К А Р Т И Н А В Т О Р А Я
Кабинет ресторана. Т у р г е н е в - мечтательно откинувшись, сидит в глубоком кресле. Первые сумерки. Тихо, с легким проникновением, звучит один из венских вальсов Ланнера.
В такт музыке Тургенев легонько пристукивает ладонью по изгибу подлокотника.
Как бы из стены, возникает и плывет - в согласии с музыкой - полувоздушный светлый образ В р е в с к о й .
Т у р г е н е в . Это вы?! Если б вы знали, как я рад!
Вревская описывает полный круг возле кресла. Тургенев сидит недвижимо -
ведь это не явь: полумечта, полусон. Баронесса останавливается перед ним.
Т у р г е н е в (лукаво глядя на нее.) Юлия Петровна, милая!
Вдруг она мягко и словно в испуге отстраняется, отводя руки за спину - как если бы он
попытался привстать и поймать их. Начинает неторопливо вальсировать по всей сцене,
то удаляясь от кресла, то приближаясь к нему, и будто приглашает Тургенева
быть ее партнером, но он лишь по-прежнему лукаво глядит на нее да легонько похлопывает
в такт по креслу. Продолжая свое кружение, она в шутку делает вид, будто все-таки совершает тур вальса с ним вдвоем. И он тоже - ведет своеобразный “монолог вдвоем”.
Т у р г е н е в. Доложу вам по секрету, баронесса. Граф Сологуб называет вас в числе первых петербургских красавиц. Уверяет, что во всю жизнь не встречал женщины столь пленительной - и наружностью, и грацией, и бесконечной добротой... Признаться, я не очень-то жалую графа, но в этом случае не стану оспаривать его вкус и мнение...
Сумерки сгущаются.
Те пять дней, что вы гостили у меня в Спасском... Как вы были милы!..
Баронесса в радостно-возбужденном утомлении опускается с ходу в кресло-качалку у стены.
Я мало знаю о вас. Слышал только - семнадцати лет вышли за генерала Вревского, а вскоре он погиб на Кавказе... Но до сих пор - я не вижу, чтобы вы желали чего-нибудь нового. А ведь вы еще так молоды!
Ланнеровская “цепочка вальсов” все еще звучит -
чуть глуше, но с еще большим проникновением.
Что вы сказали? Очень ко мне привязались? А я...
Появляется С а н д . Не замеченная и не услышанная Тургеневым, садится тут же, близ входной двери. Тургенев продолжает свой “монолог вдвоем”... теперь уже втроем.
Сидеть бы сейчас с вами в восточном кабинете вашего дома, попивая чай, поглядывая на морозные узоры окон... нет, что за вздор! - глядя вам в глаза, целуя ваши руки...
Г а р с о н с огнем совершает обход канделябров.
Я не ослышался? Весной собираетесь в Мариенбад? (В восторге.) Какая новость!.. Im wunderschönen Monat - в чудесном месяце мае - я намерен поехать на шесть недель в Карлсбад. Это о бок с Мариенбадом. Нам бы только не разминуться...
Образ Вревской начинает таять в блеске свечей.
С а н д (тихо). Вы всегда сочиняете вслух?
Т у р г е н е в (не слышит ее; озорно, заговорщицки). Открою вам, милая баронесса, мое потаенное чудачество: нависшая надо мной старость меня нисколько не радует...
Вревская исчезает, но Тургенев, увлеченный, не замечает ни исчезновения Вревской,
ни присутствия Санд и гарсона.
Ужасно хочется под занавес что-нибудь отчебучить! Не поможете ли?..
Гарсон удаляется.
С а н д (подходит). Не помешаю вам? (Тотчас вернувшись к реальности, Тургенев встает из кресла, склоняется к ее руке, усаживает.) Флобер сочиняет вслух, да еще во всю глотку - это я знаю. Но вы...
Т у р г е н е в . Никогда в жизни я ничего не сочинял...
