Опубликовано: 20 июня 2014 17:28

AD COGITANDUM ET AGENDUM HOMO NATUS EST*

.

«Душа обязана трудиться» – так начинал каждое занятие по латыни наш профессор Николай Арнольдович Петров. Про которого  тихо,  всегда шепотком, чуть ли не прижавшись к уху, говорили разное. Давно, еще до войны, он не сумел защитить своего учителя, известного латиниста, автора нашумевшей работы об официальном языке католической церкви и актов Ватикана.

.

Статья была признана лженаучной. Николай Арнольдович должен бы дать заключение, написать об ее истинной ценности, но испугался и написал то, что от него требовали. Старый учитель был объявлен врагом народа и сослан.

.

Откуда взялся этот слух, непонятно. Но был он стоек, живуч и передавался от одного студенческого поколения к другому, обрастая все новыми подробностями. Учитель отсидел двадцать лет, вышел. Николай Арнольдович ездил к нему объясняться, но тот его не принял и руки не подал. Рассказывали, что в смутные времена не поздоровилось и самому Николаю Арнольдовичу. Ему пришлось уехать из Москвы в Самарканд, а уж потом  только он получил разрешение переехать в Ташкент. Все про это знали. Но молчали. Только в курилке шептались и профессора сторонились.

.

Мне профессор казался честным и справедливым. И если и было что-то в его прошлом, думалось, что он за все заплатил сполна. Как мы все…

.

Иначе разве он мог бы так улыбаться, любить нас, учить? Так гордо носить голову и смотреть собеседнику прямо в глаза? И не заискивать ни перед кем, не брать взяток, не ставить зачетов просто так и гордиться своим предметом, которому учил всю жизнь?

.

Для него этот язык не был мертвым, золотая, серебряная латынь. Как звенел его старенький голос, когда читал он нам, не понимающим ни слова, Цицерона, Эразма Ротердамского, Петрарку. Он знал, что эти книги будут жить вечно, независимо ни от чего. И очень хотел, чтобы мы это поняли: «Подобно  тому, как утреннее  солнце, показывающее земле свой прекрасный золотой лик, или как ранняя весна, веющая приятными зефирами после суровой  зимы, всему сообщают новый цвет и вид и новую юность, так и у вас при  взгляде на  меня совсем иными сделались лица.  В то время как  даже великие  риторы  лишь  при   помощи  длинной,  старательно  обдуманной  речи понуждают вас  стряхнуть  с души тяжелые  заботы,  я  достигла  этого сразу, единым моим появлением».

.

Он никогда не опускался до нашего бедного уровня и не сообщал, что «комната», «доктор»,  «глобус», «градус» — латинские слова. Ему это было неинтересно, а пытался объяснить нам, как латынь проникала в другие языки, становилась научной терминологией, тонким шепотом дипломатии, вечным признаком культуры.

.

– Представьте себе, Ломоносов в вашем возрасте многие свои трактаты писал на латыни, учась в славяно-греко-латинской Академии…

.

Мы даже представлять не хотели. Все это было так давно, так скучно. То ли дело сорвать лекцию и пойти всем вместе в кино. Очень хотелось гулять…

.

Нас удивляло, с каким страстным постоянством и педантичностью он призывал не давать душе лениться. Мне тогда казалось, что для его предмета душа не обязательна, а важно совсем другое место.

.

Но теперь я понимаю. Речь шла не только о латыни, а о невежестве, которое его в нас пугало. Сдать и забыть, отвязаться, получить степуху, а там – хоть потоп. И ни о чем я так страстно и горько не буду жалеть, как о зря потраченных студенческих годах, когда можно было учиться, когда мозг был восприимчив, неутомим, а память цепка и жадна. Тогда я обладала не только «недостаточными знаниями», но и недостаточным отношением к знанию. Путала все: нахватанность с эрудицией, желание научить с насилием.

.

Однажды Николай Арнольдович, совсем сухой, сгорбленный старик в своей обязательной белой рубашке и в галстуке в полоску, сказал, непонятно почему выбрав меня из всего шумящего и галдящего в коридоре веселого и беззаботного роя. Латынь мы уже прошли, и я его видела так редко, что успела совсем забыть.

.

– У меня угасла Лаура, дорогая супруга, единственная любовь моя.

.

Он стоял, смотрел на меня, сжимая до хруста пальцы огромных рук, я вздрагивала от этого звука и молчала, как на его зачете, когда он терпеливо пытался мне что-то объяснить. Нужно было только повторить. Но и этого я не могла.

.

Он поклонился мне низко, он всегда раскланивался, снимал шляпу даже перед первокурсниками, говоря свое  обычное: «Доброго здоровья», – и пошел одинокий, ненужный, потрясенный, шаркая своими разношенными галошами.

.

Почему он сказал это мне, девчонке, не проявляющий никакого интереса к его предмету? Может быть, потому что у него не было детей или они были и погибли? Или он знал, что мы живем в мире, где одиночество и смерть неизбежны, а молодость проходит так быстро? Никто о нем ничего не знал, кроме неумирающего шепотка его тайны. И эта тайна отгородила его глухой стеной отчуждения, как и латынь, от всех остальных. О своем прошлом он мог говорить только со своей, верной ему в радости и горе, Ольгой Тимофеевной (я почему-то помню, как ее звали), окончившей когда-то Бестужевские курсы. Ей же он читал своего любимого Петрарку. На латыни. И она понимала все слова, даже те, которые не произносились никогда.

.

Мы ее видели. Тоненькая, как девочка, старушка с мягкой пушистой косой-крендельком и сморщенным личиком.

.

Она встречала Николая Арнольдовича после занятий, он нежно брал ее под руку, и они медленно шли обедать в диетическую столовую возле нашего Университета. И вот она умерла…   А он так надеялся, что будет первым…

.

Он, конечно, умрет.

.

Я об этом узнаю, спустя много лет, когда выйдет его единственная книга  о латинских поэтах. С эпиграфом из Катулла:

.

Для кого мой нарядный новый сборник,

Пемзой жесткою только что оттертый?

Он, Корнелий, тебе: ты неизменно

Почитал кое-чем мои безделки.

Труд ученый, клянусь, и преусердный.

Так, каков он ни есть, прими мой сборник!

А твоим покровительством, о, Дева**,

Пусть он век не один живет в потомстве.

.

Теперь Корнелий – это я. Можете мне не верить…

.

              

____________________ 

P.S.  А вы помните своих  педагогов, тех, кто хотел Вас чему-то научить?

____________________ 

* «Для мысли и действия рожден человек» (перевод с латыни)

**Дева – Муза (или Богиня Минерва)

культура искусство литература проза латынь, учитель, вечное
Твитнуть
Facebook Share
Серф
Отправить жалобу
ДРУГИЕ ПУБЛИКАЦИИ АВТОРА