Опубликовано: 17 ноября 2013 15:56

Андрей Дунаев "Ошибки" - хороший добрый рассказ студента Литинститута

Сегодня не часто встретишь хорошую, добрую, адекватную универсальную прозу. Такую, которую читать интересно, светло и приятно будь ты ребенок, подросток или взрослый. Невероятно и здорово, что по долгу студенческой службы удается сталкиваться с такими диковинами. Да еще и в исполнении начинающих!

Второкурсник Литературного института им. Горького Андрей Дунаев (семинар А.Е.Рекемчука) подготовил к очередной творческой дискуссии рассказ «Ошибки». Небольшой и очень неплохой рассказ. Лиричный и добрый, с тонкой и ненавязчивой дидактикой и старым и малым.

Не поленитесь, друзья! На мой взгляд, одобрения заслуживает не только грамотное исполнение, но и сюжет, идея и атмосфера душевности из советского детства… с песочницами, в которых строишь города, с ожиданием усталых родителей во дворе, с большой семьей и гостями за столом в большой комнате квартиры.

Андрей Дунаев

Ошибки

рассказ

1

 Вот здесь, на этом пустыре, совсем недавно был заложен фундамент первого дома. А сейчас это уже целый город. Вот еще не законченные жилые дома на самой окраине. Горная дорога от Самого Главного Здания ведет сюда. Только дорога эта постоянно разваливается и многие из-за этого умирают, а вчера с обрыва даже упал огромный грузовик. А машин в новостроящемся городе очень не хватает, пришлось вытаскивать его и, как он не пыхтел и не дымился, возвращать в работу. Строительство продолжалось. Дома росли. Вскоре в них появились небольшие кругленькие окошечки: в каждой квартире по одному. Пусть мало, зато каждый день люди будут спускаться на первый этаж, и там, у подъезда, специальные рабочие будут раздавать им печенье с вареньем и какао.   Неподалеку от города, круглая площадка для космического корабля, который будет летать вокруг и охранять город. Сюда ведет высокая и очень крутая лестница.  А вот и Самое Главное Здание, пока высочайшее и сложнейшее в городе. В нем сидит Президент. Выполнено оно в форме пьедестала: слева низкий домик, справа средний, а самый высокий, соединяющий их, посередине. Он выше правого и левого вместе взятых. А на крыше есть бинокли для туристов. Места-то красивые, и Президент пускает всех желающих осмотреть строящийся город и не просит за это ничего.  В этом городе нет сигарет, а еще спиртного. Все друг друга знают, каждый день зовут в гости.  Когда горную дорогу наконец укрепили, и она перестала разрушаться, когда достроились жилые дома, и в них переехали новые жители, осталось только сделать магазин, большой супернедорогой магазин для всех-всех-всех. Нужно осторожно теперь загрести руками песок, чтобы не разрушить рядом стоящего Самого Главного Здания и еще более осторожно вылепить из него фундамент. А потом похлопать его рукой и начать строить сам магазин.

 Солнце уже уходит спать. Самое время завершить город и пойти домой. Сёма долепил балкон в одном из жилых домов, сделал бортики и, ткнув двумя пальцами в место, где должна быть дверь, встал с колен.  Во дворе было пусто. Разве что, где-то у дальних клумб, сделанных из покрашенных автомобильных покрышек, на голубой скамейке сидели две бабушки и, щелкая семечки, что-то обсуждали. Со стороны футбольной коробки доносились крики старших ребят, играющих в чеканку. Едва слышится стук по мячу, тут же на сотню метров окрест разносится хором: «Раз!», второй стук – «Два!», третий – «Три!» и так далее. Пока Сёма строил город, больше двенадцати раз никто не выбивал, но игра упорно продолжалась.  А между тем солнце всё спешило в постель, и сегодня, кажется, оно устало больше, чем обычно и особенно торопилось. Сёма отряхнул коленки, потёр руки друг о друга, одновременно очищая их от песка, как бы показывая, что дело сделано. Он пристально посмотрел на город и подумал, что всё, вроде как, удалось, но чего-то очень маленького и яркого здесь не хватает.  Мальчик обошел город со всех сторон, наклонился, посмотрел на Самое Главное Здание с особым вниманием, в котором постепенно стал проглядываться какой-то ничтожный, но совершенно не детский отзвук творческой муки. Он зажмурился, будто попытался заставить свои глаза увидеть то, что было причиной его неудовлетворения. Что-то явно было не так.  Сёма задумался. Вот строят город. Строят дома, магазины, а потом Самое Главное Здание. Туда сажают президента и он начинает править людьми. А потом, наверное, все собираются… как тогда, когда был день города… и там было много людей и все радовались. И играла еще песня:

На-на-на на-на-на ратникиТрестононцев и орду, И нациские на-на на-на Здесь нашли свою беду…

 А под музыку так плавно развевались всюду разноцветные флаги. Флаги! Флаги! И с этим словом в голове Сёма помчался домой.  Даже второпях, обегая все лужи на дороге к подъезду, он не мог не заметить фиолетовой дедушкиной машины, которую папа называл «пятёркой». Сёма всегда узнавал её по характерной трещине на лобовом стекле, растянувшейся от края и до края, а еще по забавной дедушкиной кепке с маленьким козырьком, всегда лежащей на панели над бардачком. Мальчик обрадовался.  Он забежал в подъезд, но подняться на парадную лестницу смог только за 4 широких шага, хотя утром сделал это всего за 3. Пришлось спускаться и делать новую попытку. Со второго раза, когда Сёма растянул ноги так, что чуть не порвал штаны, препятствие было преодолено. Теперь можно было со спокойной совестью идти домой.

