Геннадий Кагановский
Николаю Тютчеву
с пожеланием выздоровления
С Ц Е Н А 1. Комната.
Б о р и с (один).
Какое утро!.. Что случилось?
Вчера был снег. И дождь. И грязь…
И вдруг – сплошное солнце:
на крышах, и в саду,
и в комнате. Пора
все окна распахнуть.
(Отпирает раму.)
Прохладно, но тепло
от этого лучистого потока.
Вчера так хмуро было, мерзко.
Мне не хотелось даже
вставать с постели. Ночь
вдруг принесла такую перемену.
Мне чудится – недаром
преобразилось всё:
я вижу в этом знак
преобразить себя,
воспрянуть духом, вспомнить,
как можно жить легко и безмятежно,
забыть все подозренья и боязнь,
отвыкнуть от уничиженья
себя в глазах других и научиться
быть равным всем – от дворника до Бога…
(Пауза.)
Как будто солнце утра
вошло мне в кровь
и растеклось по венам.
Я лёг вчера двадцатилетним старцем,
а подымаюсь юным, окрылённым.
Отныне должен я
необходимым стать
всем людям на Земле,
чтоб без меня им жить казалось тошно.
Я должен остроумием блистать,
вонзая молнии направо и налево;
быть в окруженье преданных друзей,
в кольце врагов заклятых.
И девушек искусно завлекать –
смешливым равнодушием коварным,
вниманием случайным. Ведь во мне
клокочет столько непочатой ласки.
Мне кажется, теперь
не пропущу я мимо ни одной юбчонки, буду
искренно влюблён во многих сразу…
Что за наважденье?!
Я перед сном вчера решал задачу
за шахматной доской –
за этой вот доской: в три хода мат;
но не сумел решить и лёг.
И что сейчас я вижу?
Король стоит под шахом,
нет поля отступать,
и нет защиты. Мат!..
Здесь ночью кто-то был!
Но двери заперты.
Окно закрыто было тоже.
Пожалуй, я забыл –
задумался и не заметил,
как короля припёр… Но нет,
я помню, не решил задачу.
Здесь ночью кто-то был!
Вот радость привалила!
Кто был – возможно, и сейчас
со мною здесь. И значит,
не одинок я!
(Смотрит под кровать и по углам.)
Но где же он? Или она?
Ведь двери и окно закрыты были.
Он не мог уйти.
Где ты? Откликнись!
Почему таишься?
Я рад тебе, поверь.
Явись сюда. Сыграем
в шахматы – ты, кажется, любитель.
Явись. Я угощу тебя арахисом и чаем.
(Глядится в зеркало.)
Что за лицо?
Признайся, это ты?
Нет – я. Да – я.
(Трогает зеркало.)
Ведь зеркало…
(К окну.)
Ах, утро! Золотое утро!
Вокруг такая благодать, а у меня в душе
сцепились будто змеи,
шипят и давят…
Г о л о с (за спиной Б о р и с а ). Шипят и давят…
Б о р и с (живо обернулся). Кто здесь?..
Не измывайся над моим терпеньем.
Куда ты спрятался?
Ну что ж, плевать.
Не хочешь – шут с тобой.
Ослышался, наверно.
А может, это эхо. “Шипят и давят”.
Утро! Солнечное утро! Забыть
тоску и одинокость,
довериться людской любви,
воспрянуть духом…
Г о л о с . Воспрянуть духом…
Б о р и с . Снова! Кто здесь?
Г о л о с . Кто здесь?..
Б о р и с (оглядывает комнату). Ну нет!
Терпенья моего тебе не извести.
Посмотрим – кто кого. Я буду ждать.
(Садится.)
Не знаю, почему
ты от меня таишься.
Ты друг мне или враг – я рад тебе,
мой гость. Откройся, снизойди…
Ни друга, ни подруги. Был раньше друг.
Оставил – прельстился женщиной.
Но он не виноват. А я?..
Меня как будто воскресило:
вот это утро – солнце, небо.
Я растворюсь в весенней этой сини.
И вновь возникну –
другим, совсем другим возникну:
весёлым, юным, озорным,
красивым, пылким…
Г о л о с (прерывая). Выродок несчастный!
Куда? Куда ты прёшься?
Ты проклят! Проклят навсегда! И на колени
станешь, и космы будешь рвать, и слёзы лить –
напрасно всё… Ты проклят!
Б о р и с пытается поймать руками Г о л о с и задушить его,
потом зажимает себе ладонями уши, бросается ничком
на постель, стонет.
З а н а в е с.
С Ц Е Н А 2. Уголок закусочной.
Входят Б о р и с и В и к т о р.
В и к т о р . Садись, дружище.
Вот так да! Не чаял, не гадал
и встретил. Где? В общественной уборной!..
Признаться, я тебя частенько
поминал, а навестить – не соберусь.
