Сегодня я ночевал один. Напарник мой по промыслу ушёл проверять капканы на дальний конец участка и заночевал там, в маленькой избушке. Вернётся, сказал, сегодня к вечеру. Может быть…
Ну, вот и надо выходить. Дунув сверху в стекло, гашу лампу, уже ненужную. Сквозь заледенелое окошечко пробивается синь рассвета. Открываю примёрзшую дверь и выхожу из тепла на холод. Сегодня немного придавило морозцем. Градусник на углу избушки показывает минус восемнадцать. Начало февраля.
Ясно небо перед восходом солнца. Оно скоро выползет из-за дальних предуральских увалов.
Айка вылезла из заваленной снегом будки, словно из норы, потянулась, зевая, завила колечком розовый язычок свой и запрыгала вокруг меня, пока я надевал лыжи. Брать или не брать сегодня собаку с собой? А, возьму, пожалуй, лыжня твёрдая. Мы уже порядочно находили, на своих путиках, да и пороши не было уже неделю. Многоследица. Мне она сегодня мешать не будет, иду проверять свои капканы. Может, в каком и сидит зверёк. Надо взять и нарточку, чтобы вытащить хребтину от лося. Я добыл его вскоре после Нового года. Почти всё мясо мы повытаскали, а вот хребтина осталась. Тяжеленько будет одному тащить, но что поделаешь. На «Буране» не подъедешь, да и горючки осталось у нас только на выезд с участка. Если уж шибко тяжело будет, то подпрягу собаку она хоть немного, да поможет. Заодно около этой хребтины и капканы проверю. Я там, около неё, пару на куниц, да пару на росомаху поставил. Она где-то в тех местах шатается.
Ну, в путь. Сегодня предстоит пройти четырнадцать километров. Все расстояния уже давно высчитаны, а места знакомы. Да ещё в сторону за мясом в каждый конец по километру. Вот и считай, больше полутора десятков выходит. Это одного только хода часов пять-шесть, да ещё на обед у костра около часа, да у капканов какое-то время уйдёт. Засветло вряд ли вернусь.
Айка уже убежала вперёд. Ружьё и лямку нарточки через плечи, оглобельку подмышку. Заскрипели лыжи, зашуршала сзади нарточка по лыжне.
Говорят, в других местах промысловики прямо по путикам на мотонартах раскатывают. У нас снега очень глубокие, только по реке, по льду можно на них гонять. Конечно, на технике, может, оно и лучше и быстрее, а всё-таки ноги надёжнее. Да и много ли увидишь, когда за рулём сидишь, много ли за рёвом мотора услышишь. К тому ж и горючка кусается.
Недавно видел, как горностай мышку ловит. Проскакал через лыжню метрах в двадцати от меня и прямо на глазах в снег нырнул. Шага за два от валежины. Выскакивает с другой стороны, а в зубах уже мышь, полёвка. Тут я ему свистнул, увидел он меня и дал дёру. В мелкие пихточки уволок свою добычу.
Вот старые рябчиные лунки показались на краю поляны. Тут я в прошлый раз на рябчиков наткнулся. Сидели они под снегом, наверное, услышали меня. Один высунул головку над снегом, а я сначала не понял, что это такое. Словно бабочка сидит. Я ещё подумал тогда откуда это зимой бабочка да ещё на снегу. Тут он и выпорхнул, а за ним ещё два поднялись. И все уселись тут же на осину. Одного я взял на ужин.
Айка залаяла. Ну, точно, рябчиков увидела. Дурочка, никак не может привыкнуть, что рябчик при ней не будет сидеть, улетит сразу. Это не глухарь.
Иду тихонько-тихонько, но снег скрипит. Слышно, как рябчики полетели, запыркали крыльями. В такой мороз к ним всё равно не подойдёшь, если они не в лунках. Это их, наверное, Айка спугнула. Вон и она сама, вылезла из ельничка, сидит на лыжне, меня дожидается. Вперёд, вперёд, собачка!
Солнце выкатилось над тайгой. Макушки пихт и кедров засияли. Полянка вся в солнечных лучах.
За полянкой первый капкан. Пустой. Даже не сворачиваю к нему. Сегодня вообще, чувствую, все капканы будут пустые. Ну что ж, не каждый день пушнинку таскать!
Вот за тем пихтачом будет пóкать к реке. Там у меня выдра живёт. Какая-то пришлая. Столовую устроила, хайрюзов по ямам ловит, по пустолёдку ходит. Нужно, кстати, и капкан проверить. Я его там в одном месте поставил.
