Нашим путешествиям, к счастью моему и к несчастью вашему нет конца.
Сейчас мы пытаемся спуститься с некоей вершины Южного Тироля...
...Продолжим спускаться вниз, плутая по дорожкам, проклиная тяжёлый фотоаппарат, натирающий плечо, палящее солнце (хорошо, хоть листочек какой-то налепила на нос), кроссовки на тонкой подошве, ловящие каждый камушек и прочее, прочее, прочее...Чтобы хоть как-то отвлечься от этих невзгод, вспоминаем 1799 год. И находим утешение в том, что на мне не висит ещё ружьё, нет сумки с патронами, впрочем, не знаю, была ли она?
Так всё просто в наше время, мы можем легко это узнать, стоит только залезть в гуглы яндексы.
А вот сейчас и посмотрим на эту форму, которая вызвала в обществе бурю протестов, насмешек, а потом, многие шутники лишились своих чинов и должностей. Были отправлены в отставку, а кто и разжалован. Пришлось смириться.
Да, вот таким образом и были обряжены солдаты, на манер прусской армии. Ведь Павел был большим поклонником Фридриха II и во всём старался следовать его примеру.
Бедный император, взошедший на престол в 42 года, затеявший массу реформ, процарствовавший всего 4 года и трагически погибший от рук заговорщиков. Противоречивая натура, "романтический император", "полубезумный царь". Как только его не называли. Царь, обладающий даром предвидения. Он знал, что умрёт не своей смертью. Эта мысль преследовала его с детства, ему мерещились заговоры. Он ненавидел и боялся свою мать и знал, что она воспитывает его сына Александра, как своего преемника... Не в этом ли кроются все те перемены и искоренение всего, что было сделано императрицей в годы её правления? Пусть даже это касалось хоть офицерского мундира.
Вообще, об этом надо говорить отдельно, настолько интересна личность этого Императора, чьё злодейское убийство продолжило отягощать всю правящую династию Романовых чем дальше, тем сильней и закончилось расстрелом царской семьи через сто с небольшим лет и распадом казалось бы незыблемого государства.
«…Вставал государь обыкновенно очень рано и не позже пяти часов, – пишет Болотов, – и, обтершись по обыкновению своему куском льда и одевшись с превеликою поспешностью, препровождал весь шестой час в отдавании ежедневного долга своего Царю царей, в выслушивании донесений о благосостоянии города, в распоряжении своих домашних дел… Ровно в шесть занимается делами с генерал-прокурором, первым министром и многими другими сенаторами и министрами. В восемь часов стоят уже у крыльца в готовности санки и верховая лошадь, и государь, распустив своих бояр для исправления в тот же день приказанного, садится либо в санки, либо на лошадь верхом и в препровождении очень немногих разъезжает по всему городу и по всем местам, где намерение имеет побывать в тот день… К десяти часам император возвращается во дворец и приступает к любимому делу, разводу гвардии… Ровно в 12 часов государь обедает со всем своим семейством. Затем короткий отдых, и в три часа на санках или верховой лошади опять отправляется по городу. В пять возвращается и до семи занимается с министрами и вельможами, проверяя исполнение данных поручений…»
"Офицерам запрещается ездить в каретах, ходить в шубах и в гражданском платье. Вместо дорогих и неудобных мундиров вводятся простые и дешевые из темно-зеленого сукна. Император подает пример – в любую погоду на выезде или на параде он в одном сюртуке. «Время было тогда хотя и наисуровейшее в году и самое зимнее, – пишет Болотов, – однако он не ставил себе в труд присутствовать самолично всякий день и без шубы, а в одном сюртуке при разводе и при смене караула и иметь при себе обоих своих сыновей и всех к себе приближенных, а вкупе и всех гвардейских офицеров того полка, долженствующих забыть также о своих шубах, муфтах и каретах и привыкать ко всей военной нужде и беспокойству… Однажды, – продолжает Болотов, – проезжая по городу, государь заметил офицера в шубе. Он тотчас же остановился и велел сопровождавшим его лицам с офицера шубу снять и отдать ее случившемуся здесь будочнику
– Возьми ее себе, – сказал государь, – тебе она приличнее, нежели солдату, ты не воин, а стоишь целый день на морозе и зябнешь, а солдату надобно приучаться и привыкать к стуже, а того более слушаться своего государя…"
Это только один маленький штрих из воспоминаний об императоре.
Каковы же были отношения у моего проводника по горным дорогам, Александра Васильевича,с Павлом? Учитывая их непростые характеры. Ведь Суворов очень критично отнёсся к армейским преобразованиям. Его примиряло с ними лишь то, что солдаты очень любили императора, который их никогда не обижал, был строг, но справедлив. Солдат никогда не голодал, войска были обеспечены всем необходимым. И даже самый низший чин мог пожаловаться на офицера, представьте себе. Тут я даже вспоминаю, что император завёл во дворце специальный "жёлтый ящик", куда любой мог бросить письмо с жалобой на какую-нибудь несправедливость, чинимую властями. Письмо попадало через прорезь в стене прямо в комнату во дворце. А ключ от этой комнаты был только у императора. Он собственноручно извлекал оттуда письма и в тот же день их рассматривал. И принимал меры. Стратегия и тактика!
А знакомы были мои герои ещё с 1792 года, в Гатчине произошла их встреча, довольно комичная, следует сказать. Только Суворов мог так вести себя с наследником:
" Войдя в кабинет наследника, Суворов, по своему обыкновению, начал проказничать и кривляться, но Павел остановил его и сказал: «Мы и без того понимаем друг друга». Суворов сменил тон и удивил хозяина своим остроумием и образованностью. После серьезного разговора, выйдя из кабинета, Суворов побежал вприпрыжку и запел: «Принц восхитительный, деспот неумолимый». В это время навстречу ему шел А. Б. Куракин, который и рассказал Павлу об увиденном"
Когда кто-то из друзей заметил Суворову, что его трудно разгадать, он быстро прервал его, сказав: «Помилуй бог! И не трудитесь, я вам сам себя раскрою: цари меня хвалили, солдаты любили, друзья мне удивлялись, враги меня ругали, придворные надо мною смеялись; побасенками говорил я правду при дворах, был Балакиревым (шут при Анне Иоанновне) для пользы отечества и пел петухом, чтобы пробуждать сонливых…»Он тяготился придворной обстановкой и не любил Петербург. «Здесь поутру мне тошно, к вечеру голова болит, – писал он. – Здесь язык и обращение мне незнакомы… поздно, охоты нет учиться, чему до сего не научился.
Так мы и шли по красивейшей дорожке среди елей и рассказывали друг другу разные истории и мне было стыдно куксится и стонать о своих стёртых пятках и гудящих ногах, да и отвлеклась я, когда рассказывала симпатичному, крепкому старику с загорелым, обветренным лицом, в простой белой рубашке, о последнем дне императора. Впрочем, он знал...А он рассказывал мне о швейцарском походе..
