Культура и искусство

Действуют:

СТЕБАКОВ Лев Григорьевич – редактор районки, ревнитель генеральной линии.

ТРЕБОВ Юрий Андреевич – новоиспеченный зам. редактора с поэтическими флером

КУСКОВ Федор Николаевич – сотрудник редакции,  склонен к юмору, один раз даже печатался в «Крокодиле».

РИТА – ткачиха, депутат, тайная магиня, подруга Стебакова.

МИЛЯ – очень зрелая молодая дева, сотрудница НИИ.

ЖДАНКИНА Мария – заведующая кафе-баром, сексот.

РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ районной газеты, как и положено, совершенно безликая.

Действие происходит в 1977 году в комнате редакции, пивном баре и в квартире Риты.

                                 УТРО В РЕДАКЦИИ

В комнате три письменных стола. Два в глубине ее – пустуют. Тот, что возле окна, занимает мужчина с седеющими висками. Загорелая смуглая кожа лица, рельефные складки возле глаз, устремленных на лежащий перед ним газетный лист. Во рту дымящаяся сигарета. Это странно, так как немного в стороне, над ним – шутливый рисунок хавроньи, зажавшей в зубах папиросу и нагловато ухмыляющейся. Под ним надпись: «У нас не курят, а я курю».

8.15 утра. Из репродуктора, включенного на полную громкость, разносятся слова передачи последних известий, сводки погоды. Стебаков поворотом рычага несколько сбавляет громкость. Он сидит на изъеложенной толстой подшивке газеты «Правда», положенной на стул, что-то пишет, почесывая то лоб, то нос, кашляя. Несколько раз, невнятно бормоча, ищет спички, копаясь в ящиках стола. Находит их, прикуривает, окутывается дымом, кашляет. Снова пишет. В дверь стучат.

С: - Да!

Стук повторяется.

Стебаков: - Ну, давай, кто там?

Входит Рита. Останавливается у порога и начинает выделывать руками пассы – скидывать «ауру» на редактора. Как ни странно, на него это действует.

С: - Маргарита! Ну, ты, даешь, аромату-то, амброзии-то напустила… Прям ботанический сад… Заходи, заходи.

Выдвигается из-за стола, широко взмахнув руками, обнимает и целует Маргариту.

Рита дает ему себя облобызать. Но тут же отстраняется, делает шаг назад, вращает выставленные к Стебакову ладони – «отвинчивает» его от себя..

Р: - А сам-то, сам-то, ай да мужчина! М-о-олодец, ни дать, ни вязть – м-о-олодец…

С: - Снова колдуешь? Ты поаккуратнее, Маргарита.  На добром слове спасибо, а это (повторяет пассы гостьи) оставь, ты – депутат! Нельзя, нельзя. Соображай.

Р: - Ничего. Леонида Ильича тоже магиня  Джуна Даваташвитли пользует. Все знают. И ничего. А я только тебя,  эксклюзивно. Больше никого.

С:  -  Брежнев- это генсек! А мы – это мы. Соображай. Ну, ладно, ладно. Молодец, что заглянула…

Р: - А я иду по улице, слышу (садится к столу Стебакова), радио грохочет, значит, на рабочем месте редактор. Кому еще тут быть? И заглянула.

С: - Я. Рита, я. Кроме меня, некому. Эти (кивок на пустующие столы) – бюрократы. По гудку являются. Газетчики! Разве в газете так работают? Эх, Риточка, я бывало ночами приходил. Спал прям на столе. Во! А эти что?

Предлагает Рите сигарету. Рита достает из сумочки длинный мундштук вставляет в него сигарету, прикуривает от спички редактора, картинно выдувает дым тонкой длинной струйкой.

Р:  - Да, да. Знаю, я что ты тут по утрам делаешь. От тоски скрываешься бобылем-то заделавшись. Я всевидящая. От меня не спрячешься…

С: - Не-ек! Не! Наоборот, Риточка. Мне этот час всего дня стоит. Соображай. –  После девяти, какая редактору работа? Каторга! Руготня одна. Звонки, жалобы. Тут ошибка, там ляп, этот себя на фото не узнал,  тому отчество  переврали. Сама знаешь, народ какой склочный…   Да еще  и свои  работнички достают. Пачкуны. За каждую строчку лаются. Сегодня тоже знаешь, сколько шуму будет? Поправил Стебаков тут их писанину. Нет, Рита, днем не размахнешься.

На одном из столов звонит телефон.

С: - Во, начинается. (Подходит, снимает трубку). – Але. Да. Редакция. Нет его. Послушайте-ка, девушка. А он не спортсмен у вас? Потому что по секундомеру время отмеряет. Он к  девяти заявится. Передать? Что Ира звонила? Передадим, передадим. Будьте здоровы, всего наилучшего. (Возвращается за свой стол). Видала? Требова ей подайте с утра пораньше. Ну а ты-то как жива, краса-ягода?

Р: - Ничего, фортуна милует… Звезды благоприятствуют…

С: - Все старым девам женихов привораживаешь?

Р: - Содействую, Левушка, сплетаю судьбы, а почему нет, если сила дадена. (Складывает руки на буддийский манер и по-восточному вихляя головой, гляда в глаза редактору припевает: «А я тебя приворожила, а я тебя…» и т.д.)

С: - Это ты можешь! Помнишь, как я за тобой ухлестывал-то? Сколько кругов-то возле крыльца положил, до дрожи-то как меня изводила?

Р: - А вас, мужиков, только на манок зазывать, а то вы и ширинку расстегнуть боитесь…

С: - Точно под гипнозом шел. К мужней жене-то. Вот дела… Как супруг-то твой? Бывший-то?

Р: - Пьет, чего ему еще делать. Сенсорике недоступен, зашлакован по самую макушку, никакого контакта… Да, ну его  (Вскочила, замахала мельницей руками: развейся, развейся, развейся в прах… Тфу!). Нет его, нет. Все.

С: Послушай, если ты гадалка такая, чего же себе счастья-то не нагадала?

Р: Нагадала, нагадала. Не волнуйся. Так, дай-ка сконцентрироваться.  Вижу: ферамоны в фазе ЗЕТ. Значит, так. Не сегодня – завтра замуж выхожу. А ты женишься. Вот такой расклад.

С: - Ого! (присвистнул). – Сообразила. Только развелся, а ты такой штраф! За что? А ты что, невесту мне высмотрела?

Р: - Вижу-вижу. Ай, хороша, ай умна. Но и другую вижу. Руки – крюки, лицо арбуз. А заждалась тебя, заждалась, хоть жданкиной ее прозывай…

С: - Жда-анкина… Будет тебе, Маргарита сплетни-то собирать. Бабья завалинка у вас, а не фабрика. Там что ли этакого наслушалась?

Р: - Не наслушалась? Яснозрела! Я наперед знаю, что будет, а что минует. Сказала: ждет тебя скорый брак,  да семейный очаг…

С: - Ну, уж дудки! Вот уж чему не бывать, так это точно, видящая. Видящая, а какой день у меня нынче видишь!

Р: - День? Дай-ка сконцентрироваться.  Так… день рождения у тебя в ноябре… Так…

С: - В ноябре у всех у нас рождение. Революционное.  Соображай.

Р: - Именины, что ли?

С: - Они, они, ягода, они самые.

Р: - Чуяла-чуяла и учуяла. Убедился, Левушка?  То-то галка зудела, то-то галдела. Не зазря и зашла. С днем ангела тебя, Левушка. Живи долго, счастлив будь, в  любви и ласках (снова пассы руками, приворотные взгляды и проч…).

С: - Вот спасибо. Рад. – Прикладывается к пальчикам Риты. – Только какая там любовь, какие ласки? Ушло наше время. Растаяло, как сосулька на солнышке.

Р: (смеется). – Бросьте, мужчина! Вы у нас еще, что надо. Король! И жди от меня королевский подарочек…

С: - Подарок! Ну, ягода! Вот: свои сотруднички и не вспомнят. Скандал устроить могут. Это да. Правит их писанину, видите ли Стебаков. Жди от них подарка…  Ну, а ты-то чем порадуешь – стих напишешь? Открытку? Угадал?

Р: - Нек! Будешь у меня сегодня именины праздновать. Вот!

С: - Вот да! Спасибо. Это спасибо. Вот это подарок! Это дружески. Вот и семейный очаг, а? Хе-хе. Слушай. Ты вот заму моему, Требову семейный очаг организуй. Жени его, Риточка. А то рыпается. Уйду, грозит. Его привязать надо. Соображай! Ты давай его на Миле-то…

Р: - Так, постой сконцентрируюсь... Да, вижу: сегодня все и сладится, на «Волге» покатится. В серебре с бриллиантами. Быть пиру свадебному…

С: - Ты постой. Ты на него материальным достатком не дави. Что ему машина, что ему квартира, Милины-то? Его этим не возьмешь. Это ему пустой звук. Он на стихах помешан. И хоть дрянь марает, а гонору с вагон. Графоман, одним словом. Нет. Его юбочкой, юбочкой поманить надо. Соображай!

Р: - О-о-о! («всматривается» в потолок). Знаешь, скольких он и в юбках и без юбок перевидал… Вон, вон – танцплощадка целая!

С: - Еще лучше! Остепениться потянет. Ты вот что. Я его, значит, к тебе приведу. А ты Милю оформляй. Пусть оденется с умом. Коленочки там покажет, все такое. Мы их рядышком посадим. Тост подымем. Он же здоровый кобелина, не устоит. Полезет к ней. А мы – в свидетели. Мол, люби и саночки возить. Если что и по партийной линии прижмем. Оженим. Соображай!

Р: - Ты меня учить будешь? Это МОЕ, Это ты мне предоставь! Тогда и Федора, юмориста своего, тоже приводи для отвода глаз. Да не пойдут ведь. Грызетесь тут, как эти…

С: - Притащу. Сами пришагают. Это будь уверена. Скандалы скандалами. Лобызаться с ними не собираюсь. А будет по-моему. Придут. Это хоть на спор.

Р: - Ну давай, давай, командуй,  редактор. А я к Миле, чтоб в институт не ехала. Будем готовиться. Ну, выпивка ваша, закуску  приготовим.

С: - Это само собой. Это обеспечим. Ты, главное, невесту обряжай…

Р: - Бегу, бегу. Прощевай, Именинничек. (Целует, пассируя и заворажия взглядом). До вечера, Левушка.

Выходит.

                                         2

И почти сталкивается с Кусковым. Тот разбрасывает руки:

К: - Держи, держи ее! (Рита ныряет под локоть Кускова). – Здорово, с чем пожаловала?».

Р: - Именинника поздравила, Льва вашего (уходит).

К: (останавливается перед урной докуривает   папиросу). - Вон чего… У Стебака святой день сегодня, выходит?… Это по какому же календарю?

С: (За своим столом, вращает диск телефона).  - Жданкину. Маша, привет. Слышь, у тебя там в баре московская еще осталась? Ну, водка, водка. Для горкома?  А я не горком? Ты вот что: упакуй бутылочки три, нет, давай четыре. Только, чтоб незаметно, дефицит и прочее, сама понимаешь. Я к тебе Федора, лаптя своего подошлю. Ты ему из рук в руки. Зачем? А тебе, прям, знать надо… Для рапорта в органы что ли? Шучу, шучу. Да , понимаешь,  именины у зама моего, молодого-то. Надо контакты налаживать, то да се. Нет, прям здесь в редакции посидим. Так что меня не жди. Сегодня дома заночую. И старухам подъездным глаза не мозолить. А то слухи пошли на всю фабрику. Мне облик блюсти надо. Соображай. Ну, все, давай…

К: (докуривает, входит в комнату) - Здравствуй, Лев Григорьевич.

С: - Привет.

К: (усаживается за дальний от редактора стол, достает бумаги). - В коридоре чуть Риту не смял. Чего ее носит?

С: - Сватать приходила.

К: - Требова опять?

С: - Не меня же.

К: - Она и вас может (хихикает). Чего суетится? Премию ей за это дадут?

С: - Меня не женит. Кто я ей? (Поднимается, выходит  из-за стола. Закуривает. Расхаживает по комнате). Вот баба. Ко всем лезет, везде суется. А свою жизнь утроить не может. Муж-то ее, бывший, говорят, с тесаком по улицам гоняет…

К: - Ревнует, видать.

С: - Правильно  делает. Есть за что. Эта красуля рогов ему понаставила – не сосчитать. Эт, уж будь спокоен, мне известно точно.

К: (хихикает, качает головой). – Из первых рук, как говорится? Вот силища! Эх, да.

С: - «Из первых рук…» Скажешь тоже… (Ходит взад-вперед) А насчет женитьбы… Захомутает она этого (кивок на стол Требова), ей не премия, – а чего побольше отвалится. Соображай.

К: - Да уж не даром баба хлопочет. Глядишь, и себе какого найдет.

