Актёр в роли: Арина Алексеева, МХАТ им. М. Горького
С уходом Юлии Зыковой из театра партер МХАТ зашелестел: «Кто же будет играть её роли?», и часто на вопрос этот находились ответы в роде «Никто не сможет сыграть это так как она», «Кто же теперь будет это играть?», «Спектакль погиб, его снимут с репертуара!» и так далее. Возможно, кто-то скажет, что в театре незаменимых людей нет – но для меня это спорный вопрос, и рассуждать сейчас на эту тему поверхностно я не возьмусь. Однако факт остаётся фактом: с заменой Юлии Зыковой (безусловно, очень талантливой и сильной актрисы) другими актрисами в её ролях, вдруг оказалось не только то, что есть те, кто могут «сыграть это», но также и те, кто могут «сыграть это» по-другому, но не менее талантливо, не менее интересно. Так что за время отсутствия Юлии во МХАТе развитие получил талант не одной актрисы.
С ролью Дуняши в «Вишнёвом саде» поиск новой исполнительницы увенчался успехом не сразу. Были и такие «Сады», на которых в мыслях отчётливо вместо «новой» Дуняши стоял образ, созданный Зыковой, и от ощущения серьёзной театральной утраты было трудно избавиться. Но вот я прихожу на «Сад», смотрю перед собой и вижу: Арина Алексеева играет Дуняшу.
Первая сцена – ожидание приезда Раневской. Слова Лопахина «Очень уж ты нежная, Дуняша. И одеваешься, как барышня, и прическа тоже» – воспринимаются буквально. Дуняша в этой сцене напряжена, она все время находится в движении – то пиджак Лопахину чистит, то к окну подбежит. Но сквозь это нервное беспокойство уже в самой первой сцене видишь: актриса рисует лирическую героиню. Сейчас я постараюсь объяснить, как эта лирическая героиня «читается» в ней. Это очень трудно сделать, потому что с одной стороны я должна описывать то впечатление, которое производит игра актрисы, а с другой – те средства, которыми она при этом пользуется. Соединить эти два подхода – полёт воображения, дающего во многом субъективные оценки с трезвостью рассудка, мне как не профессионалу чрезвычайно тяжело. Ну что ж, я попробую, и вы сможете оценить сами, насколько мне это удалось.
Когда чистит пиджак Лопахина, Дуняша смотрит на этот пиджак не как «профессионал своего дела» и не формально-оценивающим взглядом, но с любовью и заботой. Когда входит Епиходов, она останавливается на секундочку, чтобы заглянуть ему в глаза, а потом уже бежит за квасом для Лопахина. Оставшись наедине с Лопахиным, она сообщает про предложение, которое ей сделал Епиходов, смущаясь и краснея. Кажется, что румянец заиграл у неё на щеках от удовольствия, которое ей приносит мысль о том, что её позвали замуж. «Мне он как будто и нравится» – говорит Дуняша. Звучит подчёркнуто звонко буква «р», мечтательный взгляд в зал, на губах едва заметная улыбка. Мысли о замужестве занимают Дуняшу больше всего. Ожидание приезда Раневской для неё волнительно ещё и потому, что ей хочется скорее рассказать о своих новостях молоденькой Ане, её дочери. В Ане она видит подругу. И когда та приезжает, она «одной минуты утерпеть не может» и тут же сообщает ей о предложении Епиходова. Она делает это так, как могла бы подружка рассказать новость подружке. То есть, на равных. И так кокетливо, что это вызывает у Ани желание, сняв свою шляпку, примерить её на Дуняшу. Спокойный ответ Ани: «Ты все об одном…» не останавливает Дуняшу, и она развивает тему про предложение Епиходова. И даже ищет пути к женскому разговору по душам, когда сообщает про Петю – мужчину, который, вероятно, интересует Аню.
