Народный артист СССР, художественный руководитель московского Малого театра Юрий Соломин в интервью газете «Экономика и жизнь - Русь» высказался о деятельности в Воронеже Михаила Бычкова и Эдуарда Боякова.
- Юрий Мефодьевич, с 1989 года вы - первый избранный самим коллективом художественный руководитель Малого театра. В 2014-м исполняется четверть века, как вы руководите уникальным коллективом, уникальным театром, бастионом русского театрального традиционного искусства, русского звучащего слова. Как вам удалось отстоять однажды выбранный театром курс? Ведь за прошедшие годы исключения буквально единичны, наш театр в массе своей, особенно провинциальный, переориентировался. Если вчера, особенно в перестройку, театр был кафедрой, вторым университетом, то потом стал превращаться в сугубо развлекательное учреждение сомнительного качества. Из репертуара стала уходить классика, а на ее место пришла попса. И теперь (мы судим по воронежским театрам) очень трудно вернуть туда серьезного зрителя.
- Что значит отстоять? Дело в том, что мне отстаивать не нужно было ничего, потому что я творчески вырос в Малом театре. К счастью, многим известно, что представляет собой Малый театр, каковы спектакли и какова их стилистика. Поэтому доказывать что-то, а уж тем более отстаивать необходимости не возникало.
С одной стороны, мы, безусловно, руководствуемся той театральной школой, что была у нас на протяжении уже многих и многих лет. С другой, очень много на сегодняшний день появляется людей, которые пытаются внести в нашу театральную жизнь какую-то сумятицу. Кто-то из умных людей сказал: «Когда что-то изобретается, и у автора не получается, он пытается доказать, что получившееся - и есть то самое новое, необходимое». Почему? Потому что делать старое они не умеют. Потому что сами они - посредственность. И все посредственные люди, даже ученики в школах, всегда пытаются доказать неправоту учителя, поймать его на чем-то, высказывать свою версию, добиваться правоты криками и шумом. А версия, в рамках театрального искусства, может быть одна - традиция.
Малый театр существует уже около 260 лет. Он был организован при императрице Елизавете Петровне в 1756 году, чуть позже, чем Московский университет. Почему вдруг ей, не очень русской правительнице, пришла идея организовать императорские театры (в 1756 году вышел указ о строительстве императорских театров в Санкт-Петербурге и Москве)? Потому что, наверное, она почувствовала, что чего-то недостает как в культуре, так и в образовании. Вся русская литература, начиная от Дениса Фонвизина и заканчивая Антоном Чеховым, за 400-летнюю историю дома Романовых о таком свидетельствует. В 1831 году именно в Малом театре впервые показали пьесу Александра Грибоедова «Горе от ума». Уже через пять лет - в 1836 году - показали «Ревизора» Николая Гоголя. Но была ли их демонстрация чем-то новым? Нет, образование и культура всегда едины. И здесь тоже традиция.
За прошедшие века произошло многое: менялись правители, уходили и появлялись новые актеры и режиссеры, но неизменным оставалось одно - душа театра. Нам, студентам, преподаватели всегда говорили: «Если поднять крышу театра, то из него улетят души». Не буду приводить примеры театров, в которых все по-новому, а души нет. Результат такого ремонта наблюдают зрители.
- А зритель? Теряли ли театры зрителей? Изменились ли они за прошедшую четверть века?
- Безусловно, зритель изменился, жизнь ведь не стоит на месте. Тормозить развитие общества нельзя. Естественный переход на новый этап развития нужно поддерживать. Недопустимо ломать все киркой и топором. Вся русская литература говорит о таком. В последних работах Александра Солженицына как раз много говорится об искусстве. Я считаю, что везде - от сельского хозяйства до вывода ракеты на орбиту - должны быть профессионалы. Не должны быть непрофессионалы на каком-то высоком посту: человек ведь командует, но не знает чем. И людей себе подбирает похожих. Но мало быть профессионалом, должно быть сильное желание сделать что-то хорошо.
Все зависит от точки, с которой начинает расти зерно, с которой растет сам человек - от земли, от Родины. Когда меня спрашивали о Родине, я всегда вспоминал Забайкалье, где видел сопки гор, покрытые снегом.