Ниже по течению, километрах в пятнадцати, этим летом жила семья, самка и три выдрёнка. Даже каталку себе устроили. Я как-то в июне рыбу заготовленную сплавлял в посёлок и наплыл на них. Мотор выключил, плыл себе спокойно, чуть веслом шевелил, они меня и не услышали. Там весной ручей нанёс глины на берег, а они его и раскатали. Большая выдра и два детёныша сидели на берегу, а третий катился на животе по мокрой глине. Как увидели они меня, так все сразу и бросились в воду. Только их и видели! Такого больше посмотреть не довелось.
Ну, вот и спуск. Река вся завалена снегом, кусты под берегом снежной нависью согнуло и перепутало. На ольхе снегири качаются, гуркают. За поворотом полынья и выдровая столовая.
Попалась всё-таки! Это определяю по потаску. Она тащила его за собой. Может, ещё живая? Ушла под воду или не ушла? Всё тихо. Осторожно снимаю лямку нарточки и ружьё. Айка где-то на берегу отстала. Надо её подождать, позвать. Да вон, уже несётся по лыжне, и сразу к дырке. Залаяла, грызёт лёд.
Снимаю лыжи. На реке снег неглубокий. Наледи нет, всё промёрзло. Отпихиваю собаку и тащу потаск. Вот и зверь! Большой! Это старый самец! Вода течёт с седого меха. Красавец! Редкий всё-таки зверь. Айка прыгает, хватает его за хвост. А ну, в сторону!
Мех, конечно, промок, и я отжимаю воду обушком ножа, чтобы не морозить руки. Тушка сразу начинает обмерзать, и я кидаю её в снег, валяю туда-сюда ногой, чтобы ещё больше ушло с неё воды. Укладываю добычу в нарточку, настораживаю капкан. Может, ещё какая придёт.
И снова вперёд! Опять прибрежный пихтач с кустами, за ним кедры на высоком берегу. Под кедрами беличья поедь. Здесь у меня на двух километрах восемь беличьих капканов и четыре на куницу с приманкой. Но сегодня все они пусты, кроме последнего, куничьего. В нём рыжий комок перьев. Кукша, таёжная сойка, попалась, теперь приманкой будет.
Чем дальше по лыжне, тем теплее идти. Разогреваешься на ходу, да и солнышко, хоть и зимнее, но немного всё-таки греет. Снимаю суконную куртку и кидаю на нарточку нечего спине мокнуть.
Вот уже и половина пути. А в капканах, не считая выдры, ничего нет. Солнышко уже заполдень показывает — пора костёр ладить и чай варить. У меня для этого место есть на старой гари. Там дров много хороших.
Вот и моё прошлое кострище, яма в снегу. Быстренько валю нетолстую сосновую сушинку, натёсываю со старого горелого пня смолёвых щепок. Одна спичка, и костерок начинает разгораться. Теперь надо подождать, когда натает в котелке снег, вскипит чай, а там можно и перекусить. Пока всё у меня идёт по плану, но впереди дорога не ближняя.
За гарью кедрач. В наших местах ореха не много родится. Если и наберёшь мешка два шишек, и то хорошо. Можно дома иногда орешков погрызть, пощёлкать. По окраинам этого кедрача всегда глухари встречаются. Неплохо бы одного какого-нибудь уговорить на варево, но около лыжни только старые лунки. Свежих нет. Собака в сторону далеко не пойдёт. Видно, сегодня буду без этой добычи.
В кедраче стоят две кулёмки да десяток беличьих капканов древесных. В двух по белке. Их тоже на нарточку, к выдре. Так! Хорошо!
До лосятины осталось километра четыре. Ещё часа полтора хода.
Выхожу на полянку в пихтаче. Он весь завален кухтой. На дальнем конце полянки лыжня проходит около большого выворотня. Что-то там Айка копается, нюхает. Вот так да! Росомаший след! Немного подмёрз. Видно, утром прошла. Наверняка ладит к мясу. Ход прямой. И как она его только учуяла! А около мяса ведь капканы стоят. Может быть, захлопнется какой на её лапе?
Айка где-то вперёди. Что она мне там наворожит? Залаяла! Да как сильно! На зверя? Точно, на зверя! Неужели росомаха! Ох, как сердце заколотилось!