С: - Лопуха она и без этого сцапает. (Садится за стол). Тут другой капитал. Миля-то чья дочь? Директора трикотажки. Соображай. Найдет ей Рита жениха, он свахе-то и повышение, и квартирку, и что надо и не надо…

К: - Ну, хитра, ну, бойка баба, а? Ну, Маргарита, вот бестия. (Пауза). Гм. Кхм. Говорят, у тебя, Лев Григорьевич, именины с утра-то?

С: - Кто сказал?

К: - Сорока на хвосте принесла…

С: - «Сорока!». Почти год рядом скрипим перьями. Мог бы и запомнить, когда у редактора именины.

К: (Про себя: «Да нету такого Льва летнего. Весенних знаю, брат у меня Лев, так в марте именины». Подходит к Стебакову, жмет руку). Поздравляю. Успехов тебе…

С: - Что это «поздравляю»! (Отмахивается). Разве так поздравляют?

К: - Как могу. (Вздыхает).

С: - Надо, как положено. Ну, там подарочек. Бутылочку поставить, все такое…

К: - Бутылочку! Где ты ее достанешь, бутылочку? Разбежался… Ее уж, как с полгода, в магазинах не купишь.

С: - Рита на вечер к себе звала. Там все будет. И тебя звала.

К: - Вот она тебя и сцапает там на вечере-то. Беги-беги. А я не пойду. Голова болит.

С: - Ничего у нее не выйдет. А тебя вылечим. Слушай, что-то никак не пойму конец у тебя. Затолмудил конец-то.

К: - Где, Лев Григорьевич? (Подходит).

С: - Одобряет этот – как его? – твой Кривозубов переход или нет?

К: - На многосменку-то? Так, Лев Григорьевич, зачем ему одобрять? Он говорит, чем это хорошо, но есть, мол, и неудобства.

С: - Не-е! Федор Николаевич, так не делается. Так нельзя. Люди стали работать в три смены – и на тебе:  н е у д о б с т в а.  Кому это надо? Ты что, своей заметкой неудобства-то отменишь? (Что-то вычеркивает в рукописи).

К: - Погоди, Лев Григорьевич. Ты что мараешь? Сразу-то?

С: - М а р а е ш ь… Скандалист. Научитесь выражаться, товарищ сотрудник газеты. Я тебе другой раз не марать, я тебе возвращать твою писанину буду. Какой выдающийся журналист! Что ты написал-то? Перешли на трехсменку. Дураку известно. Тебя прокомментировать попросили. Так, мол, и так, полезное дело и прочее. Возросла, мол, производительность.

К: - А я что? В ноздре сверлю? Я и комментирую. Дал старому рабочему высказать мнение, кадровику. Все правильно. Чего тебе еще надо?

С: (Поднимает палец. В наступившей тишине из репродуктора разносятся слова передачи ВЗРОСЛЫМ О ДЕТЯХ: «Волнение взрослого передается ребенку. В результате…»). Соображай, Федор Николаевич! Передается. Мы же газета. Газета! Направляем

общественное мнение. Перешли на трехсменку? Ага. Как теперь у людей дело пошло? Так. Там выросла производительность. Хорошо. А нельзя ли у нас поэффективней? Можно! Можно! Вот как читатель рассуждает, наш советский-то. Соображай! А кто дал ход мысли? Мы. Газета. А ты   н е у д о б с т в а. Зачем людей-то расхолаживать? Это не наша задача, Федор Николаевич. Это мы для «Би-Би-Си» оставим.

К: - А что худого, если Кривозубов между прочего говорит, что ему лично это неудобно, поскольку далеко живет, ехать с работы ночью не на чем, к тому же питание не налажено. Что от этого трехсменка развалится?

С: - Не-е, Федор Николаевич. Тебе не в газете работать, а на базаре, скандалист ты несчастный. Так и знал, что истерику закатишь. Он ведь не зря тебе про дом-то говорит, соображай! Он ведь квартирный  вопрос поднимает. А газета этим вопросом не занимается. Иначе жалобами завалят, не продохнешь. И ты знаешь, что газета жильем не занимается. Однако вот пишешь. Тебе демагогию подсунули, если на то пошло, а ты ее в газету. А где про соревнование, про инициативу? Материал ты никуда не годный дал, паршивый, если на то пошло, матерьялишко, а еще и не правь его.

К: - Понесло мусор! И н и ц и а т и в у  ему подавай. А рабочего слушать не хочешь, если он мнение имеет. Может, он вопрос правильно ставит? А уж   и н и ц и а т и в а   здесь вообще не при чем. Работали люди две смены, теперь – три. Какая тут инициатива? Зачем ее из пальца-то высасывать? И соревнование сюда приплетать нечего.

С: - Во! Так и говори. Не могу. Не понимаю. Свершилось событие государственной важности. Каждый человек осознает. А мы – стружка. Критиковать трехсменку будем. Да-а… Тебя бы на мое место, Федор Николаевич, ты бы газету сделал…

К: - Сиди ты сам на своем месте. Я рад вообще с тобой в одной комнате не быть. Ты же сухарь! Высушиваешь все живое. Мой фельетон в «Крокодиле» напечатали, а ты его выбросил.

С: - Так иди работать в «Крокодил», чего ты в районке засел? Да тебе даже стенгазету-то доверить нельзя, не то, что печатный орган. Ты же писать не можешь… И здесь-то… ладно, доработаешь до пенсии, а там… Короче, вот материал и чтобы через час был на столе. Без  н е у д о б с т в  и с рассказом о соревновании. Нет, – до свидания…

                К: - Лев Григорьевич, ты что окривел? Человек все рассказал, я записал. Чего его заставлять пересказывать, как нам в башку-то взбрело? Людей-то уважать надо, Лев Григорьевич…

              С: - Ты в газете работаешь, Федя!

 К: - Я говорю, людей уважать надо. Мне без году шестьдесят. А ты на завод, к этому Кривозубову меня гонишь. Зачем вот радио у тебя орет? Голова гудит, тут завоешь…

С: - Телефон у тебя для чего? Мне дела нет, как ты с ним поговоришь. А к двум часам заметку положи на стол. И не скандаль. Ты – в газете. Соображай.

К: - Тебе телефон – точно. (Идет к своему столу, садится). Ты людей-то боишься. Умрешь, если куда выйдешь на производство. Ведь по-человечески договорились не курить в комнате. Нет, его не касается.

С: - Во! Оскорбляй редактора. У него именины, а мы матом его. Нас на вечер позвали, а мы «голова болит». А сплетню пустить можем: «Рита сцапать хочет». С чего ты взял? И не скандаль. Еще Требов придет, скандал устроит. А радио…

Поднимает палец.

 Из репродуктора доносятся сигналы точного времени. В редакцию входит Требов.

                                                   3

Т: - Коллегам доброе утро. (Здоровается со всеми за руку. Усаживается за стол).

К: - Здорово, если не врешь. (Далее он в течение всей сцены звонит по телефону, в диалог Стебакова и Требова вставляет лишь отдельные реплики).

С: - «Коллеги». Хм. Как в армянском анекдоте…

Т: - Работа есть, шеф?

С: - Долго спите, Юрий Андреевич. К вам тут сваты приходят, а вас нет. Так и счастье свое проспать можно.

Т: - Рита опять, али новая?

С: - А что? Маргарита вам невесту  добыла – первый сорт. Краса. И диссертацию пишет. Ягодка, ешь, не хочу. Хочет тебе сегодня ее показать.

Т: - Ну, так есть работа, шеф?

С: - У газетчика всегда работа есть. У настоящего, конечно, кто не по свистку начинает, как футболист.

Т: - Я имею в виду по номеру – нужно что?

С: - Номер готов. Это будьте спокойны, Юрий Андреевич. Этого не будет, чтобы номер не вышел. Выйдет! Это газета, а не базар. Если надо к семи, – и к семи придем, надо ночью, – ночью.

Т: - Отлично. Как мой очерк?

С: - Пойдет. Дорабатывать мы не любим. Пойдет так. Бумага все стерпит.

Т: - Правка большая? Где рукопись?

С: - Это, пожалуйста. (Закуривает, кашляет, роется в ящиках стола). Это правильно. Редактор выправил, – а мы его контролировать. Редактор как сыну родному: будь серьезным, женись. Нет. Редактору доверять не можем.

Т: - Не надо меня сватать, шеф. А правите вы иногда ничего.

С: - Во! Ты ему скажи. (Кивает на Кускова). Да черт его знает, где он! Слушай, Федя, этот, Федор Николаевич. Дай заместителю пока своего Кривозубова, Прочти, Юрий Андреевич, третьим глазом. Нужна была тут правка? Или гения Стебаков загубил? Мы помолчим, послушаем…

К: - Инициатива ему не бьет никого по башке. (Передает рукопись Требову). Почин ему подавай. (Продолжает звонить).

С: - Не дави на психику, Федор. Юра сам знает, что к чему. (Перестает искать в столе, отплевывается в чистый лист бумаги, бросает в корзину).

Т: (Прочтя). – Ну, это цирк.

С: - Во! Объясни товарищу.

Т: (Цитирует). – «Переход на трехсменную работу вызвал новый трудовой подъем». Ха-ха-ха! Ржачка.

К: (Мстительно смеется). – Мне такого – сдохну – не придумать. Лев Григорьевич приписал.

С: - А у тебя что было? Галиматья – вот что у тебя было. А вас, Юрий Андреевич, в вузе-то мух ловить учили?

Т: - Насколько помню, мы порешили…

С: - Вы, Юрий Андреевич, пока еще ничего не решаете. Пока я здесь главный редактор. И будем делать, как надо, как партия учит. А молодым журналистам не мешало бы прислушаться. И свою незрелость изжить. Пока не поздно. Ну, да ничего. Мы документами поинтересуемся. Как в вузе? Это мы не долго… Это мы узнаем. Дым не без огня. Нет, видимо, редколлегию надо созывать. Поучить, поучить кой кого.

Т: - Дело ваше, ежели есть желание народ посмешить. Но я свой очерк желаю, жажду, вожделею видеть.

С: - Да, товарищ редактор, пора тебе в распыл. Не те времена. Один тебе обыватель. У другого в голове ветер. Стихи.

Т: - Свой очерк я сегодня увижу?

С: - В наборе ваш очерк.

Т: - Дайте второй экземпляр.

С: - Будьте так любезны, возьмите у машинистки. Если вам наплевать, что редактору иной раз трудно спину разогнуть, то сам-то себя он обеспечит. Это будьте спокойны. И от радикулита (морщась, держится за спину) и от всего прочего. Будьте уверены, Юрий Андреевич.

Т:  (Спокойно насвистывая, выходит, идет в машбюро). Тяжел, ну и тяжел дед. Два слова скажет и уже тошнит от него.

На столе Требова звонит телефон. Стебаков подходит, снимает трубку.

С: - Але! Нет. Вышел Юра. А это опять вы? Простите, я не уполномочен докладывать, куда. Передать? То же самое? Будь сделано. Пока.

Т: (Возвращается, на ходу просматривая рукопись). – Угу. Правка ничего, терпимая.

С: - Да ну! Где нам! Невесту советуем – «Не хочу». Того на вечер зовут – «Голова болит». Где нам. «Ржачка», как образованные журналисты сейчас выражаются.

Т: - Ну, а это уже лапша на уша. У меня четко было: парень выписывает «Комсомолку» и «За рубежом». А тут – три, пять газет, да еще «Блокнот агитатора». Что за чертовщина, шеф? Зачем врать-то про парня?

К: (Хихикает). – Блоха-то, знать, плоха…

С: - Вот это да! Значит, по-вашему, врет редактор, а вы правду пишете? Не-ет, не учились вы, Юрий Андреевич, в своем университете, а болтались по коридорам бестолку. Можно ли допустить, чтобы  люди прочитали в нашей газете, что комсорг,  к о м с о р г!  выписывает две газеты. И все! Да вы понимаете всю незрелость подобной писанины! Чем же он лучше других, если он выписывает всего две газеты? Да гнать такого горе-вожака молодежи со своего поста после этого. А вас вместе с ним – из газеты. А уж из заместителей-то – это будьте уверены. Это – только до редколлегии.

Комсорг должен быть лучше всех. Чтобы по нему равнялись. А на кого будет читатель равняться в вашем очерке? На комсорга-невежду? Выписывающего две газеты? Да-а-а. Теперь-то мне ясно, откуда эти высказывания. Это мы учтем. Это только до редколлегии…

Т: - Веселый вы мужик, шеф. Ну, давайте потолкуем о зрелости. Но прежде вы «Правду» из-под зада извлеките. Да, да, на которой сидите. А то ведь, ежели кто сформулирует, то прозвучит не очень-то зрело, не по большевистски: редактор сел на правду. С какой политической целью? Соображайте шеф?

О воспитании: раскопать в человеке то, чему он сам еще цены не знает, – да. Приукрашивать враньем – пардон.

С: - Теперь ясно, кого нам университет подсунул. Да вы шантажист, а, Федор Николаевич! (Вскакивает, ходит по комнате).