С а н д . Вот как?! И “Живые мощи” тоже?
Т у р г е н е в . “Живые мощи”?.. Об этой несчастной рассказал мне сельский староста, а потом я сам навестил ее... Это было давно, но теперь я все чаще уподобляюсь ей - вот и вспомнил и описал...
С а н д . Я читала и говорила себе: нам всем надо идти к Тургеневу на выучку.
Т у р г е н е в . Я хотел посвятить этот рассказ вам, но старина Виардо посоветовал подождать, пока я напишу что-нибудь более достойное вашего имени...
С а н д . Постараюсь дождаться.
Т у р г е н е в . А пока - я послал вам в Ноан маленький бочонок устриц. Вы, вероятно, еще не получили его. И еще, с оказией, послал вчера курильницу для благовоний - символ фимиама, который я воскуриваю в вашу честь.
С а н д . Вы трогательны. Я тронута.
Т у р г е н е в . В ту же коробку мы с госпожой Виардо вложили английский чай и - слона, для ваших очаровательных Лоло и Титит.
С а н д . Вы совсем задарили - и меня, и внучек. Не хватит и двух жизней - откупиться от вас.
Т у р г е н е в . У вас в запасе вечность.
С а н д (смеется). Если бы так!.. Мне не грозила бы разлука с вами... (Серьезно.) Нам надо кое-что обсудить...
Входят Г о н к у р и З о л я .
Г о н к у р . Вы уже здесь? (Тургеневу.) Это против ваших правил.
С а н д . С минуты на минуту явится Флобер. Мне необходимо сказать...
Входит Ф л о б е р . Он заметно подавлен, угнетен,
но тем более шумно и размашисто приветствует всех, обнимает Тургенева.
Ф л о б е р (к руке Санд). Как поживаете, маренго-ласточка?
С а н д (весело). Доживаем.
Ф л о б е р (шутит). А я - на последнем издыхании. От голода. Что сегодня у нас? (Окинув взглядом обеденный стол, садится к нему полубоком, лицом к друзьям, занимающим пока отдаленные позиции.)
Г о н к у р . Пойду распоряжусь. (На ходу, Флоберу.) Заказано все что душе угодно. Для молодой знаменитости (кивок на Золя) - морские ежи, для вас - утка из Руана...
Т у р г е н е в . В прошлый раз нам подавали буйабес. Можно и повторить.
Ф л о б е р (Гонкуру). Подстегните их там. Буду вам вечно обязан. (Достает из кармана листок.) Слышали - в память Тео сонет Леконт де Лиля? (Начало сонета пробегает наскоро - вслух, но нечленораздельно. Далее декламирует - весомо и горячо.)
Смотреть и чувствовать? - Дым, ветер, пыль земная!
Любить? - Исполнен горечи любви бокал златой...
Как Бог, покинувший в тоске алтарь пустой,
Ты возвращаешься в материю без края...
Над холмиком, где ты почил, поэт,
Слеза печальная прольется или нет,
Забыт ли будешь ты иль чтим банальным веком,
Завидую тебе: во тьме безгласной ты
Теперь избавился от тяжкой срамоты -
Жить в скудомыслии и зваться человеком!
(Перевод И.Поступальского)
Я тоже ему завидую - как никто другой...
С а н д (тихо). Дорогой Золя, займите Флобера чем-нибудь. (Берет под руку Тургенева. Вслух.) Вы обещали мне показать новый романс госпожи Виардо. (Отходят к фортепьяно.) Посоветуйте - чем помочь нашему трубадуру? Не правда ли - на него жалко смотреть? Два удара почти одновременно. И Тео, и мать - каждый по-своему - были ему очень близки, неоценимо дороги...
З о л я (Флоберу). Вам, говорят, довелось провести две недели в резиденции императора? Меня как раз страшно мучит этот Компьенский замок, этот двор, его обычаи, нравы, сам император, бесчисленные детали. Ну, скажем, сколько люстр освещали обеденный стол. Без этого не смогу писать свой роман.
