Я часто думаю: как много можно понять в человечестве, в его запутанной и противоречивой истории, вглядываясь в судьбу маленького и, казалось бы, малозаметного народа. Достаточно только углядеть ниточки, соединяющие сегодняшний день с глубоким, почти неразличимым прошлым, – и тебе откроется немало тайн.
Вот и тоненькая книжка эскимосского автора с чукотским именем Айвангу (что в переводе значит «эскимос») вызвала во мне те же мысли. Называется она «Наш родной Уназик». Уназик – это посёлок, который по-чукотски зовётся Униин, а по-русски – Чаплино, в честь участника экспедиции В.Беринга мичмана Петра Чаплина.
Уназикцы – прирождённые зверобои и собиратели. Им погоняться за моржами или всадить гарпун в спину громадины-кита – всё равно, что итальянцу понеистовствовать на футбольном матче или немцу посидеть за кружкой пива. Иными словами, в охотку, в радость. «Морской берег… Казалось бы, на первый взгляд, галька да море, но для нас, детей он был необыкновенным. Поднимаешься рано утром, возьмёшь пращу, кусок шпагата и бежишь со всех ног к берегу. Прибежишь, первым делом привяжешь камень к шпагату и вылавливаешь морскую капусту. Первая капуста после зимы имеет какой-то особый запах, кажется необыкновенно вкусной. Наешься досыта этой капусты, берёшься за пращу и бросаешь, бросаешь её в уток. Домой придёшь уставшим, совершенно разбитым, но зато получишь большое удовольствие».
Одним словом, экономика, не противоречащая законам человеческого организма, а именно – охота и собирательство. И почему большинство людей только свернуло с такого притягательного и выгодного курса? Неужто по собственной воле? Наши учебники и научные труды полны чудовищной лжи по этому вопросу. Дело в том, что переход к земледелию и, как следствие, к осёдлому образу жизни, чьими «прелестями» мы наслаждаемся по сей день, был насквозь искусственным и навязывался нам извне.
На самом деле присваивающее хозяйство, то есть охота, собирательство и рыболовство, невероятно эффективны. В отличие от земледелия, они почти не зависят от погоды, обеспечивают более высокое качество питания и не требуют сверхусилий. Плюс они неизбежно и построены на азарте, который подавляет усталость, не давая ей угнетать психику.
В начале апреля у эскимосов начинается охота на вельботах. На промысел выходишь в два часа ночи, не выспавшись. Выслеживали лежащих на плавучих льдах моржей, свежевали прямо на льдинах, чтобы не перегружать судно. Отдыхали и отсыпались, лишь когда портилась погода. Тяжело, а всё равно в охотку. «Когда заканчивали обработку шкур, устраивали разные игры, состязания. Начинали с бега, борьбы и прыжков, а вечером устраивали коллективные игры в мяч».
Вопрос: станешь ли после противной работы резвиться-играть? Вроде, падаешь от изнеможения, а душе хорошо, развлекаться тянет. Игра – это форма доверия к жизни. Ребёнок полон доверия к ней, потому и играет, упражняется в её будущих проявлениях. Вырос, стало противно – перестаёшь играть.
«Летом, когда море очищается ото льдов, начинают охоту на моржа, преследуя его… Внимательно следят наблюдатели за морем. Увидев двигающееся стадо, гонятся за ним. Настигнув моржей, бьют по воде широкими пластинами из китового уса». А старухи и пожилые женщины выезжают на берег озера собирать съедобные травы, заготавливают на зиму.
Да, пособирать упы, морской капусты, или пострелять уток из дробовика, потом выпить чайку и завалиться спать – это для эскимоса своё, родное. «Я с аппетитом поел дома, с наслаждением попил чаю. Хорошо спится, когда сильно устанешь, и я моментально заснул», – признаётся автор.
