Opéra Royal de Wallonie-Liège, 25/01/2017
Hector Berlioz - La Damnation de Faust
Вас удивит сомнение-вопрос в заголовке? Да, я совсем не уверена, что именно такой была идея Руджеро Раймонди (Ruggero Raimondi). Ну, а как еще можно объяснить появление Фауста в инвалидной коляске в финале, после его низвержения в ад? Но это никак не акцентируется на протяжении спектакля, есть всего лишь эпизод, почти мимолетный и не заметный, поэтому, возможно, это мои личные домыслы, и ничего подобного режиссер и не собирался сделать.
На самом деле, почему бы и нет? Кто-то интерпретирует эту историю как сон Маргариты, кому-то кажется, что это видения дряхлого Фауста… Возможно, кто-нибудь увидит в этом фантазии Мефистофеля – почему нет? Тем более, что при отсутствии в произведении Берлиоза четкой сюжетной канвы, оно вполне вызывает к жизни такие фантазийно-сомнамбулические ассоциации, какие я увидела в Льеже.
Вот скажу сразу: это неоднозначно, причем, визуально очень сильно зависит от места в зале. Если после генеральной репетиции, когда я была в середине партера, у меня остались не самые приятные впечатления, то увидев все это на премьере сбоку, под углом, я была по-настоящему увлечена происходящим и нашла постановку действительно красивой. Трансляция практически ничего не добавила к моим визуальным впечатлениям, как это ни досадно, потому что я надеялась увидеть что-то, ускользнувшее в зале. Разумеется, я не говорю о крупных планах и лицах певцов.
Photo: Bernard Fierens Gevaerts
Дело все в том, что Раймонди «погрузил» сцену и певцов в некие внешние образы, порой довольно агрессивные и навязчивые, отделив все от зрителя прозрачным экраном для проекций. Так, что происходящее на сцене читалось только при соответствующей засветке, которая не позволяла зрителю самому выбирать, на что смотреть: или вот тебе Фауст в луче прожектора, или любуйся ужасными картинками времен первой мировой войны. Не знаю, как это воспринял кто-то еще, но «иллюстрированный» подобным образом венгерский марш, для меня был просто убит на генеральной репетиции. Какие-то проекции несомненно удачны и усиливают нереальность происходящего, но большая часть изображений просто отнимает все внимание, не давая сосредоточиться на происходящем. Поэтому, сидя сбоку, близко от сцены, я получила возможность видеть только тот пятачок, на котором происходило действие, и вот это мне доставило настоящее удовольствие. А искать скрытый смысл во всех этих проекциях – увольте! Это не ко мне!
Я не случайно употребила слово «пятачок» применительно к рабочему пространству. Ощущение тесноты и скученности не покидало почти все время, когда на сцене находился кто-то, помимо главных героев. Освещенный белый круг и две высокие передвижные решетчатые конструкции, по которым время от времени перемещались действующие лица – вот, собственно и все пространство. Конструкции эти тоже порой выглядели слишком техничными и вызывали совершенно ненужные вопросы. Но, возможно, то был символ клетки, в которой томилось сознание грезившего Фауста-инвалида? Опять-таки, это никак не акцентировалось, поэтому простор для домыслов практически безграничен.
Photo: © Lorraine Wauters
Однако с появлением Мефистофеля история обрела сюжет и, о чудо! Проекции стали, не побоюсь этого слова, осмысленными, оправданными и даже красивыми там, где эта красота была необходима. Скажем, сцены с Маргаритой «утонули» для меня в цветущем кусте сирени, домик на фоне вечернего неба сместился на задний план, где ему, собственно, и место, а сон Фауста в окружении сильфов и гномов был подчеркнут пейзажами зачарованного колдовского леса. Впрочем, сами сильфы никакого колдовского впечатления не произвели, поскольку вначале «выползли-приковыляли» некие аморфные существа, задрапированные в серебро (никакого другого слова, кроме «протоплазма», у меня не нашлось и по сей день). И тут уже вполне можно сказать и еще об одном разочаровании: хореография… Движения балета и хора казались деревянными и хаотичными, все время было ощущение, что они отчаянно друг другу мешают, даже в народных плясках. Они терялись в темноте, перемещались внутри решетчатых башен, так что в поле зрения попадали только отдельные движения, что усиливало какую-то сумбурность восприятия.
Photo: Bernard Fierens Gevaerts
Раз уж я заговорила об исполнителях, уже могу сказать, что музыкальное прочтение Патрика Дева (Patrick Davin) показалось утонченно вдумчивым, тоже прозрачно-мечтательным, но отдельные всплески страстей там, где это было необходимо, были по контрасту яркими и очень насыщенными.
Хор же показался несколько бледным, потому что вот тут хотелось бы побольше и драйва, и эмоций… И женский, кстати, меня не порадовал: была какая-то пронзительность и нестройность.