2

 Еще с порога из гостиной он услышал звонкий, слегка визгливый голос тети Маши.  -Да бросьте вы это, Михал Николаич! Надо оно вам, пчелы эти? Вас-то, посмотришь, в возрасте таком и ужалит, дак не дай Бог заболеете еще, сляжете совсем…  Из кухни шел теплый дух какао.  Когда Сёма снимал сандалии, из гостиной к нему вышла мама. Заметив, как из обуви сыпется песок, она проворчала:  -Ну, Сёма, ну вытряхивать надо ботинки-то! За дверью это делается.  Мальчик послушно приоткрыл дверь и начал второпях бить сандалии друг о друга. Закончив, он снял с себя ветровку.  -Давай повешаю, – сказала мама.  Стеллаж с одеждой был высокий, и до вешалок Сёма не доставал.  -Да не надо, я еще выйду, – ответил он и бросил курточку на полку.  -Ну куда выйдешь-то? Уже восемь почти, хватит гулять, – мама поддержала курточку, медленно сползающую с полки на пол и, сложив её вдвое, аккуратно положила обратно, - иди вон, печенье твое любимое тетя Маша испекла с вареньем, какао сварилось.   -Я потом, когда вернусь, - сказал Сёма и помчался в спальню, - я быстро, только… щас!  По дороге он заскочил в гостиную и, увидев, как к нему на стуле поворачивается дедушка, расставляя руки, заулыбался.  -Привет, деда! – Сёма подошел к нему.  -Ой, привет, мой внучек дорогой! Привет, Сёмушка! – старик крепко обнял мальчика, затем, не отпуская его рук, отставил от себя, начал присматриваться, не повзрослел ли, потом потрепал за волосы, - ну как дела у тебя?  -Всё хорошо! – радостно ответил Сёма.  -Так не быва-а-ает! – дедушка хитро прищурился.  Сёма на секунду призадумался.  -А! Нормально!  -Вот, другое дело.  Сёма не чурался деда, потому что, хотя он и ходил постоянно в заношенной и потёртой одежде, от него приятно пахло мягким воском и пыльцой. Мальчик побежал дальше.  Он решил не говорить о том, что хотел сделать, чтоб удивить всех. Папа должен был прийти с работы совсем скоро, а он всегда идет пешком со станции, обязательно проходя через двор. Нужно было успеть доделать всё до того, как он вернется. Он удивится и позовет всех гостей и маму. Все будут стоять вокруг и говорить, какой Сёма молодец, какой красивый город он построил.

 Мама пошла на кухню, чтобы снять какао с плиты и поставить чайник. Из гостиной доносилась речь дедушки: он с увлечением рассказывал о том, как недавно снял с яблони целый рой пчел, как вырезал ячейку с новой маткой[1], боясь, как бы не распалась семья, потом о том, как мёд лечит все болезни, как перед входом в баню, он намазывается воском, перемешанным с пергой[2] и мёдом, и все боли в спине быстро проходят.  -А у нас бухгалтер вон, - заголосила тетя Маша, - Ковчуг, уже год мучается со спиной, там и сколиоз у неё и... Ей до работы-то дойти метров сто, а она на палку обопрется и по шажочку медленно так пойдет! Каждый день её вижу, иногда уже, кажется, что будто стала и стоит. Я мимо прохожу, «здрасьте» говорю, а она так повернется, головой кивнет, палку чуть вперед переставит…

 Сёма взглянул на книжную полку, открыл один из ящиков, где лежали акварель, клей-карандаш, цветная бумага, порылся там, но нашел только пустую картонную упаковку от бумаги. «Где-то же наверху еще была» - вспомнил и пошел за стулом. Вскарабкавшись на него, он начал рыскать по самой верхней полке.

 -Ну, бухгалтер… - ответил дед, - дак ты скажи ей, у меня в этом году две новых семьи, излишка много будет, я ей и цену божескую дам, хотя и так всегда дёшево продаю.  -Да бросали бы вы это. В вашем возрасте отдыхать больше надо, а вы – чуть свет, за дымарь[3] и вперед. Пока все руки красными не сделаются, будете у ульев крутиться…  -Так если б не мёд, как бы я тогда? Жить-то на что? Это уже опора моя. Вы-то у меня опорой не стали… У вас у самих, вон, проблемы. Да и не в деньгах особо дело… Это уж природное, от отца. А про «бросай» мне и не заикайтесь лучше, ей-богу!  Маме и остальным родственникам дедушкина болтовня о пчелах всегда быстро наскучивала. Он замечал это и тут же начинал сокрушаться о том, что никто в этой семье не уважает ни его, ни его отца, ни предков вообще, что никто не хочет быть продолжателем векового дела, что муж дочери постоянно на работе, а нормального достатка это им и не приносит. Мама никогда не придавала особого значения его болтовне, а, со временем замечая, что тема пчел покоряет его все больше и больше, хотя, казалось бы, что больше-то некуда, она решила, что это явные признаки маразма. Тогда она и вовсе перестала обращать внимание на его вечное увлечение и все его речи, касательно этого, просто пропускала мимо ушей.  -Когда-то ведь было время! Подрабатывали на железной дороге, часами эти мешки с цементом грузил, помню, домой приходил уставший, как собака, а всё успевал! И отец мой, царство небесное…