А на строительстве аэродрома? «Когда стали катать тачки, то с первого раза ничего не получалось. То колёсико съедет с доски, то вообще тачка опрокинется, и весь песок вывалится. Ох, и намучились же мы в первый день!.. Кое-как дойдя до дому, я поел, попил чаю, завалился спать и уснул как убитый».
Та же самая вроде усталость, сон, чай, а слова другие. Ни наслаждения, ни «хорошо», ни аппетита. Чужеродный труд, противный душе. Всё через не хочу, через преодоление себя. Именно на этом построена вся наша больная техногенная цивилизация. Изволь делать то, чего отчаянно, до тошноты не хочется, что противоречит твоим внутренним позывам. Потом удивляемся массовым психическим расстройствам.
Всеобщий переход от органики к механике даром не даётся. Нечто родное, тёплое заменяется физически удобным, но внутренне неродным, пустым и не дарящим радости. Да, тоненькая эскимосская книжица заставляет с тревогой задуматься: малые народы, микрокосмы, по сути, повторяют судьбу макрокосма, то есть всего человечества в целом. С нашей глобальной цивилизацией происходила та же история: некто, прибывший невесть откуда, принялся навязывать человеку чуждый нам образ жизни в своих утилитарных целях. Создавать себе кормильцев, трудяг, вынуждая более «примитивных» существ жить и трудиться, руководствуясь чужими потребностями. «Создам я примитивного Рабочего, и будет он на службе у богов для облегчения забот земных», – так подытожил Верховный бог Мардук в месопотамском эпосе.
Ну, кому, скажите на милость, понадобилось переходить к тому же земледелию? Кругом полно зверей, птиц и ягод, а меня заставляют денно и нощно пахать, не разгибая спины, взращивая кукурузу, пшеницу и ячмень. Какому сумасшедшему приспичило изощряться, выводя сорта винограда, неимоверно трудоёмкого для ухода? Лишь потому, что чьи-то более развитые, совершенные желудки привыкли к вкусу вина (о чём опять же подробно повествует эпос)?
Наука прекрасно осведомлена, что ранние формы земледелия крайне неэффективны и колоссальны по энергозатратам. Зерно трудно выращивать и трудно обрабатывать. Как пишет исследователь А.Лобок в работе «Привкус истории», переход к земледелию сразу же привёл к резкому сокращению продолжительности жизни. Осёдлость как следствие земледелия подарила миру новые беды – неимоверную скученность населения, массовые инфекции и демографический взрыв. Сосредоточившись вокруг полей, люди стали гораздо чаще, чем ранее, пересекаться друг с другом, а значит, плодиться и размножаться сверх меры.
Мифы различных народов Земли единодушно гласят, что земледелие и возникшую на его основе цивилизацию навязала людям некая могущественная первораса, направлявшая деятельность тогдашних землян. Так, в 13 – 10 тысячелетиях до н.э. Египет пережил период «преждевременного сельскохозяйственного развития». Казалось бы, пользуйтесь себе на здоровье! Однако стоило грянуть катаклизму 10 500 года, как ранние жернова и серпы благополучно исчезают, и на их месте снова возникают каменные крючки рыболовов.
Всё логично. Переход к тяжкому и неблагодарному земледельческому труду нам, людям, был абсолютно не нужен. Он требовался кому-то другому, лишь использовавшему нас в качестве подручной силы. Как только внешние условия ухудшились, люди немедленно вернулись к охоте, собирательству и ловле рыбы. Искусственно навязанное было немедленно отторгнуто как нечто инородное.
Теперь вернёмся в наши дни. Так ли уж велико отличие от времён тогдашних? Вот убитый морж или нерпа – это радость, а партсобрание, бухгалтерский учёт или современные прелести капитализма – это омертвление души, которого природа не прощает.
«– Охота – это наше, родное, и охотником может стать каждый, но в правлении колхоза почти нет грамотных людей, и будет лучше для всех нам, если ты попробуешь поработать счетоводом», – говорит начальник Айвангу.
