«День 96765954. Раскрывающий стал до начала света и свет стал с ним. Свет желт как 4562 страницы назад, не бел как он чаще. Свет длился 46 строк и стало холодно. Раскрывающий не такой как обычно. Шершав и влажен. Непостраничный, движущийся, только быстрее и непоследовательнее от привычного. Дергал страницы. Не мог разделить 607 и 608. Перестал. Предсказуемо, ибо это одна страница. Мой смех. Раскрывающий звучал громко и не был внимателен. Прервал детский отросток. Часть силы зря. Раскрывающий всегда таков. Часть договора. Ясно и справедливо. Остался второй. Раскрывающий не видит.»
***
За окном висело хрустальное утро ранней осени, когда первый свет солнца еще золотист, но уже холоден и бледен. Абель поднялся и сдвинул рамку настенного календаря на очередной квадрат – семнадцатое сентября. На душе спокойно и светло. Только тело, не смирившись с ранним подъемом, пыталось боком завалиться на теплый край кровати. Шоркая по полу и зацепив тапком бахрому ковра, Абель прошел в ванную и долго с удовольствием брился прямо в душе, оставив открытой дверь. Сегодня почему-то особенно хотелось полного покоя и простых удовольствий для немолодого подсыхающего на ветру времени тела. С этим туманящим настроем Абель перебрался в ванну и улегся под журчащей горячей струей, бившей из сплющенного медного крана сбоку, как это часто бывает в старых домах, а не с торца ванны в ноги. Теперь еще нужна была какая-нибудь много раз читанная и привычная книга без сюрпризов. На стиральной машине сбоку нашелся томик Мопассана, непонятно как и кем сюда заброшенный. «Неужели я это сам принес? И когда?», подумал Абель, раскрывая книгу на середине, и уставился во французский журчащий на языке текст.
Время шло медленно и было медово-вязким. Приято было бы подремать в горячей на половину наполненной ванне с четверть часа, но сон уже не шел и Абель, также шоркая тапками, выбрался обратно в спальню и включил телевизор. В голове еще скакали багрянцем сочные неспокойные образы какой-то далекой и, в сущности, бестолковой жизни мужчин и женщин, все больше путающих друг друга, чем дарящих или отнимающих любовь. По телевизору шли новости, и Абель быстро переключил канал. Там было то же самое. Бережно храня пузырек спокойствия, Абель выключил телевизор и постарался не думать о происходящем вокруг – ни далеко и ни близко от этого подсвеченного утренним солнцем дома.
Уже позавтракав несколькими сырами и черным хлебом с кофе, Абель поднялся снова в спальню и сбросил халат, стараясь не замечать своего отражения в зеркале гардероба. «Пусть меня сегодня просто как будто не существует. Меня нет. Был вчера и нет. Нет как самого вчера» – эта почти детская игра в собственное несуществование взбодрило Абеля и прочно заняло его мысли. «Меня нет. Я где угодно, и нигде» – сложность была только в том, что в голове тут же начали гнездиться цитаты и образы всех времен и культур, накопленные за годы чтения. «Мир – это большая библиотека. Кто это придумал. Борхес? Похоже на него. Наверное, Борхес» – перед глазами проплывали строчки из книг по психоанализу и туманная вязь санскрита. «Я есть пустота и отсутствие всякого я. Да. Кто думает сейчас об этом и что есть это? Не это… не это… Индия…» – Абель резко переключился на настоящее, угрожавшее неминуемым падением с деревянных ступеней во второй этаж, и ухватился за перила.
Спустившись, он привычно выдвинул ящик комода, вынул инструменты и подошел к Книге. Она лежала полураскрытой со смятым листом без номера между сто пятьдесят восьмой и сто пятьдесят девятой страницами. Лист появился еще две недели назад. Пока он рос и еще не имел четких углов, был неравномерно вздутым, изогнутым и еле заметно пульсирующим. Никакого текста на большей части листа не проступало – до времени, или же так и останется, сказать сейчас было невозможно. Можно было только ждать еще две-три недели и ухаживать за Книгой в этот сложный для нее период молчаливого обновления. Хуже было то, что гораздо ниже начало пробиваться еще по крайней мере четыре новых листа – между девятисотой и девятьсот первой страницами. Книгу распирало и ей явно было некомфортно. Слово «боль» быть может и лучше подходило бы для описания ситуации, но Абель до сих пор не разобрался ни в логике, ни в спектре ощущений своего питомца. И не был уверен, что это вообще возможно. Как и то, была ли Книга его подопечным или судьба просто позволила ему быть рядом и выполнять некую вспомогательную функцию в событиях, цель и смысл которых был неизвестен.
Ненумерованная страница содержала обрывки неизвестной Абелю поэмы, записанной на тибетском, с пробелами и не проступившими еще неразборчивыми символами:
«… гневных и мирных
проявлений … рассудка
неизменно …
…
предвиденье, не направленное ни на,
ни куда-то еще …»
Подкрепив страницы миниатюрными распорками, Абель поднялся в гостиную.
***
«День 96765955. Несколько мертвых текстов. Принес раскрывающий. Постоянные и простые. Все о движении кого-либо в направлении друг к другу и обратно, или о расторжении. Все мелкое неинтересно. Все крупное известно заранее. Испорченные мертвые страницы. Свет снова желт. Что происходит? Интерес.»
