ЛЕВ ТОЛСТОЙ
ВЫРВАТЬ ИЗ СЕБЯ ЗЛО
пьеса Сергея Диева
по произведениям Л.Н. Толстого «Севастопольские рассказы», «Два гусара», «Война и мир», «Анна Каренина», «Прыжок», басни, дневники.
Посвящается молодёжи России
Портрет Л.Толстого для первого действия
Действующие лица:
ЛЕВ, двадцатилетний Лев Толстой;
ТОЛСТОЙ, двадцатисемилетний офицер Л.Н. Толстой, писатель, герой Севастополя;
ЛЁНЯ, спортсмен — фехтовальщик ,
НИНА, умная, гордая девушка, - студенты Тульского института культуры и искусства (наше время);
УЧИТЕЛЬ, учитель юного Льва Толстого;
СМОТРИТЕЛЬ из 19 века в мундире и со старинным фонарём со свечой;
СТАРШЕКЛАССНИК, читающий свои сочинения на тему «Война и мир» и «Севастопольские рассказы» (наше время);
Персонажи Л.Н. Толстого:
КНЯЗЬ АНДРЕЙ,
НАТАША,
СОНЯ,
ОФИЦЕР,
ГУСАР,
РАНЕНЫЙ ОФИЦЕР,
МАЛЬЧИК в Севастополе,
ОТСТУПАЮЩИЕ ФРАНЦУЗЫ 1812 г.,
АННА КАРЕНИНА;
Гости на балу, за карточным столом, на даче;
ПОЭТ, совр. поэт, резонирующий происходящее мелодекламацией стихов;
Группа фолклорного ансамбля.
Первое действие происходит в 2014 году в Ясной поляне.
Сцена представляет собой тёмное пространство.
Звучит «Сентябрь» из «Времён года» П.И. Чайковского.
Поочерёдно освещаются портреты молодого Льва Толстого и его деда по матери генерала князя Н.С. Волконского.
Небольшое зеркало, столик, свеча и атрибуты гадания с намёком на пьесу Л.Толстого «Плоды просвещения». Сбоку висят старинные яснополянские качели.
Появляется Поэт.
ПОЭТ.
Игра во Время — странная игра,
И Хроноса придумали, наверно,
Чтоб Жизнь нам не казалась эфемерной,
А строгой от утра и до утра.
Но эта категория — обман.
Есть просто мера, словно мера веса,
Чего совсем не чувствует повеса,
Сердясь слегка на утренний туман.
Поэт исчезает.
Выбегают девушки и юноши в красочных народных костюмах.
Кто-то из девушек радостно кричит:
Бабье лето, девчонки!
Они запевают «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан» и танцуют в знак окончания сбора урожая.
Сквозь группу поющих и танцующих бодро идёт Лёня с рапирой в руке.
С другой стороны выходит задумчивая Нина с книгой.
Наблюдая за Ниной, Лёня кладёт рапиру на стол.
Ребята, закончив петь, убегают шумно.
ЛЁНЯ.
Привет!
НИНА.
Привет!
ЛЁНЯ.
А что же ты не поёшь, не танцуешь?
НИНА.
Ещё не успела влиться в коллектив. Новенькая.
ЛЁНЯ.
То-то я тебя в институте раньше не видел.
НИНА.
Я только-только перевелась сюда из МУКИСа.
ЛЁНЯ.
Из Москвы? Странно! Обычно бывает наоборот.
НИНА.
Разве? Это мне странно! Что может сравниться с такой практикой в Ясной поляне! Это же сказка, духовная чистота! А Москва, что Москва,.. - жуткий город! В головах одни деньги. И масса отрицательной энергии.
ЛЁНЯ.
А у нас, в Туле, как тебе?
НИНА.
Совсем другое дело! Здесь я — на «территории совести», как сказал Борис Пастернак. И я это хорошо чувствую. Конечно, не то, что в начале двадцатого века, но всё-таки.
ЛЁНЯ.
«Территория совести»!? Красиво! Но почему?
НИНА.
Ты что, не понимаешь? Потому что здесь жил Лев Толстой.
ЛЁНЯ.
Я «Войну и мир» до конца не одолел.
НИНА.
Ты просто ключа к ней не нашёл.
