Объяснение в любви (О фильме Галины и Анны Евтушенко:
«Лев Толстом и Илья Гинзбург: двойной портрет на фоне эпохи»).
Одной из самых животрепещущих, сложных, требующих чрезвычайной деликатности – есть тема национальная. Слишком мы привыкли за последние годы, что упоминания о «национальном» связаны с терактом, терроризмом, насилием. И уже заводить речь о свойствах характера, присущих тому или иному народу, человеческой судьбе, которая несет в себе определенную этническую данность, опасно, чревато быть истолкованным самым неожиданным образом. Взывать к «братству народов» тоже странно: был неудавшийся опыт. Тогда как Москва, да и вся Россия, сегодня Новый Вавилон и общий язык, понимание законов сосуществования народов и людней разных национальностей жизненно важны!
Именно эти законы ненавязчиво, органично преподнесены в фильме Галины и Анны Евтушенко о Толстом и Гинзбурге. Замечу, что можно и нужно отдельно говорить о многих достоинствах фильма. Скажем, я, человек, который ежегодно бывает в Ясной Поляне, увидел Льва Николаевича таким, каким прежде не умел разглядеть. В документальной ленте представлена панорама жизни и образа Толстого в фотографиях, кинодокументах, рисунках, скульптуре. Я с удивлением обнаружил, что великий писатель – далеко не везде осанистый мудрец или красавец дворянин, которым он предстает в картинах Репина и Крамского. Вдруг – совершенно дурашливое лицо уже немолодого, с клочковатой неухоженной бородой, Иванушки из русских сказок. И плечики торчат остренькие из-под необъятных размеров рубахи. И на коньках он, и на лошади, и в теннис… Среди умного окружения, где все естественно дышит культурой и природой. На полтора часа ты просто вырываешься из бытовой жизни, общение Толстого и Стасова существует в области вечных вопросов: о жизни? Смерти? Красоте? Репин, приехав в Ясную Поляну, распоряжается, мол, эй, мужик, позови-ка мне барина! «Я барин и есть». Отношения Гинзбурга и Толстого: это благолепное, молитвенное познание молодым человеком, который изначально ставит себя неизмеримо ниже, вселенной под именем Толстой.
С течением фильма мы все более и, если позволительно так выразиться, детальнее смотрим на классика глазами Гинзбурга. В скульптурных работах его Лев Николаевич лобаст, крепок, но в то же время неожиданно чудаковат, такой лесной мужичок-боровичок. Толстой – народен! Вступают в силу не только изображения, но и литературные записки Гинзбурга. Через них мы узнаем о разнородной талантливости писателя: Лев Толстой взял у скульптуры кусок глины и… совершенно замечательно вылепил портрет Гинзбурга. Забавный, также улавливающий некую чудаковатость Ильи Яковлевича.
Всемирно известный писатель и молодой скульптор взаимно открывают друг друга. Им интересна личность, несущая (умелыми мазками авторов фильма) национальную данность. Один – широкий во всем, с косой в поле, восседающий на лошади, открытый и органично покровительственный. То обстоятельство, что Илья Гинзбург маленького росточка, телосложения хрупкого, при этом на редкость высоколобый, придает образу тональность незащищенности. Мы острее чувствуем эту извечную еврейскую способность зажить иным, как своим, вобрать это иное, полюбить, нести, как свое же, своего при этом не теряя…
Авторы Галина и Анна Евтушенко уводят меня, зрителя, уже соучаствующего, забранного контекстом истории, в детство Ильи Яковлевича, бедное, в глубинке, без знания русского языка (вспомним, что потом И. Гинзбург оставит книгу мемуаров о встречах с Львом Толстым).
Если мощь великого русского писателя нам открывается сквозь призму очарованного им еврейского художника, то появляется и еще один взгляд – взгляд авторов фильма на человеческое и художественное явления под именем Гинзбург. Получается тройное преломление: с авторами зритель следит за судьбой и творчеством Гинзбурга, Гинзбург в буквальном и переносном смысле лепит образ Толстого. И вновь подключается авторский «резец», все обрамляя в эпоху. Происходит авторское объяснение в любви, которое утягивается меня, зрителя, наполняя ответным чувством. Я, русский, сибиряк, ловлю себя на щемящем понимании мира детства и взрослости еврейского художника. Мы разные, пребывали в разном, но это движение куда-то туда, где люди живут свершениями, творчеством, где мир высок и божественен по сути своей, мне понятно и близко. Творится чудная работа по взаимообмену духовного вещества, крови души, которую, знать, и предусмотрел Господь, устраивая мир разнородным.
Национальное чувство, достоинство – нечто противное тому, как понимается это ребятами, бегающими в масках с автоматами.
Повторюсь еще раз: фильм «Лев Толстой и Илья Гинзбург…» Галины и Анна Евтушенко – многомерен. Отдельного разговора заслуживает его информационная составляющая: много ли люди слышали о скульптуре Гинзбурге? Признаюсь, я в Феодосии сотни раз проходил, останавливался, рассматривал памятник Айвазовскому его работы, но, кроме фамилии, ничего не знал об авторе. Там, в Феодосии, люди обычно назначают свидания: «У Айвазовского». Теперь мне понятнее, что причиной тому не только образ великого мариниста, патриота Феодосии и России, армянина по национальности, но еще и то тепло, чувство сродненности, которые вложил в свою работу еврейский скульптор Илья Яковлевич Гинзбург.
Мне же в этой крохотной рецензии хотелось отметить тонкую работу авторов в теме, требующей в сегодняшнем раскаленном национальной проблематикой дне особой деликатности, мастерства и неподдельной любви.еперь мне понятнее, что причиной тому не только образ великого мариниста, патриота Феодосии и России, армянина по национальности, но еще и то тепло, чувство сродненности, которые вложил в свою работу еврейский скульптор Илья Яковлевич Гинзбург.
Мне же в этой крохотной рецензии хотелось отметить тонкую работу авторов в теме, требующей в сегодняшнем раскаленном национальной проблематикой дне особой деликатности, мастерства и неподдельной любви.