Т у р г е н е в (к Санд). Да, я чувствую, насколько он потрясен - глубже, чем он сам это сознает. Несчастье входит в его душу, как нож в масло...
Возвратившийся Гонкур присоединяется к Золя и Флоберу,
который охотно изображает Наполеона III, его привычку теребить усы,
шаркающую походку - полусогнувшись, заложив руку за спину...
Ф л о б е р (к Золя, продолжая свою демонстрацию). Так и запишите - большими буквами: НАПОЛЕОН ТРЕТИЙ - ГЛУПОСТЬ ВО ПЛОТИ. Глупость в ее чистом виде.
Г о н к у р . Глупость, как правило, болтлива; он же был молчун... (Наблюдая за флоберовским шаржем.) Какой-то несуразный, изнуренный, а вместе зловещий и беспощадный, “Наполеон” без единой капли наполеоновской крови в жилах...
С а н д (подходя с Тургеневым). А я видела Бонапарта в истинном свете - чистосердечным и великодушным.
Флобер моментально выходит из образа.
Т у р г е н е в . Да, в частной жизни этот странный человек умел привлекать к себе сердца. Но партии его, кажется, нанесен решительный удар...
Г о н к у р . Тео сказал однажды, что этот цезарь похож на циркового наездника, уволенного за пьянство.
С а н д . Зачем же так зло?.. По-своему он тоже мечтал о величии Франции.
Г о н к у р . Друзья! Стол накрыт.
Все рассаживаются.
С а н д . Знать бы ему, что все троны на свете не стоят и маленького цветка на берегу альпийского озера...
Ф л о б е р (Тургеневу; они разделены углом стола; стараясь говорить негромко, что, впрочем, дается ему с трудом и не вполне). Вы представить не можете - как я вас ждал у себя в Круассе. Со дня на день, с недели на неделю...
Т у р г е н е в . Меня будто кто сглазил... (Ест и запивает с жизнерадостным аппетитом. И чуть ли не с таким же “аппетитом” перечисляет свои злоключения и недуги.) Приехал в Вену - оступился, девять дней провалялся с холодными компрессами, так и не увидел Всемирную выставку; затем в cara patria - в дорогом отечестве - жесточайший приступ, да в обеих ногах; а вернулся сюда - три недели терзал меня грипп...
З о л я (по другую сторону стола). Дорогой Тургенев! С вашей легкой руки я буду писать для русского журнала. Буду писать о Франции, но мне надо бы знать и вашу страну. Хотя бы уловить дух времени... Подскажите...
Т у р г е н е в . Я тоже бы не прочь - уловить дух времени. (Пододвигает к себе вазочку с икрой.) Лет тридцать назад все входы для нас были заколочены наглухо. Теперь же - дверь как будто приотворена... а пройти в нее стало еще труднее...
З о л я . Нельзя ли поконкретней?
Т у р г е н е в . Здесь у вас взят курс на тупую и пошлую республику. А в царской России - придушили, например, единственную чуть-чуть либеральную газету... Взяли за решетку около тысячи пропагандистов - готовятся грандиозные судебные процессы...
З о л я . А личное ваше самое сильное впечатление?
Т у р г е н е в . Личное?.. (Коротко задумывается - не над тем, какое из впечатлений выбрать; он просто не уверен, что его по-настоящему поймут.) Перед отъездом из Спасского я сидел вечером на крыльце своей веранды, и передо мной пятьдесят или шестьдесят крестьянок плясали и пели - пронзительными, резкими, но верными голосами. Почти сплошь они были одеты в красное и все - очень некрасивы. За исключением одной новобрачной, шестнадцати лет. Она удивительным образом напоминала Сикстинскую мадонну. И звали ее, как и подобает пресвятой мадонне, - Мария... Это был небольшой праздник, который я устроил им по их просьбе. Два ведра водки, сладкие пирожки и орехи - вот и весь праздник. Они кружились, я смотрел, и было ужасно грустно... (Встает, направляется к окну.)