К: (Наконец, он дозвонился до цеха Кривозубова, громко кричит в трубку). - Алле. Девушка, это из редакции Кусков. Был я у вас вчера. Кривозубов-то жив-здоров? Слава Богу! Слава Богу, говорю. Тут одно словечко уточнить надо. Приведи его, девушка. Знаю, что в цеху, но прошу тебя, умоляю. Добеги. Намекни, мол, редакция вызывает.

С: - Скажи ей: газета ждать не может.

К: - Что? На митинге? Каком митинге? Против агрессии? (Стебакову): Он на митинге. (Снова в трубку). Нельзя ли сходить за ним? Да не наглость, не наглость. Пойми, нужно срочно. Подожди, не бросай трубку. Я полдня к вам пробивался. Девушка! (Огорошенный садится). Отключилась…

С: - Ну, вот, газетчик! Разве так с людьми разговаривают? «Умоляю», «Уточнить словечко», «Намекни…». Потребовать – надо было. Звони снова, фельетонист липовый…

К: (Медленно выходит в коридор, садится возле урны, обхватывает голову) - Изверг. Дристун проклятый… 

Т: - За что человека мучаете, шеф? Он же едва ходит. И вообще, не понимаю, для чего вы добиваетесь, чтоб вас ненавидели? Так, что? – легче дышать?

С: - Вот, товарищ заместитель, где твоя слабина. Ты жизни не знаешь. Ты кого пожалел? Этого бездельника, обывателя? Ему только дай потачку. Он всю галиматью, все сплетни в газету потащит. «Едва ходит». С чего ему устать? От наук? Так он безграмотный. На фронте не был – не успел видите ли. Детей у него нет – бесплодный. Я, если на то пошло, в замы тебя нарочно провел, чтобы давить таких обывателей. А ты мне палки в колеса суешь. Я ведь с редколлегией не шучу. А пока ответь, почему против редактора идешь? Почему сам галиматью пишешь?

Т: - Дак шибко грамотный. Стихи опять же, грешен, мараю…

С: - Шутишь? Смотри парень. Стихи к добру не приведут. Стихи нужны – Пушкин, Демьян Бедный... Но не газетчику. Ты вот на работу по секундомеру ходишь. От общего хода оторвался. Ишь, какого комсорга намарал, хоть на Би-Би-Си отсылай. А газетчику отрываться нельзя. Он шаг-в-шаг должен идти, а, лучше, – обгонять.

(Входит Кусков, снова начинает вращать диск телефона).

Т: - Все правильно, шеф. И про движение, и про поэзию. И про редколлегию учту. А теперь – вот вам очерк и без дураков: печатайте мой вариант, а ваш отзывайте…

С: - Нет, Юрий Андреевич! Вы-то, понятно, заинтересованы меня подставить,  да мое кресло   занять. Да я-то не Федя.

Т: - Тогда я снимаю его с полосы, как зам и как автор. (Набирает номер телефона). Типография? Заведующего.

С: - Подсидеть меня хочешь? (Подбегает, нажимает рычаг телефона). Не торопитесь, Юрий Андреевич. Вы еще здесь никто, вы вообще…  на волоске болтаетесь.

К:  (Вполголоса). - Вот дурочку ломает, хулиган!

Т: - Уберите руку, шеф!

С: - Много на себя берете, мальчишка!

Т: - Примите руку, шеф. Не то вынесу в коридор.

С: - Грозить? Вон отсюда! Вы больше не работаете здесь.

К:  (Вполголоса) - Взял из вуза – бесись три года.       

С: - Вон из редакции! (Хватается за сердце, вытаскивает пилюли, глотает. Требов и Кусков испуганно бросаются к нему: «Что с вами?». Стебаков отталкивает их). Я вам покажу дипломы, коридоры. Сотруднички! Общественность, народ подниму! Вы думаете, это вам сойдет? В пять заседание редколлегии. Все слышали? Стебаков врать стал. За грудки хватают. Скандалисты. Ничего, обсудим вашу писанину.

К: - Да свою-то я сделаю, исправлю…

С: - Ты крути там… быку хвост. С тобой особый разговор. А вы, Юрий Андреевич, партбилет готовьте. Это я вам советую.

Т: - Может, и кружку-ложку сразу?                        

 С: - Уваженье! А сами-то вы кого-нибудь уважаете? Бездельники. Я сутками из-за стола не выхожу. За всех вас ишачу, а где за это уважение?

Т: - Кто же вас принуждает?

С: - Уваженье! Зачем этот дурацкий плакат повесили? Тоже уважение?

К: - Да ты сам от копоти подохнешь здесь. Себя-то пожалей, Лев Григорьевич.

С: - Снимите его! Если с каждой папиросой в коридор выходить (Кусков снимает плакат), мне туда вообще переселяться надо. Вам хочется – курите в коридоре, ваше дело.

Т: - Остроумно.

С: - Тут не уважения – внимания не дождешься. У человека радикулит. Врачи советуют: суши, на бумажной подстилке сиди. А он – «Правду» по зад положил»…

Т: - Ладно, дядя шутит, шеф.

С: - Уважение. А поинтересовались ли, какой у редактора сегодня день? Подумали, каково старику, если ему в день именин этакие пакости устраивают. Чуть не по лицу бьют.

К: - Да что же напраслину-то пороть, Лев Григорьевич! С утра-то я поздравил тебя.

С: - «Поздравил». В честь меня Рита банкет готовит. Тебя звала. Юру. Нет, уперся: «Не пойду». Еще и Требов скажет: «Не могу».

Т: - Служба службой, Лев Григорьевич. Простите, не знал такого дела. Поздравляю. А на банкет – это ха-ха!..

С: - Вот-вот: ха-ха. А там, между прочим, Миля будет.

Т: - Кончайте меня сватать, шеф. Надоело!.

С: - «Не знал», «Поздравил»… Разве так поздравляют? У человека именины! Соображайте. (Садится за стол, закуривает). Надо, как положено. Открытку, ну там цветы, подарочек…

К: - Во хватанул! (Плюется).

Т: - Однако…

С: - Вот что братцы. Ругаться мы умеем. Надо уметь людьми быть. Знает Стебаков, как вы к нему относитесь. И почему. Но уважать начальство вы обязаны. Короче, так. Вот вам, сколько? – двадцать хватит? Вот вам двадцать рублей. И отправляйтесь-ка за подарком вашему редактору. Купите, чего сами надумаете…

К: - Я не могу… Звонить буду.

С: - Бросай, успеешь. Все равно он на митинге Зубчиков твой. Федя, в бар зайдите, ну в пивнушку-то. Там у Жданкиной, заведующей, пакет заберете, она приготовила – для вечеринки. Платить не надо. Мы с ней сочтемся. Двадцатка – на подарок, купите, что хотите с Юрой.

Т: - Нет, шеф. На меня при врожденном моем чинонепочтении не рассчитывайте.

С: - Давай-давай, не артачьтесь, Юра, Федя. Пока магазины обойдете, подарок купите, как раз в бар к открытию подкатите. Пивка попьете. Соображайте. Я Жданкиной позвоню, чтоб угостила. За мой счет.

К: - Дружина схватит, она тебе покажет «бар». Сам же антипьяную кампанию начал: ударим по любителям «зеленого змея» в рабочее время. Дружинников кто снаряжал? Забыл?

С: - Это – по ханурикам.  Нас не касается.  Если что, скажете от Стебакова – они вам еще и честь отдадут. Юра, не мозоль задницу о стену. Мне что выталкивать вас?

Т: - Ну, шеф! Вы у меня в чердаке не укладываетесь. Ладно, Федор Николаевич, в магазин сходим. Но только вы, шеф, оригинал: дарить себе подарок на собственные именины за свои деньги от нашего имени – это поискать… И в разгар всеобщей борьбы за трезвость ТАК с зельепоставкой устроиться – ахово!

С: - Тут не в зелье дело. Дело – в принципе. А подарок… Главное – вы его купите. Ну, двигайте, двигайте  шарнирами. Шустрее, шустрее… Да! На редколлегию, чтобы как часы – ровно в пять. Ну я, если что, напомню...

(Требов задумчиво, с улыбкой, Кусков, плюясь, качая головой, выходят из комнаты).

С: - Так! Дела идут. (Потирает руки от удовольствия. Снимает трубку телефона, набирает номер). Василий Матвеич? Привет. Узнал? Ага. Как жив? Спасибо. Паршивое здоровье. Да зам у меня дурит. Молодой-то. Да что? Руку на меня поднял. Ты приходи-ка на редколлегию сегодня. Пообмять надо. Соображай. Вот-вот. В пять. Поучим сопляка. Пока. (На столе Требова звонит телефон. Стебаков снимает трубку). Алле. Снова вы? Нет. Увы! Не везет вам. Только что вышел. Конечно, сказал. Да,  что Ирина звонила. Что передать? Любите?! Да конечно, да с удовольствием! (Кладет трубку). «Любит». Нет, голубушка. Мы его женим, а ты люби себе, люби. (Снова вращает диск телефона). Алле. Аркадий Ильич? Привет. Узнал? Ага. Как жив? Паршиво. Да зам у меня дурит. Поучить надо. Ты приходи на редколлегию и т.д, и т.п.

                                                     В КАФЕ-БАРЕ                                            1Веранда кафе-бара с табличкой «Банкетный зал. Вход по пригласительным». В глубине видна буфетная стойка, за нею – обедающие посетители. Напротив веранды – дамская  парикмахерская. Из буфета на веранду выходит Кусков со свертком в руках. Усаживается за стол, осматривается. К: - Банкеты, значит, теперь здесь закатывают. Без пропуска и не нальют. Э-эх! Одна забегаловка на весь район осталась – и ту кафе-баром сделали. Ни поесть, ни выпить. (Появляется Требов с четырьмя кружками пива и закуской на подносе). Откуда столько, целых четыре штуки, Андреич? Т: - Барменша расщедрилась. По ходатайству нашего любимого шефа. При мне звонил… К: - Да, Стебак – сила. Хэ! Пиво-то, глянь, на палец не долито (вымеряет уровень «отстоя» в кружках). Запомним. Стебак – мощь! (Вполголоса, нагибаясь к Требову: слышь, Андреич, поговаривают, барменша тутошняя – сексота, разговоры пьяные пишет, да в органы шлет. Не боишься? Вот тебе и «да ну!». Кому нужны? Кто их там знает?  Я-то не боюсь. Это ты бойся, тытолько жить начал. Ладно-ладно! Все). Стебак мощь! (Нарочито громко). Еще какая мощь!! (Опять невольно приглушает голос. Далее в продолжение всего разговора он то вызывающе кричит, то опасливо понижает тон). Вот на кой мы с тобой здесь, Андреич? Ведь он меня сегодня унизил. В грязь втоптал. А я, на-ко тебе,  – цветы ему несу. Нет, скажи кто, что подарок  Стебаку буду искать, – обиделся бы, ей Богу! Жена вечером не поверит, температуру мерить заставит, мол, горячка, а не поверит. А вот поди ж ты – купил. Т: - Мне другое странно. Ежели разобраться, то какой это на фиг подарок? За свои гроши? Зачем он ему? Больше не от кого ждать? Он что – одиночка? Есть у него кто? Кто он? Откуда взялся? Вы знаете? К: - Из-под мамкиного подола, откуда еще? До нас он в областной работал. Там от него избавились, так он к нам на шею сел. (Вполголоса). Про себя он любит хвастать. Ты прислушайся, Андреич. Вранья много, а, кто он такой, видно. Это еще тот Стебак. Везде он успел, везде первый. Он и комсомолом руководил и профсоюзом командовал. И всегда линии придерживался. Сажали – и он сажал; разоблачали – и он разоблачал. Потом на газету его кинули. «Газетчиком» он стал. Где-то в Магадане работал. Говорит, добровольно. Это он-то добровольно! Жди от Стебака. Когда-то он, конечно, силу имел. Да лишился. Вот и психует. Из областной-то «Правды» знаешь как его вышибали… Смех! И лаской и тряской. Ни в какую. Чуть что – он в райком, он в горком, он в обком. И ведь поддерживают его везде – вот в чем штука. К нам, ты думаешь, его просто так?  Его для укрепления кадров прислали. Во, брат. Он и укрепил – редколлегию вон придумал, набрал старичков-пердачков. Которые в рот ему глядят и поддакивают. Ведь нет в районных газетах редколлегий нигде. А у нас – пожалуйста. Общественный орган в газете. Демократия. Он теперь демократ. Нет. Его голыми руками не возьмешь. Линию-то он проводит. В газете одни лозунги да призывы, читать-то нечего.