Семья, работа… А ты? Ты почему
ко мне не кажешь носа?
Когда увидишь ты наследницу мою,
ты станешь частым гостем
в нашем доме… Но что с тобой?
Ты зелен и угрюм.
И взгляда избегаешь. Ответь.
Б о р и с . Со мной беда…
В и к т о р . Что за беда? Я выручить готов.
Б о р и с . Нет, ты не в силах.
В и к т о р . Чудак же ты! Ты был всегда таким.
Всё сам да сам. Не веришь в помощь друга.
Скажи, что за беда?
Б о р и с . Я болен.
В и к т о р (шутя). Что?..
Уж не с ума ли спятил?
Б о р и с . Точно так… Почти…
В и к т о р . Вот, братец, удружил. А что врачи?
Б о р и с . Я не ходил к врачам.
В и к т о р . А может, нет болезни?
Ты сам себе внушил,
ты мнителен с пелёнок.
Б о р и с . Нет, болен я.
В и к т о р . Ты расскажи подробней –
в чём боль?
Б о р и с . Нет боли. Тяжесть есть.
Груз на душе. И голоса…
В и к т о р . Какие голоса?
Г о л о с 1-й . Какие?
Г о л о с 2-й . Дурак!
Г о л о с 3-й . Бесполая скотина!
Б о р и с . Я одинок. Ни близких, ни друзей.
Я сам себе и родственник, и друг,
и просто собеседник. Представь же,
как самовлюблён, саморевнив я,
и до чего же я опротивел сам себе.
Я весь как сжатая пружина,
которой никогда не развернуться.
Мешает что-то мне
собраться с силами, искать разумный выход.
Цепенеет мысль.
Я скоро стану идиотом.
Проклятье тяготеет надо мной.
Проклятье мира…
Выть! Затравленным матёрым волком –
выть! Шакалом плакать! – Не поможет…
Тревога тайная гнездится.
Сосёт, щекочет, к сердцу жмёт.
Предчувствия меня одолевают:
всё полно для меня значенья –
значенья страшного, угрозы.
Все вещи – символы.
Всё – предзнаменованье.
Апатии я предан –
расслаблены и мускулы, и мысли…
И нет прибежища мне от меча Дамокла.
Даже книги вселяют ужас – будто
зависаю над бездной роковой,
вдали от мира, и никто
не видит и не выручит…
Воображенья дебри, мир фантазий –
диктуют мне и искажают явь. Я слышу
голоса, которых нет в помине.
Иду по улице – все надо мной смеются.
И оскорбляют. И хотят поймать.
Надменны все. Все смотрят свысока,
чванливо и со спесью,
гнушаются моим соседством,
плюют мне под ноги…
В и к т о р . Зачем ты так? Опомнись!
Г о л о с 4-й . Дитя презренное! И в гроб сойдёшь младенцем…
Б о р и с . Внимательно вглядись в мое лицо. Скажи –
в нём явны детские черты и выраженье? Слишком
похож на кнопку нос – скажи?!
В и к т о р . Ты что городишь? На какую кнопку?
Лицо как всякое лицо…
Б о р и с . Ты на меня глядишь
и будто бы пронзаешь
чем-то острым. Больно.
Г о л о с 5-й . Молодой, а старый!
Б о р и с . Я не могу, когда в глаза мне смотрят…
И сам – в глаза боюсь взглянуть:
и другу, и чужому.
Я словно в чём-то виноват,
заискиваю перед всеми
и спорить не решаюсь –
как будто я не прав во всём
и непременно круглым дураком
меня сочтут.
В и к т о р . Я понял всю беду и представляю –
тебе отвлечься надо.
Найди занятье по душе.
Не избегай людей.
Крепись и верь в успех.
И не мешало б вспомнить
спортивную закалку…
Г о л о с В и к т о р а . Как мне избавиться?
Зачем тебя я встретил?
О сгинь, несчастный, с глаз долой!
Пигмей, уйди с пути Титанов!
И посягать не смей
на дружбу с ними, позабудь надежду…
Г о л о с 6-й . Злой, а добрый!
Г о л о с В и к т о р а . Болван, ты здесь ещё? Исчезни,
шут земли и неба! Рассыпься в прах…
Б о р и с зажимает уши ладонями, облокачивается на стол.
В и к т о р (встаёт). Прости,
но дома ждут меня. Ты заходи
ко мне, ты адрес знаешь.
А главное, найди занятье
и верь в успех… Ты слышишь?
Б о р и с не отвечает. В и к т о р уходит. (Пауза.)
Б о р и с (не подымая головы). Занятье по душе.
Я не настолько глуп, чтоб не искать его.
Но если нет наклонности крутой
ни к одному занятью в мире...
Привязанности нет
ни к людям, ни к земле, ни к небу.
