Жила-была в одной сказочной местности, на далёком лесном болотце маленькая славная лягушка. Была она похожа на всех своих зелёных подружек – так же весело она квакала весной, сидя с другими лягушками на больших листах дикой кувшинки, так же влажно блестела на солнышке её глянцевая шкурка.
В лесное болото залетали время от времени разные стрелы. Приходили за теми стрелами обычно добрые молодцы, один другого краше, один другого румянее и белее. Отыскав стрелу, уходил порой добрый молодец домой из леса с одной из лягушек-подружек в кармане, и больше те лягушки на болото не возвращались. Что потом было с ними, никто на болоте и не ведал. Разное болтали старые квакуши, да все разговоры сводились к одному – ничего хорошего там за лесом простую лягушку не ждёт.
Однажды ранней весной, когда первые лучи солнышка пробивались сквозь серые облака и сплетенные над болотным озером ветви деревьев, прилетела на болото ещё одна стрела, кем-то пущенная из лука. Был ли тот выстрел метким, или дрогнула рука стрелка, но приземлилась стрела точно на листик, где сидела наша зелёная красавица.
Удивилась лягушка, ни разу ей прежде не случалось видеть таких удивительных стрел – наконечник сверкает ярче каменьев драгоценных, перья стрелы умело раскрашены узорами замысловатыми. А пока любовалась лягушка стрелой, чья-то большая сильная рука подхватила её, подняла высоко-высоко, так высоко, как лягушка сама не прыгала. Закружилась у лесной обитательницы голова, зажмурила она свои круглые глазки, а когда пришла в себя, обнаружилось, что сидит она в тёплом кармане, несёт её кто-то прочь с лесного болота неизвестно куда.
Испугалась лягушка, попыталась выскочить на волю, да не смогла – глубокий карман, темно. Притихла квакушка, задумалась. И решила посмотреть, что дальше будет. Сложила она свои тонкие лапки, пригрелась в кармане и незаметно для самой себя сладко задремала.
А очнулась лягушка на большом-пребольшом столе, в белокаменных хоромах. И разглядывает её пристально добрый молодец, да так он хорош собой, что ни в сказке сказать, ни представить себе лягушка не могла! Глаза добром светятся, улыбается, руки нежно гладят квакушку по спинке. Говорит слова ласковые, смотрит лягушечке в самое сердце. Оказался он самым что ни на есть Царевичем, настоящим, не сказочным!
Растаяло сердечко лягушкино! Доверилась она доброму молодцу, осталась жить в его царских палатах. Царевич не обижал лесную гостью, был приветлив с нею, внимателен, целовал её лягушачьи губки так нежно и трепетно, что дух у лягушки захватывало! Пел он ей песенки разные, от которых тепло у неё на душе становилось. И была среди них песня особенная, самая заветная – о том, как сильно любит Царевич свою лягушечку…
Полюбила и квакушка Царевича всей душою. Он по утрам на охоту да по делам великим государственным уходит, а она из окошка вслед ему смотрит, платочком машет. Целый день скачет по горнице, по хозяйству управляется, а к вечеру сядет снова у окошка, свою песенку лягушачью тихонечко запоёт и всё глядит, как солнышко закатывается и дорогу освещает, по которой домой Царевич к ней вот-вот вернётся…
Стали день за днем, понемногу происходить перемены в лягушечке, каких раньше не было. Стала тоньше её блестящая шкурка, стали губки лягушачьи милее, стали лапки длиннее, косы золотые девичьи появились! Что за диво? Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Прошло много дней и не узнать уже нашу лягушку – сделалась она красной девицей, под стать Царевичу! Больше прежнего стал ласкать Царевич красавицу-лягушку, души в ней не чаял, слова нежные на ушко шептал, на руках носил свою ненаглядную.
Гладко да сладко только в сказках бывает. Налетели злые ветры, принесли вести неладные в царство доброго молодца, дескать, повадился нарушать границы мамонт лохматый – злодей, каких свет не видывал! Народ истребляет, девиц юных с собою утаскивает. Запечалился-закручинился Царевич, задумался, как беду от царства-государства отогнать, как мамонта побороть, как народ свой выручить, как себя да лягушечку свою милую от невзгод уберечь. Поцеловал тогда крепко Царевич лягушку в уста сахарные, сказал коротко «Жди, родная!» и ушёл воевать с чудищем проклятым. Осталась лягушка одна в пустых хоромах. Дни идут, а Царевич всё не возвращается, и вестей от него нет. Белый свет стал лягушке не мил… Солнышка закатного в окошке не видать, всё небо заволокли тучи хмурые, дорогу дождями размыло. Стали по горницам коты чёрные шастать, пугать лягушку! Днём коты ворчат слова бранные, а по ночам нашёптывают квакушке сомнения тяжёлые – говорят, не жди, не вернётся Царевич твой, он в другом царстве-государстве жить счастливо станет, забудет дорогу домой…
Снова перемены начались в лягушке нашей, не к добру, а к худу. Краса девичья пропала, расплелись золотые косы, глазки потускнели, печаль в них одна бесконечная. Съежилась, потемнела лягушка, речь людскую молвить не может, только песни лягушачьи выводит. Нет больше милой девицы - опять она зелёной болотной квакушкой стала.
Послушала лягушка котов бесстыжих и решила, что нечего больше ей делать в палатах белокаменных без любимого Царевича. Вернулась обратно в лес, на болото своё. Стала жить-поживать там по-прежнему, с подружками квакать на листике кувшинки. Но с тех пор песенки пела лишь грустные, всё Царевича родного вспоминала… Катились тогда её слёзки горькие и в бездонном болоте без следа пропадали…
Долго ли, коротко ли - пришла весна. Возвращался домой Царевич, поборов мамонта лютого. Шагал по дороге на закатном солнышке, думал о своей лягушечке, красе-девице ненаглядной, мечтал о скорой встрече с ней. Смотрит – нет огонька знакомого в окошке, темный да опустевший стоит его дворец. А в горнице на столе только платьице лягушкино… Набежали к нему тут коты чёрные, нашептали, что недолго дожидалась лягушка своего милого, ускакала прочь, только её и видели.
Затужил, закручинился Царевич. Не ест, не пьёт, всё красавицу свою забыть не может, тоскует о прежней весёлой и ладной жизни с нею. Так бы и прижал родную к сердцу, поцеловал сладко в губки нежные, но пусто во дворце белокаменном, нет любимой лягушечки рядом.
Погоревал-поплакал Царевич, да слезами горю не поможешь. Разогнал он думы тяжкие и отправился в лес, на то самое болотце – уж не там ли его маленькая квакушка спряталась?
Первые тёплые лучики отогрели лесное болотное озеро, растаяли в чаще снега ледяные, защебетали на ветвях птички звонкие. Пригрелась лягушка в солнечный день на листе кувшинки, замечталась, задремала. И слышит сквозь сон – шагает кто-то по лесу, песню напевает знакомую, ту самую, особенную, заветную… Так только Царевич её любимый поёт! Забилось сильно сердечко лягушкино, затрепетало, дух захватило, надежда появилась… Подхватила рука большая сильная лягушку нашу, подняла высоко-высоко, так высоко, как сама лягушка не прыгала…. И очнулась квакушка зелёной лягушечкой в руках Царевича милого!
Прижал её добрый молодец крепко к груди своей широкой, поцеловал нежно в губки лягушачьи, сделалась она снова на радость Царевичу красной девицей, хорошей и пригожей! Вернулись они в царские палаты белокаменные, зажили счастливо в любви и добром согласии и никогда больше не разлучались.