Та Родина, в которой бабушка прочитала мне еще во время войны, у печки (свет нельзя было зажигать) «Каштанку» Антона Чехова, а я плакал. Я впервые понял, что такое литература, эмоции. Наверное, и животных я тогда полюбил, ту же Каштанку, будь она неладна (смеется)! Я переиграл потом всего Чехова. Коверкать я бы его не стал. А что касается прогресса и изменения зрителей, то скажу следующее: да, у меня есть смартфон, но мне удобнее пользоваться обычным телефоном. Сейчас техники очень много, и ее наличие - не всегда хорошо. Лучше, когда есть мозги. А еще лучше, чтобы было сердце. Сердце и душа - вот составляющие культуры.
- Условия существования культуры по сравнению с тем временем, когда вы были министром культуры, резко изменились. При советской власти и в годы перестройки телевидение было приложением к остальной культуре. А теперь для большинства наших граждан вся культура является лишь приложением к ТВ. А для многих, кроме ТВ, и не существует никакого культурного досуга...
- Когда случилась революция в 1917 году, то церкви ломались, все уничтожалось. А потом, я помню, мне приходилось ездить по стране - в монастырях, храмах было очень много культурных организаций (библиотеки, дома культуры). Когда я был министром культуры, то особенно прочувствовал соприкосновение религии и культуры. Тогда мы передавали религиозные реликвии в лоно церкви. У нас были хорошие отношения и с патриархом, и с митрополитом Питиримом. Нередко они были в гостях в нашем театре. То был первый шаг на пути исправления совершенных ошибок. И не надо бояться признавать свои ошибки. Есть они и в культуре, и в образовании.
Я всегда выступал против единого государственного экзамена. Нельзя знать русскую литературу, прочитав десять книг. У нас великая литература, музыка, искусство. Душа человеческая на нем вырастает. А на таком малом количестве книг человека не вырастишь.
И, наконец, мало объявить Год культуры, нужно же и делать что-то. Я понимаю, в первые полтора-два месяца была активная подготовка к Олимпиаде в Сочи. Но все равно, раз уж назвали 2014-й Годом культуры, - нужно было готовиться к нему заранее. А если что-то не успели, кто же виноват? Чтобы исправить ситуацию в любой сфере, необходимо начинать с себя. Почему же нет такой ответственности на местах?
По-разному можно относиться к СССР, но то, что там сохраняли культуры эвенков, тувинцев, татар, башкир, мордвы, удмуртов, сомневаться не приходится. Говорить о том, что мы хотим внести в культуру что-то новое, поправ и забыв старое, - нельзя. Без сохранения национальных культур общества, в котором мы живем, жизнь человеческая - бессмысленна. Я с детства любил лезгинку, танцы Средней Азии, колорит культуры народов малого Севера. Я не воспринимаю их как что-то чужеродное. Почему нужно выступать друг против друга? Такого я понять не могу. Все наши национальные культуры настолько проникнуты общим духом, что разрушать диалог нельзя.
А татарский театр? Сейчас я знаю его хорошо, потому что в нем работают все актеры, с которыми мы когда-то вместе учились. Когда мы приехали в Татарстан после долгого перерыва с гастролями Малого театра, у меня перехватило дыхание: я увидел ребят, с которыми мы вместе жили в общежитии, а сейчас все они - ведущие актеры в театре имени Галиаскара Камала. И они являются постоянными гостями в Москве, приезжая к нам со своими постановками. Разорвать такие связи - преступление.
- Не так давно на довольно высоком и представительном форуме ваш коллега, руководитель одного из ведущих театров страны, заявил, что, мол, «не надо бояться постмодернизма», что среди исповедующих такую веру людей есть «немало талантливых, полноценных, а главное - вполне успешно реализующих себя». У нас, воронежцев, есть все основания ему не верить. Дело в том, что наш неискушенный зритель уже увидел в рамках Международного Платоновского фестиваля сначала постановку эстонских театралов с «обнаженкой» и матом со сцены. Потом Воронеж «порадовали» на театральных подмостках модной актуальной поэзией Веры Полозковой с нецензурной лексикой пополам. Постмодернистская атака на воронежскую культуру вынудила общественников и культурных деятелей объединиться и создать региональное отделение движения «Культурный фронт». Потому что мы боимся, что скоро вместе с детьми и внуками нам просто некуда будет сходить. А что вы думаете по поводу постмодернизма?
- За то, что творится на сценах в рамках фестивалей (не важно, в Москве, в Воронеже или в любом другом городе), отвечают и будут отвечать организаторы. Тем более что фестиваль назван именем Андрея Платонова. Внедрять его идеи через демонстрацию обнаженного тела - глупость. Есть такие спектакли, с которых я сам ухожу. Тихо, в антракте, но ухожу. Николай Гоголь не писал цен совокупления матери и дочки, он писал «Да и матушка такая, что еще можно бы…» И раньше люди не акцентировали так на таком внимание - каждый ведь думает в силу своей испорченности.