Сбрасываю лямку нарточки скорее вперёд. Тороплюсь, словно зверь может уйти. Если в капкане, то не уйдёт, но азарт всё равно вперёд гонит. Вот она, росомаха! Урчит на собаку, словно плюётся. Айка надсаживается около неё, захлёбывается лаем. Крутится, тонет в снегу, но держит дистанцию, опасается. Росомаху капкан не пускает. Далеко не уйдёт капкан с потаском. Остаётся толь
ко выстрелить…
Сегодня я молодец! Полна нарточка добычи! Пожалуй, вместе с мясом мне её не дотащить. Тяжеловато будет. Всё-таки мяса почти полцентнера, да эти двое пушистых. Слишком поздно вернусь, измотаюсь. А ведь думал утром, что ничего не добуду! Вот ведь как обернулось!
А росомаха хороша! И как всё-таки она не боится капканов. Не может того быть, чтобы она его не учуяла. Чует, а в капкан лезет. Голодная, наверное.
Оставшаяся треть путика почти без капканов. Место не очень хорошее, хотя и ровное. Почти три километра болотом, потом небольшой сосняк, а там снова почти такое же болото до самой избушки. Хорошо, что мясо не взял, с ним бы совсем ухайдакался.
Огромное красное солнце сплющилось у самого горизонта, словно кто-то невидимый вдавливает его за дальний край болота, за чёткую грядку пихтача
На болоте сосны в мой рост. Идёшь, будто великан среди какого-то удивительного карликового леса. Руки стынут, особенно правая, откуда ветер. Мороз к вечеру покрепчал. Вот и солнце стало уползать за лес. Уже только половину видно. И скрылось.
С востока надо мной тянется в небе розовая полоса за реактивным самолётом. Это трасса на Москву с севера. Самолёт отделился от этой полосы, сверкает, словно ранняя звезда на потемневшем небе. Там, на десятикилометровой высоте сидят в тепле люди, читают, дремлют, глядят вниз на землю и не знают, что я вот тут, под ними, иду один и уже немного мёрзну. И Айка куда-то вперёд убежала, торопится, видно, домой.
Когда я подойду к избушке, самолёт уже будет над Москвой. С воздуха пилоты увидят цепочку красных огней посадочной полосы, пассажиры россыпь московских окон, а я огонёк в окне избушки. Если, конечно, мой товарищ уже пришёл и кипятит чай. Если же он не пришёл, то я не увижу ничего будет темно, хоть глаз коли.
Вот и совсем стемнело.
Ночь. Глубокая северная ночь. Мороз уже, наверняка, за двадцать. Звёздами утыкано всё небо. Справа повис Орион. Большая Медведица наклонилась своим ковшом к вершинам елей. Они ясно видны на северной посветлевшей стороне горизонта. Неужели сполохи заиграют? В феврале их обычно не бывает, а тут, видно, какая-то мощная вспышка на солнце произошла.
Вот это зрелище! Никогда не устану смотреть на полярное сияние.
Сначала небо за деревьями светлеет, будто там далёкий город. Потом вдруг как-то незаметно для глаза встают, словно прожектора светят, лучи зеленоватого света. Световые столбы растут к зениту, передвигаются по горизонту и вправо и влево, то вдруг опадают и понемногу гаснут, то вновь набирают силу и разгораются. Столбы сполохов растут, растут, и потом уже видно, что они не параллельны, а тянутся к одной точке, к Полярной звезде, которая стоит почти в зените.
И тут начинается самое главное! Мне всегда в этот момент кажется, будто кто-то гигантский где-то там за горизонтом, на севере, и даже не за горизонтом, а совсем-совсем далеко, неслышно дохнул. По небу беззвучно метнулся свет, словно пар. Это надо видеть! Веером из-за горизонта холодный, какой-то прозрачный огонь метнулся к зениту и исчез среди звёзд. Показалось даже, словно ветерок пробежал по лицу вместе с этим светом. И снова, и снова! Как будто кто-то отогревал дыханием руки.
Постепенно всё угасло, и звёзды засияли сильнее, ярче.
Ноги у меня замёрзли, пока я любовался! Когда ещё увидишь такое! Что-то сильно играли сполохи, к морозам что ли?
Вот и закончился день. Доберусь до избушки, поужинаю, немного отдохну, обработаю добычу. А завтра новый день, новый путик. Мясо вывезу через несколько дней. Пусть капканы постоят, может, что и попадётся. Чего зря ноги бить только за одним мясом.
===========================================
Из цикла «Печорский месяцеслов. Зима — глубокие снега»
===========================================
Обложка — У печурки. Рисунок Вадима Горбатова.