 Полка была заставлена самыми различными, в основном, никому ненужными книгами. «100 и один тест на IQ», «Моё волшебное похудение», какие-то старые журналы с комиксами, которые изводить на флажки Сёме было жалко, но цветной бумаги нигде не было.  Отчаявшись, он уже начал листать цветные картинки из комиксов, подбирая наиболее красочные, которыми можно было бы заменить цветную бумагу, пока не заметил на самом краю полки, слева от пыльного глобуса с лампочкой внутри, тонкую книжку, которую он никогда раньше не видел и, казалось, что никто её раньше не открывал. Он взял её. -Ту… рге… нев… от-цы-и-де… ти… - прочитал Сёма.  Когда он открыл её где-то на середине, из страниц выскользнули три небольшие прямоугольные бумажки, которые сразу же притянули внимание мальчика. Они еще не успели приземлиться на пол, как он уже бросил книжку на полку и полез за ними.  «Красивые бумажки. Мягкие, только с рисунками странными: с одной стороны мужик с длинными волосами, много цифр каких-то и букв, а с другой – какой-то большой дом. Красивый… и как похож на Самое Главное Здание… значит этот мужик с длинными волосами – добрый Президент. И на флаге, значит, будет он и Главное Здание»  Сёма взял бумажки и побежал в свою комнату. Дверь в гостиную была закрыта. Оттуда доносилась громкая речь тети Маши, рассказывающей какую-то смешную историю, периодический смех её старшего сына Антона и мамы с дедушкой. Мальчик, с зажатыми бумажками в руке остановился у двери и приложился к ней ухом. В эти секунды там было так шумно, что он решил не отвлекать их вопросом «А можно ли?» и помчался дальше, в свою комнату.

 -Вот... так и сказала… - заканчивала рассказ тетя Маша.  А все остальные заканчивали смеяться: у деда покраснело лицо, и он приложил к  горячим щекам обратные стороны ладоней, мама прикрыла ладошкой рот. Послышался звон фарфоровой посуды, затем журчание тоненького ручейка. Бутылка водки в руках тети Маши коснулась края рюмки и вылила в неё немного жидкости. Потом она поднесла сыну, налила, поднесла маме, налила чуть меньше, чем себе. Поднесла деду.  -Не-не-не… Я за рулем, Маш. Не надо.  -Ну, полстопочки-то, Михал Николаич? За здоровьице-то! – раскинув руки, с удивлением произнесла тетя Маша.  -Маш, не надо, папа бросил недавно. – вплелась в разговор мама.  -Ну, на нет и суда нет. Мы заставлять не будем… Ну что? Михаил Николаич, пьем за ваше терпение. Чтоб если уж бросили, то раз и навсегда!  Четыре рюмки чокнулись друг о друга, в одной был абрикосовый компот.

 Полотнища для флагов легли на стол. Сёма уселся за ним и достал ножницы и маленький белый тюбик с красной крышечкой.

 -Дочь, ты Володьке передала, что я завтра мёд качать буду? – как бы невзначай спросил дед, - Он помочь-то мне хоть сможет?  -Пап, - откашлявшись, начала мама, - я же говорила уже, что ему отдыхать надо после суток.  -Так за ночь он не выспится, что ли?  -Пап, ну что значит «выспится»? Ему и своими делами заниматься надо. У нас погреб в гараже разгребать нужно.  -Ну вот… чуть что, сразу – там погреб, там дела, там еще что-то… А-а-й… - махнул рукой дед, - что говорить-то.

 Ножницы с едва уловимым хрустом разрезали бумажки то так, то так. Сначала вдоль посередине, потом каждую пополам вширь. Сёма, закусив язык, старался сейчас так, как ни разу не старался на занятиях за поделкой гербария, танков из спичечных коробков и прочего.

 Дедушка сидел, опершись локтем на стол и повернув голову в сторону двери. Он вздохнул.  -Михал Николаич, да сколько ж можно вам про мёд-то болтать? Ну, в жизни много чего интересного творится, а у вас будто одно на уме, ну честное слово. Как не веди вас от этого, все: «мёд», «пчелы», «пасека».    Дедушка мельком глянул на тётю Машу. Он хотел разозлиться, его лицо на секунду даже приняло строгий вид, но он заткнул в себе злость и наружу вместо нее выползла лишь обида и какой-то очень легкий, непонятный и от того неприятный стыд.  -Ну правда, папа, - встряла мама, - Ну постоянно ведь. И все пытаешься Володьку переманить к себе. Ну, он же в городе вырос, откуда у него тяга возьмется к этому? Это ж каждый день придется в деревню ездить и сколько времени уйдет на это? А?  -Да брось ты! – опять махнул рукой дед, - 5 минут езды, а пешком – минут 20! Да и не каждый день, какое там каждый день? Раз в неделю съездил – это летом. Зимой вообще не надо – накрыл ульи да и разок в месяц приедь, трубкой их послушай да и всё, Свет. – дедушка разгорячился и даже не заметил, как начался спор. Здравый ум призывал его не ссориться, но не отстаивать свои интересы в споре вообще было слишком трудно.  -Ну не хочет он! Не хо-чет! – мама сорвалась.

 Сёма выравнивал вырезанные заготовки ножницами. Тоненькая неровная полоска белой жидкости ложилась на края бумаги. Но первый блин вышел комом – бумажка не легла ровно, а выпрямляя её, мальчик смял ещё хуже. Поняв, что из этого помятого и измазанного клеем кусочка уже ничего не выйдет, он отбросил его в сторону и сразу взялся делать всё по-новому. На этот раз более удачно – Сёма, все так же нанеся клей, сложил заготовку вдвое и получился маленький флажочек прямоугольной формы с треугольной вырезкой с краю. Такой флажок напоминал ему два клыка и немного рыбий хвост.  «Красота! Папе точно-точно понравится! Сделаю ещё несколько таких маленьких и один большой, для Самого Главного Здания!»

3

 -Ма-а-ам! – закричал Сёма, - я папу встречать!  -Как стемнеет, - не отрываясь от спора, ответила мама из комнаты, - сразу домой!  -Хорошо. – Сёма застегнул молнию и выбежал.  Темнело. Седину белых парусов, плывущих по небу, солнце больше не освещало, оно скатилось куда-то далеко вниз, в еловую чащу и теперь могло только бросать на облака красные закатные блики. Сёма всегда знал, что если в это время пойти в сторону солнца, мерцающего где-то между деревьев, забежать в лес и долго-долго идти вперед, то можно наткнуться на огромный светящийся шар, который так устал, что едва может озарять светом стоящие вокруг себя густые ели.  Во дворе было всё так же пусто. К двум болтающим пожилым женщинам, у которых к тому времени уже закончились семечки, присоединилась третья, немного моложе и разговор продолжился.