Особенно издеваются режиссеры над Чеховым. Не была Раневская наркоманкой, никогда не была! Сейчас в каждом втором спектакле после предложения слуги Яши выпить капли считается нормальным уточнить, что то было за лекарство, какова его дозировка, а вывод один - наркоманка. А ведь на самом деле Раневская не может оправиться от смерти мужа, предательства любовника, в которого вложила все. Для зрителя должна быть важна душа возврата в дом. Почему чеховские пьесы ставятся по всему миру - в Японии, Африке, Австралии - везде? Потому что в основе его произведений - любовь.
- Юрий Мефодьевич, вы не только художественный руководитель Малого театра, но и театральный деятель, педагог. Кто сегодня приходит на сцену современного российского театра? Что движет нынешними актерами и режиссерами?
- Продолжая мысль о Чехове, хотел бы сказать, что не каждый артист может сыграть роли в его пьесах, а режиссер - воплотить замысел на сцене. Приходится констатировать, что мы перестарались с режиссерами. Всегда был ГИТИС, всегда был выпуск режиссеров. Но сейчас все кому лень, каждый театральный вуз, каждая академия имеет режиссерские курсы. А преподавать-то некому. И все кому не лень пытаются что-то изобрести, попасть в струю, и здесь уже не искусство.
Я считаю, что зритель должен рыдать, когда читает Андрея Платонова. Рыдать, а не смотреть, кто же на сцене опять раздевается. Вот сейчас активно требуют разрешить различные митинги, парады. Наш ответ должен быть однозначным - нельзя переделывать человека напрочь! Уже сейчас мы видим не болезнь, а распущенность. Посмотрел бы, проходят ли подобные постановки в Грузии, на Кавказе. А мы, по доброте своей, разрешаем, говорим: «Ну ладно, пусть уж…» Но что значит «ладно»? Что значит «пусть»? А потом только и слышишь об изнасиловании детей и других мерзких преступлениях.
Безусловно, не все приходящие студенты в театр столь уж плохи. Но надо понимать, что не выйдет из него хорошего режиссера, если нет в нем любви, души и сердца. Коммерческих спектаклей сейчас достаточно, а вот на которые хотелось бы прийти - мало.
- Что бы вы пожелали провинциальным работникам культуры, воронежским поклонникам вашего таланта, неравнодушным людям, убежденным, что культура - движение к свету и добру? Вернем ли мы сообща ту атмосферу доброго и светлого праздника, которая сопровождала многие явления культуры нашего недавнего прошлого?
- То, что происходит сегодня как в культуре, так и в стране в целом, все равно устаканится. Мы все равно вернемся к тому, что если человек хочет стать миллионером, ему необходимо начать с рубля, а не получать какие-то невероятные суммы, заработанные воровством.
Так же и с театром. Быть артистом - не значит просто прийти и ставить спектакли. Существуют же театральные школы: русская, французская, итальянская. В Америке готовят актеров по системе Станиславского, считая ее по праву лучшей в мире. А ведь зародилась она очень и очень давно. Раньше ведь говорили старушки: «Ты мне петельку, я тебе крючочек, а дальше все само и пойдет». И ведь прошло несколько лет, и появилось: «Ты мне слово, я тебе в ответ, так и будем говорить диалоги».
Не позволено никому разрушать. Мало ли кто, не имея никакого образования, будет представлять свои идеи, истребляя все старое. Даже если он вдруг окажется талантливым. Но талант - когда ты выращиваешь на уже вспаханной земле урожай. И вдруг ты находишь такой ход для растения, чтобы оно давало больше плодов, красиво цвело. А не то, что все отрезать. Тебе нравится - хорошо, но не внедряй повсеместно. У нас уже был и Мичурин, и Лысенко, не надо говорить, чем все кончилось, особенно в случае последнего. У меня на даче растут яблони, кусты смородины, которые были посажены еще до войны. Раньше я просто ходил, состригал их, а сейчас я горжусь, что у меня есть кустик, пусть и небольшой, пальчиковой смородины, которой уже практически 70 лет. Если бережно относиться - все сохранится. Уничтожение же традиций - то же самое, что уничтожение человечества. И надо верить, что тот театр, о котором вы говорили - добрый, чистый, дарящий праздник, - обязательно возвратится.
Беседовала Алина Волкова
Елена Сироткина Источник