Т: - Да, хватка у него мертвая. К: - Что ты! Вцепится – как петлю набросит. За год, что я тут, четверых выжил, сбежали от него. И не идет ведь никто. Хорошо вот тебя прислали. А то вдвоем бы с ним и парились… Т: - Теперь понятно, чего он в редакции с утра до ночи торчит… К: - Работает, как лошадь! Вон Юля Кротова, ты ее не застал, способнющая баба, уходила, так написала ему: «Вы не лев, а лошадь, а надо быть человеком». Жалко Юлю. Да, людей лопать он умеет. Так что ты смотри, Андреич, он редколлегию не зря затевает. Он сожрать тебя хочет. Т: - Намек понял. Нет, Федор Николаевич, об меня он зубы сломает, потому как Требов несъедобен. Я вот чего понять не могу: как это в нем уживается – в глаза и за глаза хамит и тут же подарок клянчит, на вечер зовет. Партбилетом грозит и, подумать только, как «отец родной» женить хочет? К: - Про одно и то же и так и совсем наоборот сказать может, а потом при свидетелях от своих слов отказаться… Т: - Откуда оборотень этот в нем? К: - Это, Андреич, его «Я» такое дурье. Все «Я» да «Я» - газетчик. Линию, мол, провожу. Держится он за нее, а не проводит. Она его то вверх вознесет, то оземь шмякнет. А сам-то он по себе ноль без палочки. По-христиански сказать – без царя в голове, без Бога в душе… А ерепенится – шишка на ровном месте. Т: - Ну, ладно. Он – гомункул, плод системы. А мы-то чего? Вы, вот, ненавидите шефа, а за подарком пошли… Да и я тоже… Выходит, мы – такие, как он? Значит, мы тоже  стебаки?  А? Федор Николаевич? К: - Ненавижу. До смерти. За что мне навидеть-то его? За то, что ногами топчет? Мне тот год, что я с ним, за три считать надо… Утром как на пытку, на истязания на работу сбираюсь… Почему пошел… А ты вот ответь мне, Андреич, честно про мои материалы, хорошие они или совсем никуда? Т: - Хреново пишете, если честно, Федор Николаевич… К: - Вот! А ты домой ко мне загляни. Я тебе почитаю заготовочки – для себя стругал по ночам. Потому, Андреич,  и пошел. Образования никакого, считай и специальности – тоже. Война помешала, эвакуация. Я и грузчиком. Я и прачкой. Я и коров доил – кем только не работал. Мать больную, брата кормил. Отца не было. А писАть хотелось до умопомрачения, на сатиру тянуло. Все ждал, когда же писАть-то смогу? Когда же время мое-то наступит? Тут женился – опять хлопоты… В литобъединение записался, потом на курсы редакторов пошел. Закончил, бумажку дали. Ну, думаю, дай-ка в газету нахальства наберусь – устроюсь… Испробовал в одной многотиражке. Говорят, не так пишешь. Убрали. В другую – опять криво. В третью – совсем наперекосяк. Все многотиражки в районе обшарил. Везде меня знают. Ото всюду такие же Стебаки пинками – вон. Всего изуродовали. Тоже вот, как ты, Андреич: мол, хреново пишешь. Знаю, чего они хотят. Инициатива им чтобы била… по башке. (Пришибленно). Да я уж рад, как они велят. Только чтобы не лаяться. Вот потому и пошел, Андреич. Т: - История. А в нашей-то районке каким образом? К: - Давид Моисеич Мязин, до Стебака редакторствовал. По литобъединению меня знал. Он и взял. В прошлом году помер, выгнать не успел. Вот Лев меня и тиранит. Да я-то что! Вот ты-то как Льву за подарком пошел? Молодой парень. Тебе-то чего бояться?  Выгнать тебя не выгонишь: три года тебе тут трубить – отрабатывать. Зачем ты-то пошел? Он тебе редколлегией грозит, партбилетом пугает, а ты – ему подарок ищешь. (Ехидно). Это как называется а? Т: - Ехидный вопрос. Отвечу. Есть у товарища Требова два заскока. Первый: никого и ничего, никаких редколлегий, ни Стебаков товарищ Требов не боится. Почему? Пишет, видите ли, тов. Требов стихи. А их не печатают. Это несколько шокирует, потому как стихи тов. Требова не плохи. И по всему поэтому товарищ Требов вроде как бы не живет. Дух испустил, окачурился. Оно конечно все гениально просто: можешь не писать не пиши, опять же, ежели не получается, – тоже брось. Живи, пей, ешь, баб люби. Пробовал. И тоже хреново стало товарищу Требову. Едва совсем с круга не сошел. Ну, вот и пишет мертвый Требов, мертвые стихи, холодные, скользкие, как из мыла. И потому – плевать товарищу Требову, что с ним будет завтра: или ножом под ребро или на редколлегию. Это вам насчет расправы. К: - Андреич! (Сокрушенно вздыхает). У меня тоже всего один фельетон в «Крокодил» взяли. И то этот хулиган оборжал… Т: - Ну, вы титан! Так вот: еще один заскок имеется у товарища Требова. Насчет подарка. К: - Ну-ну, давай ври дальше… Т: - Вот вас шеф третирует. А товарища Требова щадит. К: - Он тя сегодня пощадит. Он тебя один-то боится. Ты с дипломом. А он кто? Комар, букашка против тебя. Ты это, Андреич, поимей в виду. Он оравой тебя затравит. Т: - Вот я три месяца здесь, а на всю его придурь не ответил ни одним выпадом. Если не считать сегодняшней стычки. К: - Не-ет, ты эту стычку считай. Это первая пчелка в улей. Посмотрим, сколько их через год будет… Т: - Ничего через год не будет. Потому что это второй мой заскок. Человек, Федор Николаевич, – это океан. В каждом и свет и тьма, и полутонов бездна. Тут все дело, как ты к нему отнесешься, кого в нем разбудишь, ангела или динозавра. Для вас шеф – монстр. Для кого-то нет. Вас или меня, ежели подумать, тоже кто-то матом косит… тот же шеф, к примеру. А для своей жены или матери вы – человек. Есть и у Льва тот, для кого он – человек. Жена, к примеру, имеется? К: - Сбежала недавно и квартиру бросила. Т: - Ну, дети, внуки? К: - Вроде нету, не говорит он нам ничего. Т: - Ну баба у него есть какая-нибудь? К: - Есть, как не быть! Вон со свахой твоей, Ритой его сколь раз видели. Было что-то у них как пить дать. Даже вроде как родила она от него, Рита-то. Т: - Не важно. Но, ежели она есть, ежели по ночам его обнимает, значит, для нее он – пупсик. Вы говорите, «работает как лошадь». Я говорю, «правит статьи ничего». Бывает и хуже. Вот это за ним и надо признать. На это опереться. И человека из него вытащить. Дурь же его не видеть. Вот мой заскок. А тут такой случай подходящий: шефа за его собственные деньги подарком ублажить. Как не пойти! К: - Нет, Андреевич! (Смеется). Стебака и могила не исправит. Сгниет, гад, а скелет подлым останется, кусать или людей по ночам пугать станет, ей Богу! Т: - Исправлять поздно. Человека хоть на час  в нем растормошить – и то ладно. В жизни ведь так оно и бывает. Хорошо тебе с человеком минуту, радуйся. Большего не будет. К: - Этак ты и на банкет ради минуты побежишь. И жениться в минуту соберешься. а Миле-то! Ха, ха… Т: - Банкет его – каприз дурика. Потакать не стану. А женитьба моя отложена. Надолго. К: - Как, то есть? Т: - Вот так. Есть у Требова… женщина. Ириною кличут. Любит она его… до муки. А он из-за нее так и на грех готов. Только не может эта женщина мужа своего оставить. Хирурга. От смерти ее спасшего, но постылого… К: - Да, Андреич, завяз ты по уши. Т: - Ежели решится ко мне, обещала позвонить. А я уж и не жду. Третий месяц молчит. К: - Ну, у тебя все впереди. Еще и с редактором надерешься. И, дай Бог, Ирину свою дождешься. Только смотри, чтобы Стебак тебя не окрутил. На банкет Милю надумал зазвать. Смотри не попадись. А я, брат, прости. Сегодня опять вон до слез довел… Т: - Я ему говорил… К: - Ну! Телеграфный столб быстрее поймет. Т: - Не менжуйтесь, Федор Николаевич. Насколь в моих силах, в обиду  не дам. Надо – помогу. К: - Помоги, окажи сочувствие, Андреич. Мне бы только до пенсии дотянуть. Год этой пытки Стебаком выдюжить. А там, Юрий Андреевич, дождусь своего часа. Знаешь, сколько в башке-то у меня задумано? Как на Луне рай-то устроили. Как самых ревностных-то собрали, и что из этого вышло? Может, давай вдвоем, а?                                     2 Из парикмахерской напротив бара, выходят Рита и Миля в шикарных прическах. Рита, осматривает Милю, собирает с нее невидимые волосинки, складывает в Милину ладонь. Р: Сожмите, сожмите. Покрепче. Еще, еще. Теперь входите в контакт с Юрой. Энергетически. Астрально. Ну, влеките его, зовите: «Ищи меня, Юра, желай меня, Юра, обнимай меня, Юра». Не в голос, Миля. Ментально. Стреляйте в него. Стреляете? М: Из всех стрел. Р: (Разведя руки ладонями вверх): Дай небо, чего еще не было!  (Выбрасывает ладони вверх, закрывает глаза). Подари Миле… (потрясает руками, виляет бедрами) суженого-милого (соединяет ладони на груди), – Юрия Требова, что сердце требует. (Вращается на месте с закрытыми глазами. Открыв их, оказывается лицом к Требову и Кускову, вскрикивает). Р: - Вот и он! Миля! Вот вам и Юрий Требов. Стебаковцы. Видите? М: - Вон тот? Это Юра?! Р: - Он, конечно! Кто же еще может быть! М: - Ого-го! Это нечто!!  Какой мужчина! Какие габариты! Р: - Нет, а какова работа? Раз и он здесь. Что значит – магия! А?! Миля. М: - Мистика, ну, просто волшебство! Идемте к ним? Р: - Конечно. Это же перст судьбы! Воля и импульс. Посыл космоса...