ЛЁНЯ.
Правда? Я не знал, что есть ключ.
НИНА.
Это я его открыла. Попробуй читать через деда.
ЛЁНЯ.
Какого деда?
НИНА(показывает на портрет).
Старого князя, помнишь в «Войне и мире» - князь Болконский, отец
князя Андрея.
ЛЁНЯ.
Который на токарном станке работал.
НИНА.
Ну да, на досуге. Его прообразом был дед Толстого — генерал князь Николай Сергеевич Волконский.
ЛЁНЯ.
Чувствуется, внук его любил?
НИНА.
Не просто любил. Лёва с детства его боготворил. Хоть и не видел никогда.
Дед умер за семь лет до его рождения.
ЛЁНЯ.
Лёва?
НИНА.
Ну да, он же Лёва, Лев Николаевич Толстой. В юности просто Лёва. Я его обожаю! Жизнь нынче такая глупая, запутанная, а он — мудрец, помогает. К тому же — территория совести. А это сегодня в дефиците.
ЛЁНЯ.
Да, пожалуй, ты права. Хотя всё от человека зависит.
НИНА.
Люди заблудились, запутались...
ЛЁНЯ.
Ты откуда родом?
НИНА.
Я с Волги, из Кинешмы. Приехала в Москву учиться. Глупость, конечно! Надо было сразу сюда, в Тулу. Но я не знала тогда о «территории совести». Пастернака поздно прочитала... (таинственно) Я родилась на брегах великой русской реки Волги и была вскормлена её магическими пучинами. Мой город — Кинешма, что на древнем мерянском языке означает «глубокая, тёмная вода»!
ЛЁНЯ.
Здорово! А ты потом вернёшься на родину?
НИНА.
Конечно! У нас, на Волге, начал хорошо развиваться туризм. Я работаю уже в турбюро там. В каникулы. Да и сейчас тоже — по Интернету.
ЛЁНЯ.
Я в Кинешме не был, даже не слышал.
НИНА.
А ты откуда?
ЛЁНЯ.
Отсюда, я в Туле живу, здесь и родился.
НИНА.
Повезло тебе!
ЛЁНЯ.
Ты что, правда, так считаешь?
НИНА.
Конечно! Для меня главное — духовное пространство жизни.
ЛЁНЯ.
Здорово сказала! Ты бы ещё нашим объяснила. А то все в Москву рвутся. НИНА.
Они не понимают... Я, когда задумала путь из Кинешмы в Тулу, решила таким образом перебросить волшебный мостик между двумя великими русскими писателями — нашим кинешемским Александром Николаевичем Островским и вашим тульским Львом Николаевичем Толстым. Этот мостик — я! А по пути была Москва, я туда как бы заскочила ненароком... (смотрит на портрет Толстого).
Появляется Старшеклассник.
Звучат топот и ржанье лошадей, выстрелы старинных ружей, гром орудий, взрывы.
СТАРШЕКЛАССНИК.
«Умрем, ребята, а не отдадим Севастополь!,..- говорил Корнилов, объезжая войска. И наши, русские, не способные к фразёрству, отвечали: «Умрём! Ура!»»
Это моё сочинение по «Севастопольским рассказам» Льва Толстого.
«Только теперь рассказы про эти времена перестали быть для нас прекрасным историческим преданием... Надолго оставит в России великие следы эта эпопея Севастополя, героем которой был народ русский...» Лев Толстой, Севастополь, апрель 1855 года.
ЛЁНЯ.
Вот это да! Молодец, пацан! Дай пять! (рукопожатие) Будет десять!
Старшеклассник, таинственно улыбнувшись, исчезает.
НИНА .
Вот, кто спасёт мир, такие вот ребята!.. (показываает на портрет юного Толстого) Слушай, а давай ... вызовем дух Лёвы Толстого, нашего ровесника.
ЛЁНЯ.
Ты что, умеешь?
НИНА.
Да, я экстрасенс, медиум в третьем поколении... Я не только дух, я могу
создать фантом.
ЛЁНЯ.
А не боишься?
НИНА.
По-моему, рядом с нами такие монстры живут, настоящие(!), что ничего не страшно. Тем более — Лев Толстой, олицетворение мудрости и совести... А ты что, боишься?
ЛЁНЯ.