 Все подсохло и побелело. Сегодня в городе великий день. Президент устанавливает флаги на домах и все-все-все выходят, чтобы посмотреть, как развиваются на ветру эти красивые светло-зеленые с розовенькими полосками знамена. Все радуются и хлопают в ладоши, а Президент, делая поклоны, улыбается. И все люди под этими флагами чувствуют себя единым целым. Теперь это самый настоящий город… Осталось только дать ему название. Нужно придумать его с папой, когда он придет.

4

 На тусклом небе, как зажженная в тёмной комнате настольная лампочка, выскочила луна. В футбольной коробке почти всё затихло, лишь иногда слышно было, как мяч ударяется о железную сетку ворот; все, кроме одного или двух ребят, разбрелись по домам. Сёма посмотрел на свои руки – они уже слегка расплывались в темноте; в нескольких окнах загорелся свет.  По дороге вдоль подъездов шёл мужчина в лёгкой чёрной куртке, в кепке-копполе и с сумкой за плечом. Он был сонный, но не столько после работы, сколько после тёплой электрички. Он шёл и даже не думал взглянуть в сторону двора, потому что его мысли целиком были посвящены горячему ужину и сну в тёплой постели под какой-нибудь дурацкий фильм. Уже потянувшись в карман за ключами от домофона, он вдруг услышал детский крик.  -Па-а-ап! Папа-а-а! Привет!  Сёма, улыбаясь, бежал к нему навстречу.  -О, Семён, – папа слегка встрепенулся и предыдущие мысли на пару секунд выпали из головы, - привет сынок, – он попытался улыбнуться, - ты чего не дома?  -Пап, я город построил! Пойдем, покажу! Нам нужно его вместе назвать! – мальчик схватил отца за рукав и, не дожидаясь ответа, потащил к песочнице.  -Ну пошли, пошли… - ответил папа.  Сёма, полный радости, наклонился и поправил покосившийся флажок, чтобы представить свое творение в полном величии, без всяческих недостатков.  -Вот смотри! Это я сам построил!  -Ух ты. Ну, здорово вышло! – папа не сказать, что был сильно удивлен, но ему определённо было приятно; не будь он такой сонный, возможно, этот город из песка понравился бы отцу гораздо сильнее.  Ему трудно было заострять внимание на том, что, как ему казалось, он видел уже много раз. И хотелось только одного: есть и спать.  -А вот я флажки сам вырезал! Смотри! – мальчик ткнул пальцем в сторону Главного Здания и посмотрел на папу, ожидая его одобрения.  -Здорово! Даже сам вырезал? – спросил отец и начал прищуриваться, пытаясь разглядеть в темноте флажочки странного бело-зеленого цвета, пока сонная радость вдруг камнем не упала с его лица.  -Давай его назовем? Я его завтра еще достраивать буду, вместе с Лешей, он же приедет завтра?  Отец из этих слов услышал только «завтра» да и то, потому что Сёма сказал его дважды. Он медленно сел на корточки, снял с башенки один из флажков и, выпучив глаза, так же медленно, покрутил его в пальцах.  -Не убирай, па! Зачем ты… - обиделся мальчик.  -Ты где это взял? – строго спросил отец.  -Дома… ннашел… - растерялся Сёма, - в книжке…  -О, бля-я-я-ха-муха… Ты что ж это сделал?!

5

 Было уже поздно, тетя Маша ушла, а дедушка собирался домой. Мама проводила его до прихожей, там он надел свои испачканные землей коричневые ботинки и, махнув рукой и улыбнувшись, попрощался. Но только он приоткрыл дверь, из подъезда сразу послышался очень знакомый детский визг, этажей на восемь отдававший сильным бетонным эхо. Дедушка второпях дошел до края лестничной площадки. Мама, напялив розовые тапочки с лепестками, выбежала за ним. Из темноты, по лестнице поднимался отец, тащив Сёму впереди себя за шкирку. Он что-то кричал ему, но из-за сильного эхо разобрать его слова стало возможно только, когда он показался из темноты и стал подниматься по лестнице, у которой стоял дед.  -Засранец! Вот щас мать тебе по заднице надает! – ругался папа.  -Я же нечаянно! Я же не зна-а-а-ал… - покраснев от слез и всхлипывая, отвечал мальчик.  -Чего случилось-то? – спросил дед.  Мама подхватила:  -Володь, ты чего?    Мальчик плакал и смотрел на маму с надеждой, что она его поймет и защитит.  -Да вот чего! – папа протянул ей руку и разжал кулак, в котором лежали смятые, разрезанные и склеенные стодолларовые купюры, насаженные на тоненькие веточки, - вот твой отпуск!  По тому, как огрубел взгляд мамы, Сёма понял, что и она ему не поможет и, вырвавшись, бросился к деду.  -Тебе кто разрешал это брать? – схватив мальчика за шиворот и перетянув к себе, заорала мама.  -Ну, Лен, а запрещал-то кто? – вдруг вступился дед, - отнесете в банк, или куда там… и восстановят!  -Да не восстановят их, смотрите, вот, - отец сунул бумажки деду, - тут номер склеен и порезан, это уже и ни на что не похоже, понимаете?  Сёма покраснел, его глаза сильно блестели. Из них ручьем лились слезы.  -Да ты у меня месяц из дому не выйдешь! – заорала, тряся указательным пальцем, мама, - месяц ни копейки не получишь! И не вздумай у меня ничего просить, ты меня понял?!  -Ну ладно, Лен, перестань, не в подъезде же ругаться! Что ты так кричишь-то? – пытаясь успокоить её, сказал дедушка.  Мама перевела выпученные от возмущения глаза на деда.  -Да я полгода себе откладывала! А этот их за минуту в клочки разорвал!  -Ч, ч, ч, ч! – дедушка, будто дирижер, показал ладонью «тише», - ну не здесь же разбираться, не надо так кричать-то!  -Ну как вы вообще живете-то? – встрял папа, - Вы вообще понимаете, что в этих деньгах огромный труд, а труд вот этот вот засранец сейчас взял и… просто разорвал его! Флажочки из него сделал! Вы это понимаете?  -Я все понимаю, но зачем же так… -Месяц! – наклонившись к Сёме, вскричала, перебив дедушку, мама. -Зачем так… -Не получишь ничего! -Зачем же так кричать-то? Это же ребенок!  – дедушка взял маму за руку в надежде, что это её смягчит, - бесполезно сейчас кричать на него, тем более в подъезде, тем более так сгоряча. Ну что же вы, а? -Слушайте, - зло оборвал его отец, - воспитывали бы своих детей!  Сначала эти слова деда удивили и, когда он снова прокрутив их у себя в голове, в его душу неожиданно прокралась обида.    -Опоздал я, видимо, с этим… Всего вам доброго. – спокойно сказал он, повернулся к лестнице и стал спускаться вниз, постепенно исчезая в темноте подъезда.  Родители были так озлоблены, что на обиду старика не обратили никакого внимания.  -Тебе кто разрешал это брать?! Кто тебе разрешал?! – все орала мама, тыкая под нос сыну испорченные деньги.  Вдруг Сёма не выдержал – вырвался и побежал вниз, за дедом.  -Деда! Деда-а-а! – кричал он.  -Куда! А ну стой! – попытавшись остановить его, крикнул папа.  Мать удержала его за локоть:  -Да, чёрт с ними… ничего с ним не случится, пусть идёт куда хочет.