(Поднимаются в "Зал для банкетов"). Здравствуйте, товарищи корреспонденты. Это что – редакция в загуле? К: - Опять ты? Ты что, шпионишь за нами? (Требову в полголоса). Левина разлюбезница, Андреич, своей натурой… Т: - Уже поимел знакомство. По случаю сватовства. Р: - Ну, Юра, везет вам. На хорошего ловца зверь сам бежит. Вот рекомендую, перед вами молодая, о ком речь шла. К: - Андреич, беги. Тут явно заговор. Дело не чисто. Т: - А-а, так вы и сесть та самая Миля (поднимается), с квартирой, машиной, у которой папа директор и  которая пишет диссертацию, но, к своим …дцати-пяти… увы, не замужем? М: - А вы и есть тот самый Юра, что окончил вуз, успел стать начальством, но к своим … дцати-семи… не напечатал ни одного стихотворения? К тому же… холост. Рита и Кусков смеются. Т: - Информация верная. Не соблаговолите ли присесть? М: - О, буду счастлива. Тем паче рядом со своей партией… К: - Рита, попей пивка (пододвигает ей кружку). Непочатая… А чего это ты сегодня такая красивая? Р: - Я всегда красивая. Т:  (Миле) – И каково же вам в вашем интересном положении? Не случается ли пасть духом? Ведь женихов так мало… М: - А вы, Юра, не отчаялись ли? Не потеряли ли надежду все-таки когда-нибудь  издаться? Ведь поэтов так много? Т: - Ну, у нас между публикацией и отчаянием имеется буфер, именуемый талантом. М: - К сожалению, в нашем интересном положении наполнение более прозаично:  папа-директор, квартира, диссертация… Р: (подхватывает в тон Миле): -…Машина. Кстати, Миля, вы хотели с поменять «Жигуленка» на «Волгу»? Получилось? М: - Маргарита Ивановна, не будем делать намеки насчет машины. Юра хорошо осведомлен о благосостоянии нашей семьи. Т: - Каков ответ! Сколь тонко оттенено благородство молодой. К: - Не лезь, Рита. Это тебе не с Львом спорить. Сами столкуются. Р: «Столкуются»! Да они дерутся уже. Хорошенькое знакомство жениха и невесты! Т: (Миле). – А вас не смущает, что благосостояние молодой представляется свахами как основное ее достоинство? М: - Машина, квартира, дача? А разве это не часть моих достоинств? Разве нельзя их любить, лелеять и даже ласкать, притом очень, очень нежно? Т: - И вас не шокируют средства, коими обнаруживаются эти достоинства? М: - Сватовство? Ничуть. Как иначе я могла бы отыскать среди мужского хлама сколько-нибудь достойную партию, такую… как вы? Р: - Да поговорите вы по человечески. Кстати, что вы тут делаете средь бела дня? Да при пиве, да в рабочее время?! Учтите, я ведь депутат… К: (Показывает цветы, упаковку с водкой, коробку). Ты думала одна своего Льва поздравить мечтаешь? Мы тоже с усами. Вот подарок ему купили. Обмываем. Р: - Так и поверила я вам! Когда это было, чтобы редакция Стебакову подарки дарила? К: - Вот в связи с приходом Юрия Андреича. Он линию такую ведет: человек  – прорва. Надо дарить. А пиво барменша выставила, по приказу самого Стебака… Р: - По Левкиному? Честно? Федор Николаевич? К: - Спроси Андреича. Он получал. Правильно Юрий Андеевич? Р: - Юра, скажите… Т: - Все правильно. (Миле). А вы не боитесь таким манером распугать своих кавалеров? М: - Нет, даже если они не такие циники, как вы, Юра. Слишком сильно впечатляют достоинства невесты. Ведь вы уже тоже покорены, Юрочка, и ответно сватаете меня за ваши достоинства, именуемые «талантом». (В сторону). Поскольку других нет… Р: - Миля, перемените тему. (Пытается незаметно делать пассы в сторону Мили и Требова;  Кускову). Так я и поверила. Что и водки достали? Тоже по Левкиному звонку? Здесь, у Жданкиной? Т: (Миле). - Да, но талант сватает человека, вы же устроили пункт проката своих материальных достоинств. Р: - Юра, будьте умным. Нельзя же так! М: - Не беспокойтесь, Маргарита. Необыкновенно интересный разговор старой девы по  жизни и старого холостяка от поэзии. Т: - Что же есть большой шанс лишить девственности эту блестящую пару. Стараниями жаждущей свахи… К: (Рите). – Не веришь, смотри. Вот бритва, вот цветы. И бутылки, само собой… А где взяли, не скажем… Места знать надо. Р: - Ну и ну! Что-то будет! Не иначе – сбой небесных сил: Стебакову редакция подарки подносить стала. Сознайтесь хоть, на чьи деньги куплено-то? Т: (Встает). Федор Николаевич, уходим. Нами здесь слишком интересуются. М: - А не наоборот? Р: - Знаю, знаю, что откуда и для чего, Федор  Николаевич. Напитки для вечеринки куплены… В честь именинника. Скажешь, нет? К: - Тихо, а то Стебак мне башку оторвет? Разболтал, скажет. Р: - А Лев-то – про банкет сказал? Что у меня собираемся? Т: - Понятно… М: - Юрия осенило. Р: - Что понятно? Т: - Прически у вас, говорю, красивые… К: - Беги, беги, Андреич! Тут заговор. Детектив кроется… Р: - Сказал он вам про банкет или нет? К: - Чтобы я с этим разбойником водку пошел пить! Да лучше башкой об стену. И Андреич не пойдет. Р: - А подарки зачем тогда? Ничего не пойму. Вы пьяные что ли? Т: - Простите, объясняться не имеем времени. (Миле). Рад был столь тесно пообщаться. Надеюсь, в последний раз… М: - Взаимно тронута. Но на встречу рассчитываю. Р: - Юра, Федор, не придете – обижусь. Все направляются к выходу из "Банкетного зала"...                            3 Дверь со стороны бара с треском распахивается. Слышатся крики, брань. Появляется разгоряченная Жданкина. Ж: - Куда? Куда ? «Спецзал» - нельзя. Пьянчуги! Хулиганье! К: -  Кажись, Жданкина шумит. Крики  напирающих посетителей: «А вон пиво. Им можно? Нам – нету? Шестерка. Сексота». Отталкивют Жданкину. Ж: (Требову, Кускову). Мужчины, выкиньте отсюда вон этих, алкашей несчастных. Вон из «Спецзала», забулдыги! Крики: «Спекулянтка!  Лизоблюдка. Сексота! Кто-то хватает табурет, замахивается, а может, просто потрясает в воздухе… Жданкина визжит, прячется за спиной Требова. К: - А ты зови милицию! Т: (Перехватывает руку замахнувшегося, вырывает стул). Брось, дядя. Ты не дома, чтоб мебелью жену воспитывать. Отойди! Ну, ну! К: Она тебе кто, чтоб ты стулья об нее ломал? В милицию захотел! Крики: «Водки дай! Хоть пузырь». «У человека день рождения!...» Ж: - Ишь ты, «пузырь» ему. Не держим. Здесь не магазин. Давайте отсюдова, Хулиганы. Бандиты. Т: - Уходите, мужики, уходите добром… К: - В каталажку захотели? На харчи казенные?… Посетители постепенно отступают из «Банкетного зала». Голоса: «Буржуи». «Присосались тут…». «Все себе захапали». К: - Дуйте отсюда,  нето схлопочите  приключений на одно место. Жданкина замечает Риту и Милю, наблюдающих инцидент. Ж: - Здравствуйте, лапоньки! А вы это как тут? Р: - Здравствуй, здравствуй. (Пассы открещивания от Жданкиной). Все воюешь? С пьянством борешься? Ж: - А как же! Согласно постановлению партии и правительства. Жизнью, можно сказать рискуя. Спасибо, вот красавчик, уберег. (Требову). Я ваша должница, юноша. (Кускову). Какой ладный мужчина. Я уж заприметила. Ваш сотрудник, Федор?   К: - Льва Григорьевича зам. Неуж не знаешь? Зна-а-ешь. Все знаешь… Ж: - Откуда мне знать. Это вот Риточка знает, что-где делается. Ясновидица. Депутатша наша вечная… Р: - Ну, ты-то про все лучше всех наслышана. Пьяные разговорчики – все твои.... (Отмахивается от Жданкиной, пассы от себя. Вполголоса: «Не пристань, не прилипни, отойди, отомри, не пристань, не прилипни и т.д.»). Ж: - Каких это пьяных?? Мы водки не держим. С кружки пива какой хмель? С одной-то! А мы отпускаем по одной в руки. Согласно партии и правительства... К: -  Конечно, не держите. (Поднимает  сверток с бутылками). Вы ее на волю пущаете. Пойдем работать, Юрий Андреевич… Ж: - Федя! Болтун – находка для шпиона. Не забывай, Федя. (Требову). Еще раз мерси, мальчик-красавчик. Р: (Требову). - Мой совет, Юрий Андреевич: избегайте этого пивбардачка. Особенно данную особу с минусовым биополем. Будьте осторожны, Юрий Андреевич. Ж: - Хорош зам у Стебакова. Ай да Леон! Р: - Ты не очень-то губки раскатывай. У него невеста имеется… М: (В тон Рите) -…Ради которой, а не – вас он подвиг совершил… Ж: А что вы, лапоньки, такие праздничные? Горячая укладочка, все такое. Не на банкет ли намылились? Не именины ли праздновать, а? Ха-ха-ха… К: (Требову вполголоса).  - Вот! Все знает, все слышала. Р: - Это вас не касается. Идем, Миля! Ж: - Федор, Юрий Андреевич, вы довольны? Пивком угостились?.. К: Напились, спасибо. Как раз недолив по стакану, я мерил. Вот про что я фельетон-то закачу… Т: (Миле), - Прощайте, моя невенчанная. Надеюсь, навсегда. М: - До встречи, Юрочка, до встречи. Расходятся в разные стороны. Ж: (Вдогонку Кускову) - Федя, ты у Леона вперед спроси, даст он про это дело тебе писать… Смотри, не ошибись… И т.д. И т.п.

                        РЕДКОЛЛЕГИЯ

                                  1

Та же редакционная комната. Требов, Кусков пишут. Стебаков просматривает газету, курит, кашляет, Репродуктор включен на полную громкость.

С: - Значит, сходили, сговорились против редактора. У человека именины, а они «не пойдем». Знаю, чья работа, знаю, Федор Николаевич. Редактор деньги тратит – пусть на ветер летят. Кому водку-то принесли? Мне, что ли? Мне она не нужна.

Т: - Шеф, уберите помехи, прошу как именинника.

К: - Нарочно работать мешает, хулиган. Мозги уже отупели от этого шума.

С: - Пожа-а-луйста. Сколько угодно. (Слегка приглушает звук). Редактор всегда навстречу пойдет.  Не то, что мы! А вы закругляйтесь, закругляйтесь. (Смотрит на часы). Сейчас редколлегию начнем… Сдают нервишки, Юрий Андреевич. Рановато бы. Мне вон в Магадане сутками приходилось слушать. Радио-то. И как слушать! Цензором в обллите был. Соображайте! Слушаю, а сам пишу. Вот как! А нынешние… (Машет рукой). Им невесту – почти кандидата наук – нет, плоха.

К: (Подходит к редактору). – Ну, я это, уломал Кривозубова… насчет почина. Погляди. (Передает Стебакову рукопись).

С: (Читает). - Во! Другое дело. А это не то. Не пойдеть! «Работать с огоньком». Штамп, Федя. Давай по другому, поярче. (Задумывается). «Работать по-ударному». Так! Можем, если захотим. А, Федор Николаевич? Неси рукопись на машинку.

К: - Ну, я сразу домой, Лев Григорьевич?

С: - То есть как домой? Ну, Федя, ты даешь! А редколлегия тебя не касается? А банкет, тоже «не хочу»? Потом, ведь и работать еще час.

К: - Башка, как чугун, Лев Григорьевич. День-то каторжным был. Ну, час отсижу, а именины без меня празднуй.

С: - Как это «отсижу»? Ладно, ты материал на машинку неси, там увидим. Мы ведь это можем: редактору кукиш показать, когда нас приглашают. Настроение испортить – это мы умеем. Но Стебаков не гордый. Он и попросить может. Слышь, Федор, что, и подарок не вручишь?

К: - Мы что – украли его что ли? Тебе же и отдали.

С: - «Отдали». Разве так подарки вручают. Торжественно, в соответствующей обстановке. На редколлегии преподнесешь. Держи. (Отдает Кускову коробку с бритвой, цветы).

К: (Кладет «подарок» на свой стол, выходит). - И как у него язык-то поворачивается – такое говорить! Как совести хватает! Подарок ему преподнеси! (Плюется). Подавись ты им…

Т: (Подходит к Стебакову). Вот, шеф, полдюжины информашек, статья о качестве, стихотворный фельетон и заявление на завтрашнею командировку.

С: - Так. Это ладно. А с командировкой воздержимся.

Т: - Почему, ежели не секрет?

С: - Неизвестно, что редколлегия решит относительно вас. А, потом, завтра с похмелья в дорогу. Вы – представитель редакции. Лицо газеты. Соображайте!

Т: - На редколлегию я хохотал, шеф. Хмелеть мне не с чего, потому как пить настроения не имею.

С: - «Хохотал». Вот это зам в партийном органе. Молодой журналист! На редколлегию – «хохотал». Правка – «ржачка». Невеста, вез минуты кандидат наук, кто она у вас – «пункт проката»?

Т: - Да, шеф. Проката машины и квартиры для проходимцев.

С: - Несите-ка, Юрий Андреевич, свои матерьяльчики в машбюро. Это мы сейчас увидим, кто смеяться, а кто плакать будет. Редколлегия аполитичности вашей не потерпит. Это – будьте уверены. А за покушение на рукоприкладство с милицией познакомитесь. Это так и знайте.

Т: - Глаза проглядите, шеф, моих слез дожидаючись… (Выходит из комнаты).

С: (Убирает подшивку «Правды» со своего стула шкаф. На столе Требова звонит телефон. Подходит, снимает трубку). - Да. Послушайте, красавица. Совесть у вас есть? Целый день звоните. Нет Требова, нет. Ушел. На свидание с невестой. Вот так. Будьте уверены…

                                                         2

Шум голосов, возгласы приветствий. Комнату заполняют члены редколлегии. Лиц их не видно. Все они – гранитный монолит. Стебаков здоровается с вошедшими за руку. Что-то говорит, сияет, рассаживает по местам. Открывает заседание редколлегии.

С: (Вкрадчиво, пафосно). - Что же, не теряя ценного капитала времени, приступим, уважаемые друзья наши. О делах редакции пойдет сегодня разговор, хотя, говоря  концентрированно, вопрос стоит много  уже – о неприемлемой позиции заместителя редактора товарища Требова, а, если вникнуть в самую суть, о принципиально неверном его упорствовании  из-за последнего и притом насквозь ошибочного его очерка. Широко и масштабно говоря, это разговор о плодородии полей газетных страниц, узко, – а мы ведь здесь все свои – о творческой недисциплинированности товарища Требова и о несоответствии последнего занимаемой должности.  Сердце, пульс, дыхание вопроса – отрицание членом партийного органа, сотрудником газеты, заместителем главного редактора одушевляющей силы примера. Герой представленного товарищем Требовым очерка – комсомольский вожак, увлекающий за собой массы молодежной энергии и задора – на деле оказывается политическим банкротом, читающим только лишь, только лишь, только лишь!... «Комсомольскую правду» и «За рубежом», на чем товарищ Требов и упорствует – опасн6ый симптом! Я бы мог со всей ответственностью указать вот этим моим пальцем на мутные истоки, питаемые творческую недисциплинированность товарища Требова.

Их мы обнаружили уже в документах его «Личного дела», где за пять, пять, пять!  лет институтом не записано товарищу Требову ни одного поощрения. Взысканий у обсуждаемого товарища тоже нет, но, тем не менее, разве это совместимо?!