Вот так: будь не тем, кем ты должен быть, и родина тебя не забудет. Ставь галочку в сознании: я современный, я так должен жить, чтобы новое общество признало меня полноценным и не вышвырнуло из себя. Да кто тебя судить-то будет? Большие «оцивилизованные» народы? Это всё равно что тигр или медведь станет судить белочку, прыгающую по веткам. Естественно, для них, так уверенно шастающих по земле, всё гнущих и ломающих на своём пути, её прыгучий образ жизни есть что-то неправильное, от чего её надо поскорее отучить и поставить на прочную землю.
Вот Айвангу с восторгом рассказывает нам о переходе на новые рельсы хозяйствования. Как всем стало хорошо при Советской власти, как чаплинцы дружно оценили её преимущества по сравнению с прежней формой хозяйствования. «В 1939 году перешли мы на Устав рыболовецкой артели, на более высокую форму организации колхозного производства. Преимущества колхоза выявились ещё ярче, и к этому времени не осталось ни одного человека, не вступившего в колхоз». А в 1951 году перешли на оплату по трудодням. «Безусловно, на первых порах приходилось нелегко, многие не понимали принципа распределения доходов по трудодням, некоторые смеялись и принимали это за обман. Лишь окончательное распределение доходов за 1951 год показало, что этот вид оплаты труда более прогрессивный».
Ой ли? Так и хочется вослед одному известному режиссёру воскликнуть «не верю»! Должен ты так говорить, чтобы книжку не застопорили в издательстве, вот и говоришь, а в душе… Самое страшное творится именно там. Плохо не тогда, когда говоришь то, что надо другим. Плохо, когда начинаешь мозги свои перекраивать: мыслить я должен, как они велят. Это уже разрушение психики, а отсюда рукой подать до разрушения нации. Белка думает не по-белочьи, а по-волчьи или по-медвежьи. Представить страшно! Стоит начать думать, как другой биологический вид, и всё, конец. Думать надо тем умом, который достался тебе в наследство от далёких предков, который прочно запечатлён в генах.
Недаром эскимосские шаманы не принимали и высмеивали колхозы. И не дураки они вовсе, не трутни, а хранители вашего генотипа, обереги от разрушения чужеродностью. Потому они и были против, что видели на сто лет вперёд, какое вас ждёт разрушение и гибель от этих колхозов, перестроек, реформ и тому подобных новшеств. Вот и расстреливала их Советская власть, сажала и ссылала, ибо отлично понимала, откуда исходит опасность.
Казалось бы, всё идёт хорошо. Продукты на полках магазинов вроде есть, бери – не хочу, а чаплинцы всё время ощущают нехватку свежего мяса морского зверя. Правильно, на эту волну испокон веков настроен их обмен веществ, эскимосу без такого мяса всё равно что русскому без картошки или хлеба.
Или вот читаем: «В промежутке между 1920 и 1928 годами был голод. Население ело собак, сухие шкуры, ремни и всё, что могло пойти в пищу. Не обошлось и без человеческих жертв». Это как понимать? Столько лет море кормило-поило и вдруг перестало? Подозреваю, что голод этот – дело рук реформаторов с Большой земли. Не может быть голода там, где щедрое море и не ленив человек. Где испокон веков существует экологическое равновесие между природой и кормящимися с неё людьми.
Поэтому старики и твердят: не ройтесь без надобности в земле, не ищите золото и клады – туман будет. Земля не прощает ковыряния в ней ради выгоды или забавы. Вот процветала некогда цивилизация атлантов, освоила на территории Америки мичиганские залежи меди, а потом накрыло их родину волной. Индейцы из Мичигана до сих пор уверены, что гибель той великой страны была карой за раскапывание земли: хотели обогатиться за счёт её недр – вот и получили ответный удар стихии.