Из-за шторы вновь возникает образ В р е в с к о й . Тургенев радостно заключает
ее руки в свои. На этот раз одеяние ее отливает золотистыми тонами.
(Перемены в облике Вревской с каждым ее новым явлением на протяжении одной картины
связаны не со стремлением автора или его героини к внешнему “разнообразию”,
а с необходимостью оттенить лежащие между этими явлениями промежутки времени,
гораздо более масштабные, нежели физическое время действия картины.)
Т у р г е н е в (Вревской, оживленно, не без игривости). Вы видели меня во сне? В этом нет ничего худого. Но мне гораздо приятней самолично... (Выходят на авансцену, прогуливаются.) Что? Рябчики?! (Останавливаются.) Эти две дюжины прибыли к нам как живые. Мы лакомились и благословляли вас. Спасибо за память. Две дюжины раз... (целует ее руки поочередно) каждую из ваших нежных...
Она вдруг отнимает руки, начинает едва заметно пятиться. Он остается на месте,
затем окольным путем - по незримой дуге - направляется к ней.
Ф л о б е р (с ненавистью и омерзением). “Дух времени”! С м р а д времени!.. Тео задохся от современной п а д а л и ! Это его словечко, оно срывалось у него не раз в последнюю зиму... Юношей он возненавидел лавочников - это пробудило в нем талант; теперь царят проходимцы - это сгубило его...
Т у р г е н е в (легонько раскачивая кресло-качалку, в которое опустилась баронесса). Уж как там ни верти, а должно сознаться - если не черт веревочкой, то кто-то связал нас крепко, и узелок затянулся. (Перестает раскачивать.) Глядите же, не вздумайте, милейшая, развязывать или рвать этот узелок. (Хочет взять ее руку; Вревская пугливо выскальзывает из качалки, исчезает в шторе.)
Ф л о б е р (подходит к Тургеневу). Мечтаете, старина? Мечтательность - сирена души. Пойдешь за ней и - не вернешься.
Т у р г е н е в . Не сочтите меня бессердечным. Знаю - что у вас на душе. Потому и не касаюсь этого, ни о чем не расспрашиваю.
Ф л о б е р (как-то сразу меняя тон, проникаясь грустной теплотой). Сегодня навестил в госпитале нашу няню Жюли, увидал на ней старое платье в черную шашечку - его прежде носила о н а , моя старушка... едва сдержал рыдания... А племянница задевала куда-то ее старый зеленый веер и садовую шляпку. Я любил на них смотреть, иногда брал в руки... У меня в жизни не так уж много других удовольствий...
Т у р г е н е в . Госпожа Санд просит, чтоб я внушил вам более веселые мысли. Но что я могу внушить? Только то, что писатель не должен поддаваться горю... Пришла беда - стисни зубы, садись и опиши. Беда и горе пройдут, превосходная страница останется - ведь она с кровью вырвана из сердца...
С а н д (подходит). Я так расстроена. Собиралась показать вам новые фотографии моих девочек и, конечно, забыла взять с собой.
Ф л о б е р . Жаль. Какие они у вас амурчики! Помню, старушка растрогалась глядя на них...
Флобер и Санд садятся на диван. Тургенев остается у окна.
Золя быстро пишет. Гонкур в задумчивой полудреме.
Ф л о б е р . Чего мне не достает - так это малыша... Не смейтесь, маэстро.
С а н д . От радости... Наконец-то дошло и до вас...
Ф л о б е р . Все, что окружало меня, исчезло... я в пустыне... Перехожу бесконечное пространство, чтобы прийти неизвестно куда...
Опять и вновь возникает образ Вревской. Она неслышно подступает сзади к Тургеневу
и, поднявшись на цыпочки, заслоняет ему глаза.