Среди этих мутных потоков не последнее место заняли бы оскорбительно аккуратное появление  товарища Требова в редакции, пренебрежительное отношение к правке его материалов, возмущающее натуру его пререкание с редактором, интриги и даже рукоприкладство… политического и служебного характера, предорганизуемого с единственной и уязвительной целью – подвести своего редактора под удар, да, под удар… общественных организаций и руководства.

Безликая редколлегия негодует.

Но я не буду указывать на эти мутные истоки  своим пальцем, потому что им суждено быть смытыми могучим прибоем нашего светлого будущего, дорогие товарищи. Я только хочу обратиться с вопросом, достоин ли журналист Требов своего высокого служебного положения и не ошибочным ли является ношение им партийного билета Коммунистической партии Советского Союза?. (Садится. Обычным голосом Кускову). – Тебе слово, Федя.

К: (Тяжело встает). – Счас, разбежался! Не тяни кота за хвост. Шила в мешке не утаишь. (С каждой фразой, повышая тон). У меня голова, как чугунок. Когда брал, меня не спрашивал. Вот теперь и живи кучеряво. Жену дяде отдай, а вожжи на кулак наматывай. Старый конь борозды не портит. От больного таят, если рак. А правда, Андреич, она другому – серпом по яйцам. Молодость – ошибка поправимая, а в шесть десятков смерть слышно. Не всяко лыко в строку.  Для заместителя и постарше можно было найти. Яму ближнему-то не копай. Это, чтобы разлад был. Чужими руками – и рыба об лед не бьется. (Кричит). Я домой пойду. Зубы есть – жевать можно! Голова – как наковальня. Ой, больно, больно, больно!... (Редколлегия безлико-презрительно отмахивается от слов Кускова).

С: - Этот – обыватель. (Требову). Ну, а что вы скажете, Юрий Андреевич?

Т: - Все, что про мутные потоки говорилось, – муть. Не стоит напряжения извилин. Меня другое удивляет. Когда поймет двуногое существо, что нужно жить всерьез. Когда поймет, что правда, правда сделала человека. Что ложь  тычет ему в рожу горячими головешками сожженных еретиков, крестовых походов, Освнцима, невинно загубленных великими вождями и учителями, как и оборотной их стороной – гнилью, застоем, распадом основы основ. И только пережив эту беду и оказавшись у разбитого корыта, люди прозревали и видели правду.

 Но разве закон, что страдание и правда – причина одно другого? Разве не истина, что ложь – причина страдания и только потому страдание становится причиной правды.

Да, в моем очерке парень не налегает на прессу. Читает две газеты. И я буду вруном, если прибавлю к этому хоть строчку. Да, уломать его можно, что и сделал успешно с неким Кривозубовым уважаемый и занедуживший Федор Николаевич. Но, мало того, что этим мы обманем всех. Мы раздавим в парне чувство правды, в, стало быть, человека. И потому, во-первых, не надо быть наивняком и не понимать, что парень, кроме этих двух газет не читает, не видит и не слышит нигде и ничего. Во-вторых, кто сказал, что две газеты – мало? В-третьих, ежели это так, то не повод ли задуматься, почему это так, ибо это правда.

А пример для подражания – вещь известная, шеф. Он – хорош для того, кто его принимает. И… отвергает, коли плох. Вы, уважаемый Лев Григорьевич, тоже пример. И кто-то, быть может, принимает вашу правду, или вы – правду себе подобных (Жест в сторону безликой редколлегии). Но ваша правда – только оболочка лжи, потому что она ломает человека и саму жизнь! Выход? Разбить ее в дребезги или она разобьет нас всех. Я кончил.

(Возмущенная редколлегия вскакивает со стульев, окружает Требова, потрясает у его лица кулаками, топает ногами и т.д. По команде Стебакова, однако, быстро успокаивается, рассаживается по своим местам).

С: (Возмущенно). – Вы видите, уважаемые члены редколлегии, провокационное лицо товарища молодого сотрудника газеты раскрылось полностью. Так называемый «заместитель редактора» не только не внял вашим советам, не только  не понял окрыляющей силы примера, но и от одного только намека на причину своей незрелости перешел к открытой угрозе. Поэтому вопрос о несоответствии товарища Требова своей должности, а также пребыванию в рядах великой партии большевиков считаю решенным. Вы здесь больше никто, товарищ Требов, статеечки ваши доводятся до высокого идеологического уровня и именно в таком виде публикуются. Я так говорю, Федор Николаевич? (Кусков согласно кивает головой). Что и требовалось доказать. Спасибо уважаемым членам редколлегии,  сделавшим благородное дело. Газета выйдет такою, какой должна быть. Комсорга, штудирующего все политические издания, – вот что найдет наш читатель в газете. А вам, Юрий Андреевич, урок. Так было, есть и будет  ВСЕГДА!!! Задумайтесь над этим. И делайте выводы. Как только это случится, –  милости просим. Уважаемая редколлегия простит ваши юные заблуждения и позволит под ее пристальным контролем доказать свою преданность и радение за  наше общее дело.

Ну, а заключительная часть заседания, а мы здесь все свои,  простите, интимная. Федор Николаевич, давай.

К: (Поднимается с огромным усилием). Говорится: по одежке протягивай ножки. В редакции сегодня большая причина. У Льва Григорьевича именины. Разрешите коллективно и по доброй воле поздравить его и вручить ему подарок. (Подходит, подает Стебакову коробку с бритвой, цветы. Редактор сияет. Обнимает Кускова, потом Требова. Плачет. Растроганные члены редколлегии аплодируют).

С: (Сквозь слезы). – Благодарю. От души тронут заботой, человечностью. Вот радость, когда коллектив – родная  семья. Таким и обязан быть дружный творческий штат партийно-печатного органа. Спасибо, Федя, спасибо, Юра! (Члены редколлегии пожимают руку Стебакову, прощаясь, расходятся. Редактор достает бутылку, стаканы).

                                3

С: Разливай, Федор. Держи сосуд, Юра. Выпьем за старого грешника, Льва Стебакова.

К: - Я домой. (Порывается уйти).

С: - Наливай, наливай, Федя. Юра, дверь на ключ.

Т: - А не боитесь, шеф?

С: - Не-ек. Ты думаешь, редактор счеты сводить,  мстить задумал? Нет, жизнь тебе показать. Наливай, Федор, наливай! Ты Юра, мозговитый. Соображай. Что редколлегия может? Ни-че-го! Д-е-м-о-к-р-а-т-и-я. К чему  она призвана? Языком болтать? Это да. Д И С Ц И П Л И Н А – вот что такое демократия, наша советская-то. На всю жизнь усвой. Потом спасибо скажешь. А теперь уважь старика, не обидь. Дверь на ключ! Федя, не глумись. Мы почти ровесники с тобой, сам знаешь, каково... Лей!..

Т: - Вот оно даже как! Ну, зашаманили вы меня, шеф, словесами. Ладно. Лейте, Федор Николаевич. (Поворачивает в двери ключ). По одной за демократию грех не принять...

К: - Ведь силой, силой заставляет. Не хочешь - нет глотай. (Разливает водку).

Т: - Что ж, будьте здоровы, шеф. Ежели я правильно понял, вы людям нужны, как живая мумия.

С: - Спасибо, Юрий Андреевич. Умно. Умно.

К: - Ну, Лев. Сила! Мощь! Живи, Лев Григорьевич, если шею не свернешь…

С: - Спасибо. (Пьют). Пошла колом-соколом!

К. – Вот шарахнуло. Прямо по мозгам. Повело…

Т: - Шеф, вы поражаете меня. Откуда отвага? На рабочем месте – водку пить? В разгар всенародной борьбы за трезвость, в самом, можно сказать, ее штабе? Соображаете, шеф?

С: - А дверь на запоре. Ха-ха. Но идея правильная. Ну-ка, разбирай манатки и к Рите, к Миле. Бабы заждались. Семь время-то. Вперед. Юра, там поговорим. Мне есть, что тебе открыть. Друг друга поймем. Соображай!

К: - К Рите? Ни шагу. Удавлюсь на месте.

Т: - Вы что и впрямь меня женить задумали? Колитесь, шеф, я не пужливый. Иначе – привет… и до лучших времен.

С: - Это ты сам принимать решение будешь, Юрий Андреевич.  Соображай.   

Т: - Шеф, ответьте честно, один раз, больше не прошу.

С: - К Рите, к Рите. Все, выходим. Федор, Юра! Закуска на столе. Водка выдыхается. От баб пар валит – мужиков надо. А вы упираетесь. Живо, живо!

Т: - На грех совращаете, шеф.

К: - Под конвоем ведь ведет. Караул, караул орать надо…

Все трое, захмелело перепираясь, поругиваясь, идут, вслед за редактором. На столе Требова, надрываясь, звонит телефон...

                У  МАРГАРИТЫ

Квартира Риты. В гостиной сервируется стол. В спальне Рита хлопочет над детской кроваткой.

Входит Миля. Одета рискованно, но чувство меры не нарушено.

М: - Дверь не заперта… Ау-у-у?

Р:  Выходит из спальни). – Тсс… Колю укладывала. Засыпает. (На цыпочках проходят в гостиную).

М: - Нарочно открыла?… Для мужичков?

Р:  - И для них тоже…

М: - Придут ли? Звезды ваши по этому поводу что  подсказывают?

Р:  - Что едут. Автобусом номер шесть. Вот-вот явятся. Не сомневайся. Покажись-ка. Шик-блеск. (Рассматривает кулон). Изумруд? Ваш камень. И к перстню личит. Просто Нефертити!

М: - А сами-то!! Это джерси? (Под Высоцкого): «В джерси одета, не в шевьёт…». Так  облегает! Просто  90-60-90. Как вам удается, а, Рита?

Р: Секрет магии, Милечка. Локоны измельчили? Покажите.

М: - (Показывает целлофановый пакетик). Наму-у-читась. И ножницами, и лезвием, вот пострадала… (Демонстрирует забинтованный палец).

                    Р: - Ну, ничего. Заживет. До свадьбы. Вот как заживет, сразу свадьба. Дайте-ка нарезочку (берет у Мили целлофановый сверточек. Кладет на одну ладонь, описывая над ним круги другой, что-то шепчет – «заряжает»). Держите… А пальчик лучше разбинтовать.

                  М: - Почему?

                  Р: - Отвлекает.

                  М: - А, может, – тема для разговора, повод для сострадания…

                   Р: - Тема, Милечка, у вас сегодня одна – Юра. И ничего кроме! Закон магии. Значит, так. Вы с ним – здесь, рядом. Сели и забыли обо всем, не видите никого, ничего – только его. Вы – гейша. «Желаете  оливье»? А «селедочку под шубой»?  «Ах, винегрета?». И… - «Вам конечно, поперчить»? Да  приворотику ему, приворотику.  Дайте-ка пакетик, мы его сейчас в перечницу насыпем. Вот так. Ложечкой подденете, и Юрию, и Юрию.

                   М: - А если откажется? Не люблю, скажет? Не употребляю?

                   Р: - Полюбит.  Я установку на перец дам. Левка знаете каким перцеедом сделался! Ого!                  

        М: - А если сейчас, заранее поперчить, в тарелку? В Юрину?

        Р: - А если по-другому рассядутся? И ваш приворот Левка вкусит? Представляете, что будет? Вы в Левкиных объятиях, а?! (Смеются).

        М: - А мы тарелки переставим.

        Р: - Не искушайте, Милечка, не искушайте. Закон магии…. Из своих рук надежнее…

       М: - А это не вредно? Волосы все же, хоть и измельченные...

       Р: - Здоровее будут. Я Левке, знаете, сколько их скормила? И не только с головы, между прочим…(Покатываются со смеху).

       М: - Что ж вы не предупредили! Я бы тоже… настригла…(Хохочут).  

       Р: - Ну все, все… (вытирает слезы). Пора стол накрывать. (Достает из холодильника закуски, нарезки, бутерброды и т.д.).

М: (Расставляет приборы). – И все же у меня предчувствие… не очень…

Р:  - Еще бы. Так рискованно пикировались с ним в баре. Вообще, скажу: не самое удачное знакомство получилось.

М: - Наоборот, Рита! Отличное знакомство. Он понял: барышня не глупа, не без чувства юмора, а главное, состоятельна. Для непризнанного это приоритет. Согласитесь? Его только нужно пригреть, чтобы оттаял. Требов… Ну и фамилия! Требовательный видите ли он у нас.

Р: - Скорее, от церковного «треба».

М: - И что же оно значит?

Р:  - По-моему, жертву. Не знаю. Что-то поминальное.

М: - Юра и жертва? М-м-м… Едва ли.  Юра неординарен. Это несомненно. Но, не гений, далеко не гений. Иначе не оказался бы в районной газете. Согласись? Но в нем есть шарм. Нет, он не останется на вторых ролях. Никогда. Юра достигнет многого, очень многого. Сделает блестящую карьеру, если поддержать его. Ну, в этом смысле мы ему поможем…Только бы пришел.

Р: - Все равно, Миля. В тон с ним больше не говорите. Сегодня, по крайней мере.