 Дедушка, услышав, что за ним бежит Сёма, развернулся. Мальчик уткнулся в деда и, плача, стал просить взять его с собой. Его слезы намочили деду куртку.    

6

Сёма не отводил взгляда от «дворников». Когда они дрогнули и провели по стеклу, оставив на нем две широкие дуги, в которые сразу же начали заползать капли сверху, мальчик начал считать.  «Раз, два, три, четыре»  -Щас приедем… чайку попьем. А на родителей не обижайся, они же не просто так.  «Пять, шесть, семь»  -Бывает так, я вот помню… ты мне напомнил, случай был: мне еще лет десять было, а я тогда в городе жил. И у нас во дворе жила девочка такая… Ленка, что ли?  «Восемь, девять»  -Ну, они жили на… пятом этаже или шестом. Один раз пришел её отец с работы, принес зарплату.  «Десять, одиннадцать»  И дворники-стеклоочистители снова сделали дугу. Снова капли поползли вниз. И снова Сёма начал считать.  -А сам лёг спать. Мамка убежала куда-то. Ну, а он деньги на видном месте оставил, девочка взяла их, подошла к окну – и по одной бумажке вниз их – фьюить, фьюить! – дед засмеялся, - я люди ходят, заразы, подбирают их, радуются… ой… А рёву-то было, как высекли её тогда… Представляешь? Ну что ж… оно ведь… на ошибках учатся!  -Ага.  Ночная дорога казалась Сёме более интересной, чем в дневное время. Темный лес, тянущийся по обеим сторонам, теперь слился в одну странную, мрачную черно-серую тучу. Дождь стучал по крыше и негодовал от того, что не может дотянуться до сидящих под ней и его обессилевшие капли  лишь сползали по стеклам. Мальчик обожал это различие чувств – там – сыро, холодный лес, болота, поросшие камышами, пожелтевшими и сломанными; в них воткнуты огромные железные с облупленной краской великаны, тянущие на себе линию проводов. Чем дальше в лес – тем страшнее, сырее, тем больше понимаешь, что где-то неподалеку прячется какое-нибудь страшилище. А тут – тепло: мягкие сидения, такой тесный, но лелеющий тебя уют. Впереди – крутит руль дедушка, за треснутым стеклом – две фары бросают на дорогу желтый цвет, на панели - кепка с коротким козырьком – даже она сейчас была заодно со светом, дедушкой, трещиной и сиденьями. Всё своё и всё окружающее, каждый предмет будто любил его. Если бы дали ему сейчас большой белый лист бумаги и кучу цветных карандашей, он бы с радостью принялся малевать этот черно-серый лес, белую луну, темно-синие косые линии дождя, желтый свет фар, фиолетовый профиль машины и два улыбающихся овала внутри неё, один из которых сидит за рулём.  -Злиться то что уж теперь? Раньше надо было говорить, да никто не виноват тут… Щас чайку горячего, да? С медом да, мой хороший?  -Ага. Деда, а почему они на меня так наругались? Они меня не любят, да? – выводя пальцем домики на запотевшем стекле, спросил Сёма.  -Ну, глупости! Что ты говоришь-то? Они тебя не любят! Да они завтра же за тобой сами приедут, так соскучатся, что сами приедут! Вот будто ты ни разу не делал того, что нельзя! Вспомни, как ты телевизор в гостиной опрокинул год назад. Ну, долго разве дулись? Да на следующий же день все забыли, а ты вынес, что так делать нельзя. Это всегда так будет, Сём.  Вскоре, когда свернули с лесной дороги, мальчика стало шатать из стороны в сторону, как корабль, попавший в шторм, он понял, что скоро они окажутся у дома, где он не был уже месяцев пять, а то и больше.