Т у р г е н е в (ласково берет ее руки). Я вас узнал. Ждал вас. (Оборачивается к ней. Она чуть касаясь целует его в обе щеки.) Христосуетесь? Напрасно думаете, что я не откликнусь. (Она отступает.) Я хоть и неверующий - а похристосоваться с вами очень рад... (Делает шаг к ней. Она отдаляется.) Ах, какая гроза пронеслась над нами в Карлсбаде!.. Пронеслась - и опять мы расстались... (Еще полушаг ближе к ней и тотчас шаг в сторону, словно из боязни спугнуть.) Гора с горою сходятся, а вот человек с человеком, бывает, так и не сойдутся никогда... (Она подается чуть навстречу.) Буду жив - закончу свой большой роман и явлюсь в Петербург: увидеть вас, покататься с вами на тройке... Роман вряд ли будет замечен: война - пожалуй, неизбежная - займет все умы... (Подступает к ней совсем близко. Она остается на месте.) Эта сербская катастрофа, болгарские ужасы - удручают... Будь мне лет эдак тридцать пять - махнул бы туда, да вместе с вами!.. (Она вновь начинает удаляться. Он - почти умоляюще.) Куда же вы?! (Она останавливается.) Какая вы безудержная! (Осторожно берет ее под руку.) Хотите послушать детский стишок? Про эту злосчастную войну. (Выводит ее на передний край сцены. Останавливаются, как перед бездной.) Еду я как-то в вагоне. В голове вертится вся эта резня, не спится - вот и получились стихи, точнее сказать, вирши. Потому что дубовые... (Вревская касается его руки, давая понять, что оговорки излишни. Он начинает декламировать - выразительно, хотя и совсем не громко, подчас сбиваясь почти на шепот, в ритме и духе баллады, в чистых тонах ребячьего простодушия. Глядя ей в глаза.)
Сидит королева в Виндзорском бору.
Придворные дамы играют
В вошедшую в моду недавно игру.
Ту к р ó к е т игру называют.
Катают шары и в отмеченный круг
Их гонят так ловко и смело...
Глядит королева, смеется... и вдруг
Умолкла... лицо помертвело.
(Баронесса - вся внимание.)
Ей чудится: вместо точеных шаров,
Гонимых лопаткой проворной,
Катаются целые сотни г о л о в ,
Обрызганных кровию черной...
(Баронесса слегка отстраняется. Тургенев берет ее руку.)
“Мой доктор! На помощь! Скорей!” - И ему
Она поверяет виденье...
Но он ей в ответ: “Не дивлюсь ничему,
Газет вас расстроило чтенье.
Толкует нам “Times”, как болгарский народ
Стал жертвой турецкого гнева...
Вот капли... примите... все это пройдет”.
И в замок идет королева...
(Баронесса смотрит как завороженная.)
Вернулась домой и в раздумье стоит...
Склонились тяжелые вежды...
О ужас! Кровавой струею залит
(Устремив взгляд куда-то себе под ноги, Тургенев по-женски всплескивает руками. Вревская отшатывается.)
Весь край королевской одежды!
(Вновь берет ее руку.)
“Велю это смыть! Я хочу позабыть!
На помощь, британские реки!..”
(Приблизившись, на ушко Вревской, вкрадчиво.)
“Нет, Ваше Величество! Вам уж не смыть
Той крови невинной вовеки!..”
(Вревская опять отбирает свою руку и вдруг - быстро-быстро, как-то странно, чуть ли не боком, удаляется со сцены. Глаза ее словно бы ослеплены - чем-то высоким и грозным. Тургенев - вслед ей.) Несмотря ни на что - до свидания!
Вревская исчезает. Тургенев садится в кресло-качалку, раскачивается слегка.
Г о н к у р (деликатно трогает его за локоть). Вы хотели мне что-то сказать?