 М: - Он циник, Рита. Даже сверхциник. Он уже зубоскалит над собственным цинизмом. С ним только так и нужно, вывернувшись наизнанку. Я этот язык освоила. Только бы пришел…

Р: - Так, зажигаем свечи. Вечер при свечах!… (Дает Миле спички). Вы эти, я - те. И зовите его, зовите, заклинайте: Юра приходи, двери наши отопри, деву-Милю полюби…

       Одна за другой вспыхивают свечи под усиливающееся бормотание обеих: «Юра, Юра, приходи…», «Лева, Лева, приходи…» и т.д.

                                2

На лестничной площадке появляются Стебаков, Требов, Кусков.

С: - Ну, что вы, как красные девицы? Вот, пришли уже. Девки нас ждут. Смотри, даже дверь настежь…

К: - Вот Лев так Лев! Приволок-таки, хулиган.

Т: - Смотрите, шеф, попорчу невесту.

Входят.

Р: - Наконец-то, пропащая редакция!

С: - Принимай женихов.

К: - Незванных, непрошенных.

Т: - О, и моя невеста здесь! Ого, при параде всех своих прелестей.

Р: - Да вы хороши уже! Нахалы, без нас пили. Нам-то осталось?

С: - Без этого зелья я моих парней на такой подвиг не раскачал бы.

М: - Как видите, Юра, я – пророчица. Мы встретились.

Т: - Ну, если вы не один из авторов сюжета, что привел нас сюда, то, – может быть.

С: (Вынимает и ставит водку, бритву, цветы). – Это мне подарок от «коллег», хе-хе. Бритва люкс. У меня, конечно, такая имеется, но святое дело – уважение имениннику.

К: - Да в каком ты «Житии» Льва-то летнего откопал «именинник»? Они только весенние бывают. У вас партийных-то свои святцы что ли?

 С: - А ты не знал, товарищ газетчик! Свои, свои не церковные. Не трожь этого, беспринципная твоя душа!

 Р: - Вы ссориться сюда пришли? Лев Григорьевич по жизни именинник, правда, Левка?. Какие цветы – прелесть. И бритва! Отличные подарки. Успокаивайтесь.

К: (Ехидно). - Главное, – от всей души куплены, вот от нас с Андреичем.

Р: - Юрий Андреевич, Юрочка, вот сюда садитесь, сюда…

Т: - Я там вон приземлюсь. Ногам просторнее.

Р: - Нет-нет! Это Льва Григорьевича место, законное… Сюда, Юрочка, сюда

К:- Не спорь, Андреич, а то Стебак скажет, мол, в редакторское кресло метишь…

М: - Вполне законное желание, между прочим…

С: - (Кускову). Опять болтовню разводишь, склочник ты беспардонный!

К: - А зачем наливал? Я после стакана, знаешь какой! Я кому хочешь башку снесу. И тебя не побоюсь.

Р: - Да кончите вы  сегодня или нет! Юрочка, вы-то не конфликтуйте, пожалуйста, садитесь….

Т: - А ну как стул заколдован?   

К: - Точно заговорен, Андреич. Ритка – ведьма, весь город знает….

Р: - Экстрасенс, а не ведьма. Понятно, как Джуна…

С: - Прекратите, Федор Николаевич, распускать сплетни… Ведьма. Соблюдайте приличия. Вы в гостях. Возьмите себя в руки.

К: - А я не просился…

Р: - Все! Прекратили в конце концов! Беру власть в  свои руки.  Все сели. Миля, вы сюда. Юрик. Федор. Лев Григорьевич – в кресло, в кресло. Так, (делает пассы руками над столом) приготовили желудки для блюда вкусного, перченого, для водочки, для селедочки. Еда перчее – любовь горячее! Русская народная пословица.

Все рассаживаются на «свои» места,  Миля  возле Юрия, Рита рядом с  редактором.

Т: - Сюжетец развивается. Вот мы уже и рядышком. Му-х! Какие мы соблазнительные!

М: - О, Юрочка, что-то еще будет… Вам оливье? Или под шубой? А, может, винигретику? Положить? Давайте вашу тарелку. (Кладет салаты). Вам поперчить, Юра? (Проделывает манипуляцию с приворотом).

Р: - Конечно, Миля. Тот не мужчина, кто остренького, да крепенького боится. Левушка, твою  тарелку. Поухаживаю.

С: - Вот спасибо. Вот благодарность!

Р: - (Встает). Даю установку на веселье. Все: споры забыли.  Голод ощутили. Еду перченую, рыбку копченую, водочку из рюмочки, да в желудочки. Разливайте, Федор Николаевич, как старейшина редакции. Вам слово.

К: - С меня будет.  На редколлегии тост сказал. Стебак заставил. Ты здесь голова, ты и говори.

С: - Ну его, он тут нагородит, грубиян…

К: - Чего ты опять на меня прешь, Лев?

Р: - Прекратили-прекратили.

М: - Молодого зама просим, слово Юрочке.

Голоса: «Просим, просим»…

Т: (Поднимается). - Придется, потому как зам.

Голоса: Тихо, тихо!

Т: - Шеф, вы – фокус. Ежели бы кто еще полчаса назад пошутил, что я буду говорить здесь вам речь, я бы обрыдался. От смеха, конечно. (Кускову). Я говорю от своего имени.

К: - Валяй и от моего.

Т: - Так вот, шеф, вы фокус, который, ежели он и показан, зрителю не ясен. Потому как стакан горючего, которым вы спрыснули ситуацию,  не разгадка. Хотя он причиной того, что я здесь и говорю вам все это.

Р: - Действительно, не увлекайтесь, заместитель.

С: - Ну, скажем, не только в этом причина, Юрий Андреевич.

К: - Дуй всю правду-матку, Андреич. Сколько молчать можно!

М: - Юрий, продолжайте...

Р: - Не мешайте!

Т: - Тихо! Я тостующий или нет? Так вот, шеф. Или вы знаете меня лучше меня самого, а, стало быть,  знаете людей, либо вы не знаете ничего, и тогда  все многожды хуже. Но в любом случае пью за то, чтобы разгадка оказалась лучше фокуса.

К: - Вот настругал!

С: - И все? А главное? Главного не сказали, товарищ заместитель.

К: - Ты правду ему, Андреич, выложи, правду…

Т: - Хотите, шеф? Могу редколлегию продолжить…

Р: - Да оставьте вы ваши дрязги. Хороший тост.

М: - Очень поэтичный.

Р: - В общем, с именинами, Лев Григорьевич!

Пьют.

К: - Теперь ухожу.

Р: - Из компании? Товарищ сотрудник газеты, где ваша этика?

С: - Все, Федор! Отсюда тебя холостым уже не выпустят. (Хохочет). А ты, уж как мужик-то - того. Бесплодный.

К: (Вскакивает) – Ты опять на меня залупаешься, Григорьевич!?

С: - Какой я тебе «Григорьевич»! Тюфяк! Валенок!

Р: - Сколько можно? Прекратите.

М: - Юра, еще салата? А винегрет? Вам поперчить? Давайте, давайте. Еда перчее – любовь горячее…

С: - Так, Миля, так. Поухаживайте, приласкайте, холостяка… Ему поступок сделать надо… Решение принять…

Т: - Продолжим редколлегию, шеф? Я могу…

Р: - Все, все, все. Молчание. Касается всех. Слово имениннику. Все слушают.

Пауза.

С: - (Встает). – Дорогие мои, Маргарита, Миля, Юрий Андреевич и ты Федор Николаевич.  Спасибо, что вы собрались на мои именины. Я ведь понимаю:  Стебакова не любят. Пол-города обиженных: того покритиковал, того не похвалил. Стебакова  всякая собака куснуть рада. А я вот…  я всех вас люблю. (Пафосно, наигранно). Все, что я делаю – для вас. Все мои труды и старания – для общего дела.

Юра тут правильно говорил. Да, я понимаю людей. Зам у меня умный и я его ценю и уважаю. Мы с ним сработаемся. Федя, тебя я тоже уважаю за прямоту твою, правда, иногда … ну, ладно, и ты на меня не обижайся.

Я пью за вас, люди! За то, что вы не забыли (со слезами) одинокого, старого редактора.

(Все пьют. Минута тишины).

К: - Вот кто исповедник-то у людей – рюмка.

 Т: - Стоп! У меня исповедальный сонет имеется. Тишина!

М: - Тихо! Юра читает собственные стихи. Тихо.

Т: (Задумчиво, неспешно).

         Душою, обмелевшею от пьянок,                      Прильну к столу, изменницу простив.                      На дне пустого, мутного стакана                      Закончу разговор, нить упустив.                      Былого не вернуть, нет, не старайся,                      Погрязнув, как в болоте, целиком,                      Труба зовёт и плачет, будто: «Кайся!»                      Запью опять тугой в гортани ком.                      Белёсые от палева равнины                      По выжженным тропинкам - адреса.                      Поконченной судьбы гардемарины,-                      Пропахшие арестами леса.                      Касаясь стылой наледи губами,                      Сомкнув глаза, тяну горячий воск,                      Простите же меня, увы, пред вами,-                      Пришелец, потерявший всякий лоск.

                                         (Слова Светланы Автономовой).

С: - Упадничество. И не складно. Прекращайте, Юрий Андреевич.

Р: - Нет, стихи, что надо ...

М: - Юра, так я вас, пожалуй признаю, как поэта…

Р: - Всем установка на танцы.

(Включает магнитофон. Приглашает Стебакова)..

М: - Юра, пригласите меня. (Танцуют). Юра, вы мне нравитесь. Вы – мой идеал.

Т: - Совращаете? Смотрите, я – бабник.

М: - А я не боюсь. (Прижимается к Требову. Танцуя, они удаляются от кампании на кухню, прикрывают за собой дверь).

Р: - Поладили… (В сторону Мили и Требова).

С: - Еще бы... Куда ему деться (Заканчивают танцевать, садятся к столу).

К: - Лев Григорьевич, мы с тобой раньше не пили. Но уж, раз пошла такая пьянка, скажи: чего ты с людьми так тяжел? Ведь человек же ты, видно, человек. Как все. По человечески-то как хорошо! Ведь я тебе, раз ты ко мне душой, всего себя положу.

С: - Жизнь, Федя, того требует. Борьба, Федя, против обывателей, болтунов, иждивенцев…  всяких. Соображай, товарищ журналист.

М: - Будет, вам, мужчины. Лева, посмотри-ка мне в глаза. Ближе, еще.

К: - Кто это обыватель? Кто это у тебя иждивенец всякий? Ты врать ври, да не перни!...

Р: - Федор Николаевич, хватит, в конце-то концов!  Лучше выпьемте все, Юра, Миля.

Голоса из кухни: Пейте без нас.

К: - Нет, пусть скажет. Кто обыватель, кто болтун? Я? Я? Чего он меня марает?

С: - Федор Николаевич, прекрати свой солдафонский юмор. Опять истерику закатить хочешь?

Р: - Все, Федор. Помолчи. У меня сюрприз для Льва Григорьевича. Подарок имениннику. Настоящий.  Идем со мной, Левушка. 

Уводит Стебакова в спальню, откуда через некоторое время раздается спор, крики, плач ребенка.

С: (Выскакивает из спальни). - Перепила, что ли?! Патриотка!

Р: (Выходит следом со свертком на руках). – Знакомьтесь, гости дорогие: Николай Львович Стебаков – сын Льва Григорьевича.

С: - Пьяная? Ты пьяная?

Р: - Нет, я не пьяная. Взгляни, Левушка, посмотри. Узнаешь? Чьи бровки, чей носик, чьи глазки, приглядись…

 С: - И близко не лежал. Убери. Зачем вытащила.

К: (Подходит, разглядывает ребенка). - Дак

на тебя и смахивает…

Р: - Юра, Миля, выйдите на минутку.

С: - Рита, прекрати! Устроила опознание… Юрий Андреевич, вы там решили что-нибудь или нет?

Т:  (Из-за двери). – Нас нет дома, шеф.

Р: - Ты месяцы-то посчитай. Лева. С той встречи, нашей…

С: - Кончай, Рита. Прекращай комедию. Пошутила – достаточно… Твой ребенок… Это любая сказать может.

К: - Рита, ты правду говоришь? А ты насчет ребенка не темни, слышь, Григорьевич?. Ты давай не прячься. Твой парень или нет?

С: - Прекращай истерику,  Федор Николаевич. Испоганил банкет. Уходить надо. Эй, Юра! Давайте ко сюда.

Выходят Требов, Миля.

Т: Что за скандал?

     Р: (Показывает им ребенка). - Да вот у Льва сыночек народился. Весь в папочку… А он… испугался.

    Т: - Шеф, это ваш бейби?

    М: - Сходство потрясающее… Рита, вы ничего не говорили…

    Р: - Сейчас вот… говорю. Для того и позвала…

    К: - Лев Григорьевич, ты этим не шути. Мне Бог детей не дал, так… ты это кончай! Не то я тебя! (Замахивается на редактора).