Ничто не дорого, и ни к чему
нет интереса, страсти и влеченья –
что делать, если так?
(К зрителям.)
Что делать мне?!
Г о л о с а . Мерзавец… Гнус…
Б о р и с . Ни одного таланта
я не нашел в себе. Я серый
человек, безликий и бездарный.
Ни в ремесле любом, ни в музе и искусствах –
я слова не могу замолвить.
К наукам тоже тяги нет…
Желанье просто жить!
Но созерцанье мира без участья –
мне тяжко, и к тому же:
висит над праздными людьми
забота о насущном хлебе.
Г о л о с 7-й . Отчаянья полна твоя душа.
Хмельная чаша жизни…
Она тебя жестоко обошла –
досталась всем по кругу,
и только ты наказан, только ты.
И жаждущие губы
едва удерживают стон,
зовут целительную влагу…
Б о р и с . О, что за дивный голос?!
Г о л о с 7-й (продолжает). Не сетуй, не отчаивайся, брат.
Сестра я наречённая твоя.
Я вызволю тебя от всех напастей. Иди
за мной, куда я укажу.
Тебя там ждёт подруга –
вы с ней обручены заочно…
Встань, ободрись.
(Б о р и с встаёт.)
За мною следуй…
(Б о р и с делает нерешительный шаг.)
Ну, смелей!
(Б о р и с повинуется.)
Зовёт тебя невеста – Юнна.
Она поймёт тебя, залечит
твои недуги, язвы, сплин.
Страданье обернётся наслажденьем.
З а н а в е с.
С Ц Е Н А 3. Лестничная площадка.
Появляется Б о р и с.
Г о л о с 7-й. Вот дверь её. Звони.
Желаю счастья. До свиданья.
Б о р и с . Не знаю, что со мной. Туман
застлал глаза и разум.
В груди биенье тысячи сердец.
Меня от этой двери
как будто тянут за полу, и кто-то
к ней толкает.
Ты слышишь, дивный Голос?!
Хочу тебе я верить – не смею. Ничего
не жду за тем порогом.
Но если отступлю, вся жизнь
укором будет, насмешкой вечной:
быть в трёх шагах от счастья –
вот потеха! –
и стать к нему спиной?!
Г о л о с 8-й (как будто из-за двери). Любимый мой!
Я жду. Поверь в меня. Я Юнна,
невеста юная твоя.
Войди ко мне, я приголублю,
от беспокойства исцелю.
Тебе легко со мною станет,
в глаза вольётся чистый свет,
и мир увидишь, озарённый
чудесным смыслом и мечтой,
вздохнёшь свободно полной грудью,
гнёт тяжкий с плеч твоих падёт,
узнаешь ты, что есть на свете
долина счастья – есть любовь…
Я жду тебя. Поверь. Я Юнна…
(Б о р и с нажимает кнопку звонка.)
Пауза. Дверь открывает М у ж ч и н а.
М у ж ч и н а . Кого вам надо?
Б о р и с . Мне к Юнне. Ждёт она меня.
М у ж ч и н а . Здесь нет таких. Фамилию скажите.
Г о л о с 8-й. Войди, любимый.
Б о р и с . Вы слышите? Она зовёт. (Пытается войти.)
М у ж ч и н а . Куда? Напился, что ли?
Г о л о с 8-й. Войди. Я жду.
Б о р и с . Зовёт она… (Хочет отстранить М у ж ч и н у .)
М у ж ч и н а . Болван, куда? (Бьёт Б о р и с а кулаком в лицо.)
Г о л о с 8-й. Ты разлюбил меня. Зачем ты медлишь?
Б о р и с (опять к двери). Пустите. Умоляю вас…
Выглядывают с о с е д и .
С о с е д . Скрутить его, бандюгу.
С о с е д к а . Наглеет молодёжь.
Б о р и с . Пустите же!
(М у ж ч и н а с С о с е д о м заламывают ему руки
за спину, валят на пол.)
С о с е д (С о с е д к е). В милицию звоните. Пускай наряд…
Б о р и с . Что делаете?! Юнна, где ты?! Молчишь?! Спасти
не хочешь?!
М у ж ч и н а . Он тронутый… Не нужно в милицию…
Врача сюда…
С о с е д к а . Я позвоню.
Б о р и с . За что глумитесь надо мной?
Освободите руки! Я не буйный.
(Ему отпускают руки.)
Добром я к вам, а вы – злодейством.
(Хочет уйти, но С о с е д ставит его лицом в угол.)
С о с е д . Не норови уйти. Придётся
упечь тебя в казённый дом.
Там всё к твоим услугам –
и Юнна там, и сам Наполеон.
М у ж ч и н а . А я сперва не понял.
В сердцах и руку приложил.
Г о л о с 9-й. Его повесить надо, подлеца.
Г о л о с 10-й. Зачем? Мы лучше сбросим
из нашего окна.