7

 Дорожка у дедушкиных ворот была застелена кусками асфальта и камнями; рядом, у низенького забора росли еще молодые деревья. Дождь все редел и редел – он почти кончился, было сыро и грязно.  Вместе со звуком мотора погасли и фары. Дед прикрыл внука курткой, и они быстро пошли к дому, к деревянному, чуть покосившемуся крыльцу. Шустро и неуклюже отпрыгивая в стороны, от их ботинок спасались мокрые маленькие лягушки, блестящие под светом столбового фонаря.  Дом дедушки выглядел очень старым, потускневшим. Среди этой тусклоты сильно выделялись белые недавно покрашенные рамки старых, волнистых, будто плавящихся окон с резными узорами, сделанными дедом.  -Держи ключи, - сказал он, когда они подошли, - я за дровами, ты в дом иди. Ключ в дверь вставляй вот так. Потом со всей силы толкни и два раза влево проверни. Сможешь?   Сёма, явно не уверенный в своих силах, взял ключ и, немного растерявшись, посмотрел на деда.  -Ну ладно, пойдем вместе открывать.    Открыли. Дедушка посадил Сёму на очень скриплый и проминающийся диван, стоящий у стола и пошел за дровами.

8

 -И все-тки глазки-то мамины, – отхлебнув чаю и улыбнувшись, сказал деда.   Трещала печь, через почерневшие, треснувшие кирпичи, было видно красно-оранжевое пламя, объявшее искрящиеся дрова. Цветочки на белой столовой скатерти давно были стерты и от них теперь остались только блеклые следы. Две кружки чая стояли на столе, а рядом, в маленькой неглубокой тарелочке был мёд. Сёма подул на чай и попытался сделать глоток – горячо, не получается.  -А ты подуй и так – вместе с воздухом потихонечку, потихонечку, по чуть-чуть.  Мальчик подул и попробовал сделать так, как посоветовал деда.  -О, получилось! – воскликнул он.  -Ну, умница. Видишь, как всё просто!  Старик взял чайную ложку, окунул её в темно-желтую гущу и, проведя ложкой по краю тарелки, чтобы стекло лишнее, засунул её в рот.  -Деда, а почему костёр трещит?  Дедушка, вернув ложку в тарелку, повернул голову к печке, будто молча спросив её об этом, потом снова к внуку.  -Костёр? Ну, как… дрова-то, в них вода попадает, в маленькие щелочки залазит. А потом когда огонь горит – он эту воду сильно нагревает, вот. Она превращается в пар… Пар, ты знаешь, что такое пар?  Мальчик задумчиво провел взглядом по потолку.  -Это который над костром белый?  -Нет, то дым, а вот пар – это вода, которую сильно нагрели, ты же видел, что она булькать начинает на печке? Вот это она в пар превращается.  Сёма смотрел на дедушку и слушал.  -Ну вот, превращается эта вода в пар, а трещит потому что эта вода она как бы в деревянных  клеточках, каждая капелька в своей клеточке. Вот капелька нагревается, в пар превращается и разрывает эту клеточку. Ну, понимаешь?  -Да, - смущённо ответил мальчик, - не очень.  -Да ничего, вот вырастешь, будешь самым умным, будешь всё знать.  -Деда, а почему ты так любишь пчёл?  -Ну как? Не то, чтобы прям… что-то вот, знаешь… Не всегда же я этим занимался. Я, как сейчас помню, сам по молодости и не подошел к ним ни разу. Это ж всё от прадеда пошло, потом к деду моему, от него к отцу, а я упрямый был, работал бригадиром на стройке. У меня ж он рано умер, а пасека осталась от него, следить за ней некому было. Год простояла, две семьи погибло там, а потом я как-то шёл по огороду, смотрю на неё – пчелы меньше летать стали, больше нет постоянно того, кто за ними следит… нашел под навесом дымарь его старый ржавый – так грустно сразу стало. Вот я и пошел, на чердак залез, книжек его старых взял, еще от прадеда, там издания еще дореволюционные были. Так дурно стало мне, когда я понял, что отец ушел, так и не увидев, как его дело было продолжено. И так мне худо сделалось, так обидно… Как будто я что-то очень важное, какую-то особенную вещь прервал. И хорошо – думал, хорошо, если на моих ошибках кто-нибудь научится… ан нет…  Чай медленно остывал, и так же медленно Сёму начинало клонить в сон.  -А давай я тебе завтра помогу? – спросил он.  Дедушка чуть помолчал, подумал, потом улыбнулся и сказал:  -А давай! С утра пойдешь со мной к ульям?  -Пойду, - Сёма кивнул.  -А не побоишься?  Сёма повертел головой.  -Неа.