Думаю, пора бы перейти к главным героям. Да, история Берлиоза – это не Гете. Да, о характерах героев что-то сказать трудно. Да, сюжетная линия (если она и есть) – проста и почти банальна. Но вот романтик Берлиоз сделал Мефистофеля по-настоящему сверхъестественным существом: не ведьмы служат, и не мелкие бесы, а стихии, духи, эльфы, блуждающие огни… Поэтому Мефистофель становится фигурой рельефной и выпуклой, самой живой, потому что Фауст и особенно Маргарита могут выразить себя только в каком-то ограниченном эмоционально-вокальном диапазоне. Вот Руджеро Раймонди им задачу и не облегчил: минимум драматургии, минимум действий. Так что получилась вполне классическая пара: мечущийся Фауст и нежная прекрасная Маргарита
Должна сказать, что Фауст – Пол Гровс (Paul Groves) – уже второй раз на моих глазах прилетает спасать ситуацию. В Берлинской филармонии в прошлом году он заменял Бечалу, а в этот раз примчавшись в день генеральной репетиции из Индианнаполиса, тоже закрывал собой эту брешь, как мог: на сцене двигался безголосый Марк Ляо (Marc Laho), а Пол Гровс пел с пюпитра сбоку, внимательно наблюдая за происходящим вместе с нами. И если на генеральной он был осторожен: самые яркие моменты пропевал вполголоса, - то уже на премьере через день он был хорош, хотя в самом начале это еще звучало осторожно, но уж в финале все было мощно и очень по-настощему!
Нино Сургуладзе (Nino Surguladze) – Маргарита юная, мечтательная и тоже немного «сомнамбулическая», которая появляется в сцене сна Фауста, укутанная прозрачным покрывалом, а потом, «возносясь», расстается с ним с видимым облегчением. Можно ли предположить, что все спящие подвластны Мефистофелю? Я написала о ней: «Прекрасная», - и нисколько не преувеличила. Именно такой я ее увидела и услышала.
И вот Мефистофель – Ильдебрандо Д’Арканджело (Ildebrando D'Arcangelo). Да, это самая яркая фигура постановки. Видимо, сказывается, не только замысел Берлиоза, но и личный опыт Руджеро Раймонди, который сам пел Мефисто. Хотя его Мефистофель, которого я нашла на Youtube, совсем другой: такой игривый и совсем не порождающий ощущения неотвратимой беды, которое преследует в Льеже с самого первого момента появления этого воплощения зла.
Photo: © Lorraine Wauters
Да, Мефистофель здесь игрив, но и зловеще-беспощаден. Фауст для него (как и прочие персонажи) – объекты охоты, даже не охоты, а просто его законная добыча. Он и не скрывает этого, даже не пытаясь маскироваться. Он обаятелен, но это обаяние даже не хищника, а существа высшего, равнодушного «ловца» душ. Мефистофель не может быть эмоциональным, он переменчив, улавливая настроение людей и используя это в своих целях. Это выражается в пластике, в выражении лица, в голосе. Простите мне, но в «волшебном голосе»! Я видела на открытой репетиции, как дирижер с певцом отрабатывали серенаду, добиваясь ехидно-издевательского гипнотизирующе-обволакивающего звучания. Что можно сказать о сцене в кабачке? Да, он внушает страх одним своим появлением, но в финале завсегдатаи-пьянчуги уже считают его своим.
Photo: © Lorraine Wauters
Странная фантазия режиссера: Voici des roses. Челн, на котором лежит под прозрачным покровом Фауст, и Мефистофель – Харон. Не уверена, что вполне оценила замысел или поняла идею этого. Но сама сцена насыщенно-многозначительна, в нее надо всматриваться, потому что находятся все новые штрихи. Возможно, именно в ней скрыт основной ключ, открывающий взаимодействие характеров и персонажей.
И финал, абсолютно неотвратимый: разве кто-то мог надеяться на счастливый исход данной истории? Только мечтатель Фауст мог поверить, что все закончится благополучно. Или он тоже знал, что Берлиоз назначил его той искупительной жертвой, без которой Маргарите не спастись?
И вот в финале проекции опять все, не скажу – испортили, но чувства меры кому-то явно не хватило! Но это мое личное мнение, каждый может составить свое собственное, поскольку трансляция доступна на сайте http://culturebox.francetvinfo.fr/opera-classique/opera/opera-royal-de-wallonie-liege/la-damnation-de-faust-de-berlioz-par-ruggero-raimondi-251877
И все! Маргарита «вознеслась», поднявшись по ступеням на самый верх, значит, жертва Фауста была не напрасной! А Мефистофель вновь обрел свои черные крылья в ожидании новой жертвы.
Photo: © Lorraine Wauters
О. Добренкова