Г о л о с 9-й. А вдруг не разобьётся?
Пятнадцатый этаж – не так уж высоко.
Г о л о с 11-й. Надёжнее всего – расстрел.
Г о л о с 10-й. Кто – за? Проголосуем.
В с е Г о л о с а. Расстрел. Расстрел. Расстрел.
Б о р и с (себе). Конец пришёл всему.
Спокойно. Стисни зубы.
Мне в спину дула чёрные глядят.
Осмыслить не дано:
мне жаль или не жаль…
В с е Г о л о с а . Расстрел! Расстрел! Расстрел!
Б о р и с (резко обернувшись). За что? За что? За что?
Входят л ю д и в б е л о м , уводят Б о р и с а.
З а н а в е с.
С Ц Е Н А 4. Больница.
Б о р и с (за решётчатой дверью из рифлёной арматуры).
Я думал, мир – гармония и диво;
всем счастье равное, всё справедливо…
Гостеприимный Жёлтый Дом. Мой бред
нашёл приют и крышу,
смирительные стены и замки
и – за решёткой – новую свободу.
Я пережил расстрел
и в бездну падал,
мне голову хотели отвинтить.
И много раз – и завтра, и вовеки –
я осуждён встречать такую смерть,
и возрождаться вновь,
и снова гибнуть…
Мне душу жжёт клеймо проклятья.
Вся вековая боль Земли
в моём воспламенилась сердце.
Хочу – помимо этих стен
пускай меня услышат люди…
Вы слышите мой вопль,
последыши Адама?!
Мои потомки в тысячах колен!
Не за себя – за всех отверженных,
за обречённых всех,
за пепел войн, тиранства, гнёта,
за жертвы лжи и нищеты,
за обессиленных старейшин –
я подымаю Знамя!..
Какая дикая вина
могла навлечь на нас все беды?
Мы в муках рождены и умираем в муках,
и путь от люльки до креста
лежит по раскалённым углям.
Но если жизнь – лишь маета,
и если вне пути земного
нет жизни нам –
разумней сгинуть,
не ждать, когда придёт черёд!..
Я как слепой – простёр
в пространство руки.
Опоры ли ищу? Или примет пути?
Я откровенья жду,
чудесного прозренья.
Нарядная весна меня на волю манит.
Какое утро там… Как пахнет
клейкою листвой! Как молод-зелен мир!
И как ликуют птицы!..
Бывает миг – и озаряет
меня волшебно-синий свет,
я упиваюсь обновленьем
и верю в гений человека:
ему повиноваться будут
законы вечные Земли
и Солнечного окруженья.
Факир невиданный, кудесник,
он обращать сумеет вспять
теченье жизни – смогут старцы
вернуться снова к юным дням.
Он обезвредит зло, болезни,
он победит и смерть
и воцарит повсюду
Свет, Разум, Красоту и Счастье!..
Я радуюсь, мечтаю, верю. Но вдруг
надсадный гром!
И тьма меня сжимает,
и травят вновь меня
все горести – мои и вселюдские –
и с ужасом я жду:
какое-то космическое тело
с Землёй столкнётся,
будет тлен и прах;
плоды науки, опыта, дерзаний –
всё канет в бездну;
и никогда никто не будет знать –
была Земля иль не было Земли…
О Вечность! ЧТО таишь в себе?
(Пауза.)
Устала голова. Мне тяжко.
Тяжко мне.
И многим, многим, многим!
Мне тяжело за всех.
(Внезапно вцепляется в прутья двери.)
О люди!
Будьте милосердны.
Терзанья моего не обходите.
Молю вас – излечите:
от одиночества, от голосов,
от ужасов, от смерти!..
Я проклят Богом. Проклят без вины.
Причина в чём? Не верю я причинам –
ведь у причины нет причин…
Как голова устала.
(Пауза.)
Решал задачу я за шахматной доской.
Но кто-то мне объ…
Г о л о с а (хором). ШАХ и МАТ!!!
Б о р и с . Да. Мне объявлен шах и мат…
З а н а в е с .
Москва, 7 апреля – 21 мая 1961.
ОТ АВТОРА. Публикуя эту поэму спустя 36 лет по её написании, я решил (не без колебаний) сохранить в тексте полное имя её адресата. Я знал Колю Тютчева по совместной учёбе в конце 1950-х годов в одном из московских техникумов. Из-за болезни он не смог закончить учёбу, но наше знакомство продолжилось: он заходил ко мне домой на Большую Якиманку, мы не раз прогуливались вдвоём, и он раскрывал мне свою терзаемую душу. Одно время он работал в книжном магазине на Колхозной площади, но вынужден был уйти и оттуда. Потом он вовсе исчез, и с тех пор я ничего о нём не слышал… Теперь, быть может, откликнется? (1997.)