    С: - Что?! Это ты на меня! Прочь! (Толкает Кускова, тот падает).

    К: (Поднимается). - Ты драться!? Все видели? Бойся, Лев Григорьевич! Я тебе устрою! Я тебе покажу…

    С: - Че-го?! Уйди с дороги. (Отталкивает Кускова).

   Рита уносит ребенка в спальню, возвращается.

   К: - Ну, бандит!. Больше я топтать тебе себя не дам. (Налетает с кулаками, бьет Стебакова. Свалка). Это тебе за меня, это за Кривозубова. А это за ребенка. На, на!

   Т: (Разнимает). Быки. А ну, расходитесь, брейк!

   С: (Кускову). - У, сморчок. Недоносок. Я тебя завтра… ударю…

   Т: - Шеф, шеф, черт вас возьми. А ну остыньте, охладитесь…

   С: - Благодарю, Риточка, за вечер, за праздник, за именины. Это я не забуду. Это так и знай!.

   Р: - Я-то при чем? Я тебе сына предъявила.

   К: - Наиздевался. Нашакалился над людьми. Скольких оплевал, растоптал – за всех ответишь. Ребенка не признал. Разве ты человек? Зверь. Это все мои свидетели. Я завтра же в горком, в райком пойду…

   С: - «Обидел…». «Растоптал». Обыватель. Сплетник. В райком он собрался! В горком. Иди, заявляй. Кто тебя послушает!… Сморчок бесплодный…

   Т: - Шеф, не оскорбляйте народ.

   К: - Я все расскажу. Пусть хоть раз правду узнают. Увидят твое настоящее лицо «редактор».

   М: - Прекратите, мужчины, перестаньте!

   К: (Одевает плащ). – Чтобы я с этим гадом за один стол когда-нибудь сел… Идем, Андреич, отсюда, идем…

   Р: - Сейчас все пойдете, Федя. Юра с Милей тебя проводят. Лев Григорьевич. Успокойся… (Делает «магические» пассы над головой Стебакова

   С: (Отталкивает руки Риты). - Пусти… Мне идти… надо, мне надо…

Никем не замеченная в комнате появляется Жданкина. Пауза.

                                    3

  Ж: Что-то и дверь не заперта. Слышу, шумно у вас – Леончика голос.  Всей компании честной здравствовать. О, и выдающийся мужчина (в сторону Требова) здесь. Леон, отметь: он меня сегодня от смерти спас.

Стебаков высвобождается из рук Риты, встает возле Жданкиной.

Р: - А тебя кто-нибудь сюда приглашал? Пришла незваная, юбка рваная.

К:  (В сторону). – Ей да не знать, где народ собирается...  Жучок, небось под каждом столом, в баре-то. (Рите) А, кто давеча, в кафе про банкет-то болтал?

С: - Молодец, Маша, Вовремя пришла. Вовремя. А то здесь мне мордобой устроили,  ребенка подсунули, сын, мол, мой. Наследничек первой очереди. Зна-а-ем, все знаем.

Ж: - Что такое?

С: - Да, вот так, Маша, запоминай. Будешь свидетелем. (Подходит  к столу, забирает бритву). Затащила на банкет. Ребенком тыкать начала. Мол,  признавай за сына. Я – нет. Так драку закатила. Бугаев зазвала поздоровей.

Ж: - Леон, я всех в баре видела, не иначе -   сговаривались…

Шум, голоса возмущения.

С: - А что нет? Запричитали! Все знаю. Ты, Риточка, думаешь, пришел бы я сюда, если бы не знал, что да зачем? Знал, что свистопляску эту готовишь, что Требова и Федора подговорила. Под видом сватовства заговор устроила. Не выйдет! Я нарочно пришел, чтобы раскрыть вашу банду. Вы все за это ответите. Маша все подтвердит.

Ж: - Конечно, Левушка, все как есть до словечка…

К: - Банда?! А кто нас на аркане сюда тянул – банда? Облыжник!

С: - Маскировались, знаю!

Т: - Не прерывать! Продолжайте, шеф священнодействие вашей лжи. Самой советской, которую я когда-нибудь слышал.

Р: - Какой заговор? Мы твои именины отмечаем. Заговор.

М: - Вы же именинник!

К: - Вот я завтра о чем в райкоме доложу – именины он празднует. Борец за линию, партеец со стажем… Дармоедами обзывается…

С: - Какие именины? Откуда взяли? Нет у меня никаких именин. И не было. Нечего приплетать. Я вас на идеологию проверял, а вы и обрадовались. Обыватели, сплетники…

Т: - Меняйте, лексику, шеф, сколько можно!

С: - (Кускову).- В райко-о-о-м!!?? Это я тебя туда  потащу, заговорщик. (Требову). А ты кого защищаешь опять? Притон этот? Тебя сюда заманили, чтобы женить, а ты как телок приволокся. Причесочки, ноги голые, юбка до пупка. Диванчик на кухне. Ты думал, так себе?

М: - Лев Григорьевич, ну, вы действительно… негодник. Клеветник…

Т: - Откуда такие сведения, шеф?

 Р: - Свою затею, как не знать!…

С: - «Затея…» Мало ли что я затеваю, а ты и рада-радехонька из кожи лезть. Борделя я тебя не просил устраивать. Это твоя инициатива.

К: - Вот конюшня! (Машет рукой, отходит в сторону).

С: - Знает Стебаков, с кем дело имеет. Ведь кто вы есть? Пыль дорожная. Дунь – и нету, как не было.  А кое-кто этого не понимает, потачку вам дает,  д е м о к р а т и ю.  Беспечность это, не демократия. Вас в кулаке держать надо. Что Стебаков делал и будет делать. Будьте уверены!... Этого строго дурака на завод звонить заставил, а добился своего. (Кускову). С завтрашнего дня вы уволены, товарищ Кусков. Понятно? Вот так. Молокососа редколлегией взял. Ты, Юрий Андерич, думал, раз с дипломом – то не достану?! Достал. И своего добился. Материал твой, каким положено ему быть, напечатаем. Так-то. А не тот, что ты намарал. Вот что такое Стебаков. Соображай. Подарок вас заставил купить и поднести. Что? А? Ха-ха. Женить тебя захотел – и женил бы.

М: - Это не вашего ума дело, Лев Григорьевич. Этого не касайтесь. Распоряжайтесь в редакции. А не нашей личной жизнью. Правда, Юрочка?

С: - Эт мы посмотрим, чье дело. Эт поглядим. Юра, есть у вас такая Ирина?

Т: (Грозно). - Шеф, в чем дело?

С: - Есть, спрашиваю?

Т: - Шеф, не тяните. Откуда про нее знаете?

С: - Она тебе сто раз звонила. Сегодня. Первый раз при ней. (Кивок в сторону Риты). Утром. Просила тебя. Молила. Звала. Тебя не было.

Т: - Вы, болван тьмутараканьский! Козлотур паршивый. Почему молчали? О, Боже! Ирка, Ирка, Ирка!

М: - Ира? Рита, что же это такое? Лев Григорьевич, как вы можете! Я вас… Я папе…

С: - Я сам вашему папе все доложу. Как со своднями связались. Как его добром, квартирой, да машиной женихов заманиваете. Он рассудит. Нет, Милечка, богатством любовь не купишь.

Р: - Убить мало за это. Вот что!

С: - «Уби-и-ть»! Так-то ты заговорила, магиня! Колдунья. Экстрасенша. Джуна лопухошвили. Только голову морочишь. Думала, ты тут всем заправляешь?  Не-е-к! И нечего корчиться, нечего!

К: - Ой, башка болит. Ой, не могу…

С: - Заумирал. Запричитали. Ха-ха-ха! Что узнали Стебакова! Кушайте на здоровье. Кому добавки? Ха-ха-ха…

Т: - Ну вы чудище, шеф. Всех облысили, всем место определили. С кем же сами-то остались? Это вас не трогает? Не пугает? Ни в чем не убеждает?

С: - Есть с кем. Не думайте.

Ж: - Хорошо ты им объяснил, Леончик. Так им, так. А теперь идем, мой родной. Раскипятился, ишь, что самовар. (Требову). Вы уж поберегите его, красавчик. Как меня сегодня оберегли. И в бар дорогу не забывайте. Для вас всегда все найдется. Пойдем, Леончик,  пойдем, мальчик.

Р: - Лева. Ты, что же – с ней? С этой  барменшей?

С: - Да, Маргарита, с ней! Честной труженицей, преданной подругой, патриоткой нашего дела. Соображай!

Ж: - Мы с Леончиком не разлей вода…

Голоса: нашли друг друга, два сапога пара, утюг и сексота и т.д.

С: - Что беситесь? А на здоровье! Мне любовь ваша не нужна. Я ненависть выше любви ставлю. Раз Стебакова ненавидят – значит правильно он живет, действует. Я прав, а не вы – трутни, бездельники, заговорщики, интриганы, Небось, хотели Стебакова с должности скинуть? А блин вам! Не выйдеть! Именины они праздновать собрались, депутаты, идеологические работнички. Всех на чистую воду выведу. Все вот где у меня (машет кулаком) будете…

К. - Побойся Бога, Хрен Отродьевич. Что ты несешь-то, городишь-то чего! За оговор-то перед Господом ответишь, прохиндей.

С. - Вот, Федор, где твоя гнилая  червоточина. Вот где твой изъян. Богом он пугать меня вздумал, темная душа. И это газетчик, советский. У которого на любу, железом должно быть вызжено: «Никакого Бога нет и быть не может».

К. - Тебе Бог не нужен. Точно. Тебе дьявол нужен. Людей-то губить.

С. - Не людей, а нелюдей. Для такого дела и дьявол сгодиться. Это не сомневайся.

Т. - Интересно, шеф, у вас получается. Бога нет, – а дьявол, значит, сгодится? Не связываются концы.

С. - Ой, ой, поймал меня зам на логике. Подловил. Не-ет! Меня не поймаешь! Ты про вихри враждебные слышал? Которые веют над нами? Про что тут намек? Откуда они взялись? От него. Соображай. Чтобы мещан  развеять, обывателей. Чтобы жизнь  построить новую. Понял, зам?

К.- Такую, как в редакции? Нет уж, не надо. Сыты по горло этим адом… твоим

С.- Нормальная жизнь, советская. Соображайте!...  Пойдем, Маша.

Ж: - Оставайтесь все живы-здоровы, мои цыпоньки.

(Поддерживая Стебакова, грозящего  кулаком, уходят).

К: - Ой, голова. Ой, больно. Разламывается. Все разламывается. Конец, конец. Умер. Пенсию ждал. Дождался… С дьяволом сойтись. Козни терпеть. Ой-ой-ой, больно! Ой, голова-а! Помогите. Ничего не надо. Дайте куда лечь, помереть. Ой-ой-ой…

(Держась за голову уходит).

Т: - Каша. Каша. Месиво. И это жизнь? А не ее поругание? Попрание света по законам тьмы?  Да, шеф, вы были именинником. Но праздники не длятся вечно. Кончился и ваш сатанинский шабаш.

Нет, Лев Григорьевич. Не быть по-вашему. И с очерком и с Федором Николаевичем. Газета напечатает правду, Кусков выйдет завтра на работу. (Рите). Рита, телефон есть? (Подходит к аппарату, набирает номер). Алле. Типография. Говорит Требов, заместитель главного редактора районной газеты. Печатается? Остановите. Немедленно, экстренно. Правка конъюнктурного характера. Да, будет распоряжение. Письменное. Через полчаса привезу. Да, лично…

(Снова набирает номер телефона). Ира! Ирка… Милая. Знаю, знаю, только что сказали. Решилась-таки, решилась… Конечно, приеду… Лечу… Потерпи, чуть-чуть, дела у меня. Успею, с последним автобусом, успею. Господи, Господи. Ты – есть, есть! (Почти  убегает, не простившись ни с Ритой, ни с Милей. Слышен его удаляющийся голос). - Федор Николаевич, подождите. Федор Никола-а-е-в-и-ч….

М: - Вот так финал… Спасибо. Всем спасибо. (Быстро уходит).

 Рита встает в позу йога, склоняет голову, то ли медитируя, то ли плача.              

                       ЭПИЛОГ  (В финальных титрах)

Требов Юрий Андреевич – уволен  из редакции районной газеты в связи с профессиональной непригодностью. Перебрался к Ирине, занимается поэтическим творчеством и поисками работы.

Кусков Федор Николаевич – препровожден в психиатрическую клинику.

Маргарите – поставлено на вид за действия не совместимые с моральным обликом народного избранника.

Миля – вышла замуж за гл. инженера трикотажной фабрики.

Жданкина – назначена управляющим треста столовых и ресторанов.

Стебаков Лев Григорьевич – удостоен Почетной грамоты ГК партии за заслуги… и в связи с 60-летием Великого Октября.

Детище Великого Октября – СССР – отсчитывало последние 15 лет своего существования…

                                                                                                                                   2015 г.