9

 Туман уже осел, почти испарилась роса. Солнце выбралось из леса и снова, набравшись сил, начало светить и пригревать. Дедушка запихивал гнилые кусочки дерева в дымарь – что-то вроде узкого чайника, только сзади меха для раздувания. Сёма, в белой, большой, вроде как рубахе с круглым, как в скафандре, горлом, в белых перчатках стоял рядом и с интересом наблюдал. Она была ему так велика, что едва ли не наполовину её пришлось заправлять в штаны. Точно такая же, пожелтевшая, испачканная воском, была на дедушке, только размер был подходящий. Дедушка взял старую газету, оторвал он неё кусок и, разорвав его на мелкие клочки, запихнул вслед гнилушкам. Он поджег спичку, передал огонь на бумагу и закрыл крышку дымаря.  -Деда, а это зачем? – спросил Сёма.  -А это, чтоб пчёлы не бесновались. – сжав меха пару раз, ответил дед, - держи.  Сёма взял прибор за меха, понажимал  - из носика показался слабый дымок.  -Подожди, протлеет хорошенько и тогда будет хорошо дуть. Ты нажимай, нажимай, пусть раздуется.  Сёма начал быстро давить на меха, а они, отвечая звуками пыхтящего паровоза, выдыхали всё большую и большую порцию дыма.  -Вот, если видишь – буянят – жми. Ну, на сетку – одевай. – дед протянул ему большую жёлтую шляпу с натянутой от козырька до шеи сеточкой. – вот видишь, цвета-то какие – жёлтый, белый, они же чёрный-то не любят, на чёрный бросаются часто.  Сёма уже был готов идти, но вдруг взгляд его притянули к себе жилистые, будто закопченные руки дедушки.  -А ты прямо без перчаток?  Дед взглянул на руки.  -Ну да, дак я привыкши уже. – протянул дед, - ну пошли.  Он взял с собой большой пустой желтый ящик и пошёл, а за ним пошёл и Сёма. Впереди была пасека, прятавшаяся за невысокими яблонями и грушами – два ряда ульев, стоящих на четырех невысоких ножках разных форм и цветов: некоторые белые с треугольной крышей, некоторые голубые с косой крышей, некоторые жёлтые с прямой крышей. Некоторые были высокими, некоторые немного ниже.  Было солнечно и даже жарковато, пчёлы гудели, метались из стороны в сторону, кружились. На деревянном летке – маленьком окошечке с порожком, спиной к улью сидели две оттопыривших крылышки полосатые чёрно-коричневые пчелы. Они не двигались – только жужжали, едва уловимо махая крыльями.  -Жарко им, вот и дуют в улей. – объяснил дед. -Ух ты! - сказал Сёма, - они такие умные, оказывается! -Ну поумнее тёти Маши, уж точно. – улыбнулся дедушка.  Сёма захихикал. -Шучу, я, мой хороший. Они и нас с тобой не глупей. С природой в таком родстве живут – тут захочешь – глупым не будешь.   Дедушка снял крышку улья. Пчелы начали бушевать. Они густо ползали по рамкам, которыми был целиком наполнен улей, взлетали в воздух, кружились вокруг Сёмы, их жужжание было всё строже и строже. Мальчик поднял дымарь и начал обдавать рамки с сотами, с тьмой гудящих пчёл дымом. Гул начал стихать.  -О-о-о, подурманились. – сказал дедушка, приподняв рамку, соты которой были забиты чем то странным, разноцветным – синим, жёлтым, даже зеленоватым. -Эт пыльца, - показал дед и опустил рамку обратно, - а нам нужен мёд.  Сёма смотрел на его руки – теперь они были припухшими, красными. Он не раз замечал, как ему на костяшки садилась пчела и, оставив в коже маленькое чёрненькое жало, улетала.  -Деда, а тебе не больно?  -Да нет. Уже столько раз жалили, что и не больно почти, – ответил дед, снимая очередную рамку с мёдом, - сейчас быстренько доснимаем с тобой, что осталось. Я-то ещё на неделе всё снял, вот только этот улей остался.  Сёма, в заправленном в штаны белом скафандре, в сетке, с любопытством на лице стоял рядом и изредка поднимал дымарь, чтобы угомонить разжужжавшихся пчёл.  -Ну всё, Сём, щас разбуянятся, пожалят нас, иди пока в домик вон тот, жди меня.

10

 Сёма прошел мимо маленького садика с цветами и, когда от него окончательно отстали пчёлы, по скрипучим облезлым ступенькам поднялся на веранду. Здесь была летняя кухня. Жёлтая дверь, ведущая в дом, была заперта огромным ржавым ножом с чёрной рукоятью. Сема не стал задерживаться на кухне, снял с себя сетку, потом мантию и отперев дверь, вошёл внутрь.  Комната, в которой Сёма оказался, пахла тёплой смолой, перемешанной с чем-то сладким. Стены были обиты большими листами давно потускневшей фанеры. В углу, за большой печкой стояла старая деревянная кровать, накрытая чёрно-красным клетчатым пледом и, при взгляде на неё мальчика сразу одурманивал домашний её дух – чудесный запах старины и уюта. На печи, над местом, где горит огонь, на металлических кольцах, где одно уже другого и так, пока они полностью не закроют пространство над огнем, стоял, с белой проседью сверху, почерневший от копоти снизу, металлический чайник. У печной стены, побелка которой сильно облупилась за долгое время, а кирпичи от частого огня начали трескаться и вылазить, было нагромождение белых, жёлтых и голубых ящиков, сколоченных из досок и стоящих друг на друге. В них, облепленные бледно-оранжевым и бежевым пчелиным воском, висели прямоугольные рамки с сотами. Сёма приподнял одну из них – тяжёлая. Почти все соты в ней были аккуратно закрыты и наполнены мёдом. Он чуть сдвинул рамку и увидел, как между двумя рамками, по нижнему ряду, прилипая к протекшим каплям меда, торопливо, но устало ползла чёрная пчела. Даже, когда появилось пространство для того, чтобы вылезти, она не прекратила ползать по нижнему ряду. Остановившись у размазанной ей же по рамке капле мёда, она коснулась липкой гущи своим хоботком и, шевеля усиками, попыталась что-то сделать, но разглядеть что Сёма не мог.  Много было в комнате того, о чем Сёма не имел почти никакого представления: странная бочка, странные кривые ножи, большой тазик на столе у окна, наполненный чем-то липким, коричневым и жёлтым, рыхлым, что казалось маленькими кусочками воска, а может пыльцы или ещё чего-то, хранящегося в рамках. У окна бились пчёлы, пытаясь вырваться на волю. Пожужжат, поползают, опять побьются о стекло, пожужжат.  Наконец, на веранде послышался топот. В комнату вошёл дедушка и поставил у печки ещё один ящик.  -Деда!   -Ай? - старик обернулся и, снова увидев родное лицо, заулыбался.  -А что это там за бочка такая, с ручкой? – мальчик показал пальцем на оцинкованную, со стёртой краской по краям бочку, стоящую на застеленном газетами полу рядом с дедушкой. Из нее торчала старая чёрно-коричневая рукоять, похожая на ручку от колодца.  -А-а-а! – вытянулся он и хлопнул по ней так, как хлопнул бы, наверное, по плечу лучшего друга, – это медогонка! Сейчас сам увидишь всё, родной.  И он показал: сначала вытащил из коробки одну из рамок, поставил её на тумбочку, на газету. Потом достал какой-то странный металлический гребень с острыми иглами, начал проводить им по рамке, вскрывая соты с медом. Вскрыв рамку с одной стороны, он положил её в медогонку, в сцециальное отделение, которых там было три и вместе они образовывали треугольник. То же самое он сделал ещё с двумя рамками, а затем позвал внука.  -Ну, крути!  -А как? Вот так? – спросил Сёма, положив руку на рукоять и сделав усилие.  -Так, так. Крути.  Треугольник неохотно поддался. Он напомнил мальчику карусель, Сёма крутил, как мог, треугольник все ускорялся и ускорялся.  -Во-о-от, молодец! Быстрее… быстрее…  Увидев, что силы мальчика на исходе, он сам взял рукоять и быстро раскрутил её до такой скорости, что бочку начало трясти, она застучала о пол, как тарелка, коротая упала на стол и, перед тем как земереть, несколько раз шустро покрутилась на столе. Сёма заглянул вовнутрь – треугольник крутился с огромной скоростью, мёд вылетал из сот и, ударяясь о стенки бочки, полупрозрачной гущей стекал вниз, на дно. Вскоре дед остановился.  -Ну, первая есть. Дальше идем. – сказал он и, вытащив из медогонки рамку, протянул её внуку. Сёма между тем не замечал, как счастлив был его дедушка, как хорошо ему было рядом с внуком, который сам вызвался помочь ему.  -Ещё рамок-то много! – улыбнулся дед, - ну мы-то вдвоём управимся с тобой, вдвоём и легче и веселее. Да, мой хороший?

