьёшься совсем.
К такому-то месту через чистый сухой бор мы вышли к обрыву над Печорой, и след повёл нас вправо вдоль берега, а потом свернул под прямым углом влево, вниз по обрыву к самой реке, в наваленные сосны, пихты, ели, черёмухи.
Вот незадача! Неужели ушёл всё-таки медведь на ту сторону? Однако мы разглядели сверху, что след идёт то вдоль кромки берега, то уходит в кусты или под стволы деревьев. Направление вверх по реке.
Тишина стоит необыкновенная. Даже дизеля леспромхозовского не слышно. Только льдины на реке шуршат и позванивают, сталкиваясь.
Мы собрались и шёпотом стали совещаться. Что же делать?
Если медведь лёг где-нибудь в завале, то он рядом. Нас он едва ли слышал, потому что шли мы очень тихо, а на реке шуршит лёд.
Решили так. Саша с Виктором идут по-над обрывом и смотрят сверху, куда пошёл зверь. Я с Витей остаюсь на месте вдруг он пойдёт обратным следом. Саша и Виктор должны идти до того места, с которого мы им ещё будем видны. Бор далеко просматривается - оранжевые сосны стоят редко. Если след всё ещё идёт вдоль берега, мы к ним подходим и всё начинаем снова. Если след оборвётся, но не пойдёт за реку, то значит, зверь лёг где-то рядом. Тогда Саша и я спускаемся к самому берегу и начинаем сходиться. Витя с Виктором идут поверху и нас подстраховывают, если медведь себя покажет, и мы начнём стрелять.
Саша и Виктор пошли…
Мы с Витей внимательно следим за товарищами, не выпуская из виду и завал возле воды. Метров через восемьдесят ребята останавливаются, подходят к краю обрыва, что-то высматривают. Проходят немного назад. Взяли ружья наизготовку! Как застучало сердце! Неужели увидели зверя? Нет! Машут нам. Значит, надо спускаться.
Ну, с Богом, как говорится!
Молча показываю направление Вите, а сам осторожно начинаю спускаться по обрыву рядом со следом. Витя серьёзен необычайно. Понимает важность момента. Да и все мы окончательно убедились, что зверь вот он, совсем рядом, на расстоянии выстрела.
Медленно двигаюсь по следу, изгибаясь всем телом, чтобы не задеть ветку, не сломать сухой сучок, обидно будет, если медведь уйдёт, и в то же время копошится жалкая мыслишка: «Хоть бы он уже ушёл, хоть бы его тут не было». Уж больно неудобно стрелять. Чащá такая, что не развернёшься.
Всё внимание на след. Краем глаза посматриваю и в стороны, хотя ширина завала передо мной, где, может быть, лежит зверь, всего-то метров пять-семь.
Впереди замаячила крупная Сашина фигура. До него метров сорок. Где-то между нами зверь. Поднимаю руку, чтобы Саша меня увидел, и он мне отвечает тем же.
Нервы напряжены до предела. Такого со мной ещё не было. Слышу только стук своего сердца. Больше ничего! Только след и стук сердца!
В этот момент слева и впереди меня среди еловых веток что-то мелькает! Волной ударяет в голову кровь! Я вскидываю карабин и… вижу кукшу! Ох, ты, Господи! Напугала-то как!
Кукша бесшумно и плавно взлетает метрах в трёх на сучок и начинает внимательно меня разглядывать. То одним глазам, то другим. Ну что тебе, рыжая? Она распушилась и безмолвствует. Вид у неё такой, будто она только что видела медведя и теперь оценивает меня, сравнивая наши возможности.
А ну тебя, дурная птица!
Перевожу дыхание и снова двигаюсь вперёд. Саша уже совсем недалеко, метрах в двадцати. Я отлично вижу его недоумёное лицо. Почти до плечей он скрыт плотной кроной сваленной пихты. И вдруг я соображаю, что на этом маленьком расстоянии, которое нас разделяет, эта пихта единственное место, где может и даже должен лечь медведь. Если он там, то мы уже рядом с ним! Но почему он не даёт о себе знать?
Показываю Саше стволом карабина на эту пихту. Он понимающе кивает головой и изготавливается к стрельбе. До пихты метров десять… Пять… Никаких признаков зверя.
Я наклоняюсь, становлюсь чуть ли не на колени и, почти уперев дуло карабина в пихтовые лапы, стараюсь высмотреть медведя сквозь чащу понизу.
Вот тебе на! В том месте, где вершина пихты упёрлась в склон обрыва, я вижу под ней широко обтаявшую лёжку.
Медведь ушёл!
Напряжение спадает. Я выпрямляюсь и говорю Саше:
- Ушёл.
- Куда он мог уйти? - Саша всё ещё не верит. - Я всё везде просмотрел. С моей стороны следа нет.
Он спрашивает у двух Вить, которые стоят над нами:
- Нет выходного?
- Да нету же, нет ничего, - отвечают те почти одновременно.
И тут я вижу, что след уходит в реку. А это значит, что медведь стряхивает куржак и снег с кустов уже на той стороне. Саше этот след не был виден сверху.
Оба Вити спускаются к нам. Мы закуриваем, обследуем лёжку, выясняем, что зверь лежал, судя по всему, здесь долго и ушёл, наверняка, только тогда, когда нас услышал. Сходимся на том, что это произошло, когда мы совещались, стоя на обрыве. Он бы в этом месте, возможно, и зазимовал, не спугни мы его. Место подходящее, пихта очень плотная. Её завалило бы снегом на метр. Вот тебе и берлога.
Ну и ладно! Не больно-то и хотелось! Хоть поволновались и то хорошо.
Мы, конечно, немного хорохоримся, начинаем разряжать ружья, готовить костерок, чтобы накипятить чайку перед обратной дорогой.
- Ну-ка, товарищ начальник, - говорит мне Витя, прочисть ствол. Пальни.
Я выбираю прогал между деревьями и кустами на реку, ловлю на мушку небольшую сверкающую льдинку, которую крутит водоворотом, и жму на спуск… Щелчок! А выстрела нет! Осечка!
Я поворачиваюсь к ребятам и вижу их лица. На них написано всё!
- А если бы был медведь? - спрашивает Саша, не глядя на меня.
Воображение начинает рисовать мне картинку за картинкой. Передёрнуть затвор после осечки я, конечно же, не успел бы.
Эх, да что тут говорить!
Я оттягиваю курок и снова выцеливаю льдинку. Грохот выстрела, ледяные брызги, эхо от противоположного берега.
Бывает! За пять лет ни одной осечки, а тут такой подвох. И почему именно сегодня, и почему именно этот патрон?
А если бы он не ушёл, этот шатун?
___________________________________________
Из цикла «Печорский месяцеслов. Осень — чистые звёзды»
___________________________________________
Обложка - Предзимье. Художник Вадим Горбатов.