Т у р г е н е в (вопросительно смотрит на Гонкура; встает). Госпоже Санд и мне важно узнать ваше мнение - как помочь Флоберу, как его вывести из плачевного состояния.
Г о н к у р . Со мной уже говорил об этом Золя. По пути сюда. Я был удивлен его отзывчивостью. Может, вы первый подали ему идею, а он преподносит ее как свою?
Т у р г е н е в (силясь улыбкой снять подступающую досаду). Идея исходит от госпожи Санд. Но Флобер так несчастен, а друзья так ему преданны - почему бы идее не родиться сразу в двух сердцах?
Г о н к у р . Только не удивляйтесь моему тону. Я имел неосторожность прочесть нашему молодому таланту (скашивает взгляд в сторону Золя) описание прогулки моей Элизы, вышедшей на свое “ночное дежурство”... а недавно он показал мне свою новую рукопись, и я вдруг обнаружил там: другой эпизод, другое место действия, но та же деталь - уродливая тень женщины на улице, и моя фраза: “Послушайте же, сударь!” - обращение, привычное в квартале Сент-Оноре, но никак не на шоссе Клиньянкур...
Ф л о б е р (круто встает; к Санд). Да поймите же, дорогой маэстро! Ваши прекрасные проповеди ничего не могут изменить! Меня еще в молодости истрепали страсти... Я желаю только покоя! Покоя!..
С а н д (тоже встает, берет его под руку). Помните у Вольтера? Страсть - это ветер, надувающий паруса; иногда он топит судно, но без ветра корабль не может плыть... (Огибают авансцену.)
Ф л о б е р . Меня уж давно потопили. Мое “Я”, как в океане, растворяется в р а б о т е . Жить с женщиной, жениться, как вы советуете, - это для меня фантастика. Женщина никогда не включалась в мою жизнь. (Останавливаются.) Не беспокойтесь о вашем старом трубадуре. Все проходит - и тоска тоже... (С улыбкой в голосе.) Только одному существу я готов отдаться безропотно и не колеблясь. (Целует руку.) Еще прежде чем впервые увидел - ее, маренго-ласточку, - я уже поклонялся ей. А с тех пор как заглянул в ее огромные глаза...
С а н д (вновь берет его под руку). Идемте-ка...
Занимают места за столом.
Ф л о б е р (громко). Муза, при всей ее несговорчивости, причиняла мне меньше горя, чем женщины. Вот я и сделал выбор, и уже давно.
С а н д . Можно подумать, вы никогда не любили.
Ф л о б е р . Кто? Я?! Я любил больше чем кто бы то ни было!
С а н д (подзадоривая). Так мы и поверили.
Ф л о б е р . Уже в одиннадцать лет - я был однажды на свадьбе, увидел там девочку и... загорелся желанием отдать ей свое сердце!.. Отец мой - вы знаете - был хирург, я и подумал: не попросить ли его вынуть у меня сердце? Уже представлял себе: возница дилижанса, в фуражке с плюшевой полоской, вносит в дом моей маленькой дамы корзинку с моим сердцем, утопающим в цветах...
З о л я . По-моему, любовь - не какое-нибудь особенное чувство, как это принято считать. Дружба, патриотизм - того же корня. А любовь... ее особое действие, особая сила - единственно в обладании...
С а н д (к Золя). Салфетку, если не трудно... Благодарю... Значит, вы признаёте только физическую любовь?
З о л я . Не совсем так...
С а н д (ко всем). Понятие “физической” любви меня страшно коробит. Как богохульство и как ложная идея... От этой манеры разделять дух и тело произошло то, что понадобились монастыри и публичные дома.
В углу кабинета - Вревская. На этот раз - в форменном, с откинутым капюшоном,
сером длинном пальто с е с т р ы м и л о с е р д и я , в белоснежной крахмальной косынке
с вышитым впереди красным крестиком. Никем не видимая, стоит неподвижно;
смотрит и слушает, хотя чем-то душевно очень возбуждена.