Скажете, идеализм, детскость мышления? Это ещё как посмотреть! Обратимся к повседневной жизни. К примеру, пришла болезнь или какая иная напасть – надо срочно менять имя, чтобы отвести злых духов. Дух, как Библейский Бог, разговаривавший с Моисеем из куста неопалимой купины. Кто ты? Я – YHWH (Яхве, Иегова), то есть «тот, кто я есть». Не скажу своего имени, потому что узнаешь имя – приобретёшь надо мной власть. А так, поменял имя – и злой дух не ведает, кому вредить. Глядишь, и на душе полегчало, и страх куда-то пропал, и самонастрой у человека другой. Но как прикажешь менять имя, когда тебе вручили паспорт, а значит, велели в приказном порядке быть одним и тем же до конца твоих дней?
Снова нестыковка: людей вынуждаю жить и мыслить по образу и подобию совершенно иных, непохожих существ. Для тех имя – пшик, набор звуков, а для эскимоса невозможность его сменить – целая трагедия. Или заставляют ездить на комсомольскую конференцию на санях. Едва не погибли зазря в ненастье, а итог? «Заседали мы два дня, а ездил я два месяца». Сами делайте вывод, кому это было нужно. Стал бы зрелый мужчина-эскимос транжирить столько драгоценного времени на ерунду? Это на севере-то, где каждое усилие на счету.
Как-то осенью начался шторм, и селение затопило море. Жилища разобрали и вывезли. Но когда шторм стих, жители снова вернулись в родной Уназик. Опасно? Да! Зато удобно для промысла, поэтому человек согласен и рискнуть. Лучше быть однажды смытым в море, чем влачить защищённую, но чахлую жизнь где-то на отшибе. Безопасность ещё не всё, особенно для тех, кто с юных лет привык рисковать.
«Зимняя охота на моржа – самая трудная. Во время этой охоты – сявгак выявляется выносливость человека, его смекалка и ловкость». Тяжело? Да, зато «сам зеваешь, ко сну клонит, но охотничий азарт берёт верх». Вот оно, твоё исконное! Хорошо то, что делается в охотку, а не по принуждению. Для охоты ты рождён, а не для партсобраний и бухгалтерской волокиты. Будешь заниматься не своим делом – душа станет давать сбои и начнёшь погибать. Охота и собирательство исконно присущи человеку. Даже мы, горожане, любим собирать грибы и ягоды. Находить их, вылавливать из-под листьев, «охотиться» на них, выслеживать подберёзовик или землянику. Она прячется, а мы её одолеваем и кладём себе в лукошко как награду.
Это голос генов, уходящих в бездну тысячелетий, и никуда нам от них не деться. А вот брести, согнувшись, спозаранку в поле, мчаться в метрошной давке на завод или в офис – это искусственно, это начало распада, гибели. Поэтому и не справляется наша цивилизация ни с одной из проблем, потому и балансирует на краю пропасти. Потому что тысячи лет назад не туда двинулись, а возвращаться сейчас обратно уже поздно да и смешно. Развивайся мы самостоятельно – глядишь, что путное и вышло бы, а так имеем то, что имеем: сплошные неурядицы и головную боль.
То, что десятки тысяч лет назад проделали с нами неведомые «цивилизаторы», мы успешно повторили по отношению к малым народам, навязав им совершенно чуждый, но более «высокий» образ жизни. С одной стороны вроде бы мы – молодцы: они получили неведомые прежде материальные удобства. Но не заставили ли мы эти народы потерять что-то своё, сокровенное, что составляло суть их существования? Боюсь, что да. Отсюда и их беды. Так же, как в своё время нам преподнесли на блюдечке земледелие, осёдлость и различные формы религиозных культов. Однако родное ли это нам? Не отторгает ли это наш инстинкт, и не по этой ли причине в нашем мире творятся такие нелады, которым не видно ни конца ни края?
«Обложка»: Фото С.А. Богословского. Разделка серого кита, с. Лорино.