Но вот появляется её «он» – это Яша. Который её не узнал, и которого она сразу полюбила. Тут уже не «как будто нравится», а «люблю» – это произошло с ней в первую секунду, и это совершенно очевидно и ей и зрителю. Потому что уж очень сильно её огорчил тот факт, что он её не узнал, она заволновалась, голос задрожал, блюдечко разбилось. И уже в следующей сцене вечером в саду, когда Епиходов поёт ей песни на «мандолине», а Шарлотта и Яша слушают, Дуняша постоянно оглядывается на Яшу, и то и дело достает из кармана зеркальце, чтобы поглядеться в него. Она делает это как модница-красавица. Которой очень важно знать, как выглядят её губы, щёки, глаза. Особенно, когда «он» рядом. «И вот руки белые-белые, как у барышни», – говорит она Яше о своих достоинствах, и буквально показывает ему свои руки. Она немедленно признаётся ему в любви: прямо, просто, откровенно. И как физическое продолжение её слов – резкое настойчивое движение, которым она раскачивает кресло-качалку, в котором сидит Яша. Что это? Нервы? Невозможность владеть собой? А мне показалось, что в этом быстром раскачивании продолжение её любви – которая именно настойчива, потому что открыта, нетерпелива и заботлива – она, эта любовь, жаждет действия. Здесь её привычное выражение любви и заботы о господах (забочусь о Лопахине – чищу пиджак. Забочусь о Раневской – накрываю на стол. Забочусь о Симеонове-Пищике – приношу ему воду) – понимание любви как действия, в котором служение и забота, пересекается с точно таким же желанием действовать, когда она полюбила мужчину.
И снова он её в ответ обижает, велит уйти, а то господа увидят их вместе и подумают лишнее. Здесь у Дуняши должна быть такая реплика: «Что-то у меня от сигары голова разболелась». Она это произносит, желая отомстить Яше, это не компромисс: он прогнал её, и ей надо для приличия выдумать предлог, чтобы уйти, ах, якобы разболелась голова. Нет. Это обида, протест и месть: «У меня болит голова от вашей сигары, до свидания». Вот как говорит это Дуняша-Алексеева. И думаешь: характер-то жёсткий у лирической Дуняши, обижать её нельзя.
В следующей сцене Дуняша «играет» на Яшу: она пришла с танцев, запыхалась, поэтому она обмахивается веером и рассказывает Фирсу о том, что её назвали цветком, и рассказывает нарочно так, чтобы Яша это слышал и всё время оглядывается на него. И снова он её обижает: слова про цветок по его мнению – невежество. Обида в этой сцене прорывается наружу: Дуняша едва может сдерживать слёзы. Теперь уже не кокетливо, но резко ходит веер, сдувая краску с её лица. Останавливает её слёзы только появление Епиходова, который начинает её хвалить, и это, хотя и ненужно ей, но утешает её.
В финальной сцене прощания с Яшей Дуняша впервые плачет. Сломлена, больше нет возможности терпеть, нет смысла показывать характер. Она садится перед возлюбленным у кресла на колени и всем своим видом будто «уговаривает», умоляет его не уезжать, взять её с собой – ах, не понятно, что, но только не обижать её, полюбить её! Этот образ, образ женщины, сидящей перед мужчиной покорно на коленях, исполнен готовности служить ему – как хозяину, чисто женская в этой готовности служить красота, и вовсе не такая это примитивная штука, как может показаться на первый взгляд. Опять тут пересекается служение господам и служение мужчине. Но оба эти «служения» у Дуняши приобретают возвышенный смысл: любовь к ближнему понимается ею как служение господам, любовь к мужчине – как служение любимому.
И вот она сидит на коленях и плачет. Слова Яши всё же вынуждают её взять себя в руки. Она встаёт. Произносит быстро: «Пришлите мне письмо из Парижа, Яша». В этот момент думаешь о том, что этот Яша не достоин такой любви. И, вполне возможно, вспомнит ещё о ней в Париже… И не раз.
В заключении моего рассказа о Дуняше я хочу сказать, что я кое-где вынуждена была пересказывать пьесу Чехова в тех местах, которые касаются нашей героини, и в упрёк мне можно сказать, что это всего лишь та Дуняша, о которой написал Чехов, и не больше. Но такое понимание образа этой чеховской героини связано у меня исключительно с тем образом, который создала на сцене актриса Арина Алексеева. Вернее сказать, это понимание стало возможным благодаря актрисе. Я видела Дуняш-простушек, таких же простых, как и само имя. И это решение также правдиво. Потому что несмотря на всю заявляемую ей о самой себе «нежность», героиня эта всё же ведёт себя в отношениях с Яшей очень просто, забывая иногда о достоинстве, словом, не так, как могла бы вести себя госпожа. Но Дуняша Алексеевой – другая. Тут акцент основной на том, что эта девушка ещё в детстве попала к господам, что стала нежной, отвыкла от простой жизни. И именно поэтому она так запросто по-дружески делится с Аней своими душевными переживаниями. Дуняша Алексеевой – лирическая героиня, а если и ведёт себя по-простому, то это от того, что не умеет иначе. Вот какой смысл этого образа раскрыла для меня актриса. И этот смысл оказался для меня новым.