Г о н к у р . Помню, юношей, почти мальчиком, я влюбился в женщину. Как раз перед тем она вышла замуж. Однажды мы подымались вдвоем на крутой берег, она жаловалась на боли в сердце и прижимала к своей груди мою руку...
З о л я . Вот она - любовь без прикрас.
Т у р г е н е в (поправляет седую прядь; ободренно и свежо). Раз уж нам осталось тешиться давно прошедшим - вот и моя крохотная история, тоже из детства... Я был совсем юн, девствен и мучился теми желаниями, какие донимают всех нас с пятнадцати-шестнадцати лет. У моей матери была хорошенькая горничная с глупеньким личиком. Бывают же лица, которым глупое выражение придает особую прелесть... Однажды был сырой теплый день - из тех эротических дней, что недавно описал Доде. Были сумерки. Я прогуливался по саду. Вдруг увидел ее. Она подошла, взяла в горсть мои волосы на затылке - а ведь я был ее хозяин, она же была рабыня, - взяла и сказала: “Пойдем”... То, что было потом, знает каждый из нас. Но это прикосновение к моей голове и это одно-единственное слово - часто всплывают в памяти и делают меня счастливым...
Очень медленно и плавно, почти неуловимо, Вревская движется вкруговую по краю кабинета, то и дело замирая на месте - словно желая получше рассмотреть всех участников застолья, надолго запомнить их... а самой остаться незамеченной. В ее взгляде, во всем выражении -
что-то такое... будто она не сестра милосердия, а с а м о м и л о с е р д и е .
(С легкой тенью улыбки.) Кто бы и в чем бы ни убеждал меня, я знаю одно: вся моя жизнь пронизана женским началом. Ни книги, ни что иное не могут заменить мне этого.
Г о н к у р . А я... Сколько удовольствий, радостей бытия принес я в жертву на алтарь Искусства! Отказался однажды от очень нежной и глубокой привязанности... Но - не жалею! Писатель должен быть один! Иначе погрязнешь в суете, не сможешь до конца исполнить долг своего служения!
Ф л о б е р (отсаживаясь на диван с раскрасневшимся - от обеда и разговоров - лицом). Откровенно говоря, мужчина обращается с женщиной наподобие того, как мы, писатели, обращаемся с публикой - внешне уступчиво и внутренне безгранично презирая...
С а н д (с бодрой иронией). Если мужчины исполнены презрения к женщине, то неизвестно еще - кто его больше заслуживает, этого презрения...
Вревская созерцает Санд.
Ф л о б е р (к Санд). Мне всегда казалось, маэстро, вы не ставите нашего брата ни в грош. Так ли это?
Золя, развязавший этот диспут, не участвует в нем.
Быстро пишет что-то в блокнот, держа его на коленях.
С а н д (задумчиво встает). Я всегда была верна тому, что любила. (Шаг к фортепьяно.) В своих неверностях подчинялась чему-то роковому - тому, что казалось мне близким к совершенству... (Садится к инструменту.)
Тургенев подходит, слушает ее игру.
Ф л о б е р (в наследственном азарте хирурга: без лишних церемоний вскрывать язвы и пороки - действительные или мнимые, - резать по живому; насмешливо). Женщины неоткровенны даже сами с собой. Мужчина полюбит п р а ч к у и будет знать, что она глупа, но это не помешает ему наслаждаться. Но если женщина полюбит х а м а , он обязательно окажется “непризнанным гением”, “избранной душой”... Общая болезнь женщин - требовать от яблони персиков!..
Т у р г е н е в (к Санд, стремясь переключить ее внимание). Мы с госпожой Виардо вспоминали вчера одну нашу поездку - к вам в Ноан. Чуть не тридцать лет назад. Вспоминали грозу в тот вечер. Страшная была гроза. Почти заглушала игру Шопена...