11

 Ближе к вечеру, когда мёд был почти выкачан, а пчёлы более-менее угомонились, притихли в ульях, к воротам дедушкиного участка подъехала машина.  -О, твои что ли приехали? – спросил дед, посмотрев в окно.  Сёма подошел к окну – и правда, приехали его родители. Он немного испугался, но, увидев, что в их лицах ничего от вчерашней злости нет, его испуг притих.  Когда они прошли мимо пасеки, дедушка вышел им на встречу.  -О-о-о! День добрый! За Сёмой приехали? – спросил он, подходя к ним.  У дедушки было на редкость жизнерадостное настроение и улыбка ни на секунду не сходила с его лица.  -Добрый. – кивнув головой и, растерянно улыбнулся папа, - вы уж извините за вчерашнее, я в сердцах…   -Привет, - ответила мама, - да за ним, за ним. Как вы тут?  -Да всё норма-а-ально, - почесывая висок, протянул дедушка, - вот мёд качаем с ним. Уже почти закончили.  После этих слов папа слегка потупил взгляд и стал смотреть куда-то в сторону пасеки.  -Ну как там проблемы-то ваши, - вытирая пот с лица, продолжил дед, - всё нормально?  -В порядке, - ответил папа, - позлились конечно, но… - он пожал плечами, - не вечно же… Да и вы постоянно говорите – на ошибках учатся, ну а раз осознал, что это ошибка, тогда точно понял. И мы поняли.  -И правильно! Да и к тому же он мне так помог, столько щас накачал, что все потери раза в три окупит! Такой излишек у меня в этом году! Хороший год такой!  На крыльцо робко высунулся Сёма, наблюдая за их беседой. Мама, заметив его, улыбнулась и тогда он уже совсем осмелел и рискнул показаться на крыльцо полностью.  -Чёго там? – повернувшись, спросил дед, - а, Сёма! Иди сюда, мой хороший!  И Сёма пошел.  -Ну, привет. Как дела? – спросила мама. Голос её был добрым, совсем не таким, как вчера.  -У меня всё хорошо, а у тебя?  -И у нас хорошо. Поедешь домой?  Мальчик с легкой грустью посмотрел наверх, на дедушку.  -Ну, соскучились они по тебе, видишь? Хотят, чтобы домой скорее ехал. Ну, посидите хотя бы со мной, чаю попьем? А то так редко приезжаете!  И все отправились в дом.    Вечером старик проводил их до калитки, помахал рукой и, когда все уже сели в машину, а дед, опершись на забор, встал, чтобы посмотреть вслед уезжающему внуку, Сёма вдруг вскочил с сиденья и побежал к нему.  -Деда?  -Что такое? – дедушка, чтобы сравняться с Сёмой, встал на колено.  -Может я к тебе приеду и еще с пчёлами помогу? – спросил мальчик.  Дедушка потрепал его за волосы и поцеловал в лоб.

12

А город между тем, всё стоял и стоял. В нём по-прежнему кипела жизнь. И жителям его совсем не было важно то, вернут им флаги или нет. Теперь они волновались только об одном: что будет дальше? Будут ли их достраивать, будут ли делать жизнь лучше, а может быть, их просто разрушат и все погибнут. Как бы то ни было, в них, в этих маленьких жителях сейчас тоже жила большая надежда на грядущее.

[1] Матка – размножающаяся самка пчел.

[2] Перга – цветочная пыльца растений, собранная пчелами, уложенная и утрамбованная в ячейки сотов и залитая ими медом.

[3] Дымарь – устройство для обкуривания пчел дымом.

#проза #детская #литература

культура искусство литература проза рассказ дунаев, детскаялитература
Твитнуть
Facebook Share
Серф
Отправить жалобу
ДРУГИЕ ПУБЛИКАЦИИ АВТОРА