С а н д . Вы почему-то ни слова про замужество Диди.
Т у р г е н е в (обходит инструмент с другой стороны; радостно). От нее веет таким счастьем, такой целомудренной чувственностью...
С а н д . Ее избранник пришелся вам по душе?
Т у р г е н е в . Иначе я не дал бы согласия...
Музыкальная пауза.
С а н д (со всей возможной тактичностью). А вы, седовласый юноша... Прельщает ли вас семейная жизнь?
Т у р г е н е в (после минутного замешательства). Это лучшее, что есть в мире... Да видите как - не послал бог семейства... Прилепился на краю чужого гнезда... (Санд прекращает игру, слушает внимательно.) Они видят во мне человека, не литератора. Так что в этом гнезде мне уютно, спокойно... А как только высунусь - сразу под перекрестный огонь... (Санд тихо играет.) Лет десять назад едва не отдали меня под суд - будто бы я переправлял в Россию бунтарские прокламации. А когда меня оставили в покое, пополз слушок - дескать, недаром... должно быть, предал друзей, во всяком случае отрекся от них...
З о л я (не отрываясь от блокнота). Дорогой Тургенев! Позвольте один вопрос? (Встает и подходит.) С вашими нигилистами-революционерами вы заодно?
Т у р г е н е в . Кое с кем из вождей у меня даже дружеские отношения. Но я не разделяю их программ. Хотя отчасти субсидирую их. (Золя возвращается с блокнотом к столу.)
Ф л о б е р . Кстати, о деньгах. К моей доле наследства причислили еще четырнадцать тысяч. Мне тотчас пришла гениальная идея - как распорядиться ими. (Тургеневу.) Разумеется, не в политических целях...
Вревская - рядом с Тургеневым. Касается его руки. Он обрадован, но она отступает,
с шутливо-таинственным видом прилагая пальчик к губам.
Т у р г е н е в (Вревской). Значит, едете?.. Увидимся ли еще? (Завладевает ее рукой, но она опять отступает.) И все по милости этой безумной войны!..
Ф л о б е р (Тургеневу). Я хотел бы совершить путешествие в Россию - вдвоем с вами...
Слышатся опять звуки ланнеровского вальса. Они вовлекают в свой круг Вревскую.
Т у р г е н е в . Милая баронесса! Мне сейчас стало вдруг горячо и жутко... Я подумал: ну что если бы она припала ко мне - не по-сестрински, не по-братски!..
Своим кружением Вревская как бы прощается со всеми
и, кажется, полна желания взять на себя все-все их заботы и печали.
(Следуя за Вревской потерянным взглядом.) Ничего не поделаешь... Прощайте, Юлия Петровна!..
Входит гарсон. На маленьком подносе - конверт. Гарсон ставит поднос на тумбочку
против фортепьяно и откланивается. Никто, кроме Санд, не придает этому значения.
От души желаю вам главного... нет, единственного блага на земле - здоровья. Чтоб оно не потерпело... и чтоб подвиг, взятый вами на себя, не оказался непосильным...
Вальс обрывается. Вревская замирает на два-три мгновения,
затем медленно, плавно начинает уплывать.
(Ускоряя свою речь, чтобы успеть высказаться.) С нетерпеньем буду ждать, когда опять вас увижу... и расцелую ваши руки... Им предстоит сделать так много... Но прошу вас: при встрече - не отнимайте их у меня, как вы всегда это делаете... (Вревской уже нет.)
С а н д (держит конверт; Флоберу). Это вам. Депеша.
Флобер вскрывает конверт, читает. Перечитывает. Идет к столу, к более яркому свету. Неуверенно садится. Все вопросительно следят за ним. Золя перегибается через стол и, получив молчаливое согласие, вытягивает депешу из руки Флобера.
Г о н к у р . В чем дело? (Золя кладет листок на стол.)
Ф л о б е р . Я разорен... Это конец...