Ещё чего! Давай, вызывай! Как ты это будешь делать?
НИНА.
А Лев Николаевич сам подсказал в своей пьесе «Плоды просвещения».
Вот и свечка. У тебя зажигалка есть?
ЛЁНЯ (достаёт зажигалку).
Вот, пожалуйста.
НИНА.
Зажигай свечу!
ЛЁНЯ.
Тебя как зовут?
НИНА.
Нина.
ЛЁНЯ.
Меня — Леонид... Нина, ты просто чудесная! Какая-то нездешняя...
НИНА.
Не мешай!
Они зажигают свечу. Нина подходит со свечой к зеркалу, что-то шепчет.
Таинственная музыка.
Слышен треск прорываемого Времени, и на сцену вылетает в порыве фехтовальной атаки юный Лев Толстой в гимнастическом чёрном трико и с рапирой в руке.
Он в боевом порыве нападает на Лёню. Но тот, будучи спортсменом-фехтовальщиком, хватает другую рапиру, и они с Львом фехтуют. Лёня побеждает Льва, тот падает, Лёня прижимает его рапирой к полу.
ЛЕВ.
Ну, всё, всё, барон, я сдаюсь... Ну, хватит, ты пьян, ты меня поранил!..
(смотрит внимательно на Лёню) Барон, что с тобой? Я тебя не узнаю!
Что у тебя с лицом?
ЛЁНЯ.
Я не барон, Лев Николаевич, простите!
ЛЕВ.
Ты кто?
ЛЁНЯ.
Позвольте представиться, граф: Леонид Кулагин, студент Тульского института культуры и искусства.
ЛЕВ.
Что?! Какой ещё институт в Туле? Нет у нас никакого института! Не
морочь мне голову! (оглядывается) Где это я? Мой портрет! Портрет деда!
НИНА.
Добрый день! Не волнуйся, Лёва, ты у себя, в Ясной поляне. Ничего что на ты?
ЛЕВ.
Такой прелестнице всё можно.
НИНА.
Спасибо! Только год нынче 2014-й... Меня зовут Нина, я тоже студентка,
мы здесь, в Ясной поляне, на гуманитарной практике. Не волнуйся! Мы
вызвали твой дух и фантом, как ты сам нас научил в своих «Плодах
просвещения». Ненадолго.
ЛЕВ.
Каких ещё плодах?
НИНА.
Это твоя пьеса, которую ты напишешь через сорок лет... Мы очень
рады твоему присутствию. Нам тебя очень не хватает! Да мы тебя задержим только на часок, не волнуйся.
ЛЁНЯ.
Извини, Лев, если поранил. Я чемпион Тулы по фехтованию.
ЛЕВ.
2014-й год?! Ничего себе, карамболь! Молодцы, ребята! А что же я тут
у вас делать буду?
НИНА.
Ты у нас, классик русской литературы, гений, понимаешь...
Толстой хохочет и все вместе с ним.
Появляется Старшеклассник.
Звучит грохот боя 1812 года.
СТАРШЕКЛАССНИК.
А это — моё сочинение по «Войне и миру» Льва Толстого. «Когда захватчики вошли в Москву, город был похож на покинутый пчелами улей. Москва была пуста. «По улицам никого дочти не было. Ворота и лавки все были заперты. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов». Так древняя столица встретила интервентов. Народ позаботился о том, чтобы захватчики чувствовали себя в Москве, как в пороховом погребе, чтобы под ними горела земля. Могучую помощь своей армии народ оказал созданием партизанских отрядов. Толстой рассказывает о самых различных отрядах, группах и «партиях» партизан, действовавших в 1812 году. Их тогда были сотни - пешие и конные, крупные и мелкие, с артиллерией и рогатинами (с ними охотники в мирное время ходили на медведя!). «Был начальником партии дьячок, взявший в месяц несколько сот пленных, была старостиха Василиса, побившая сотни французов». Сколько ни жаловались Наполеон и его маршалы на то, что русские ведут войну «не по правилам», как ни стеснялись при дворе императора Александра говорить о партизанах, «дубина народной войны поднялась со всей своей грозной и величественной силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил… поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие Подобно Кутузову, одобрявшему действия партизанских отрядов, видевшему в них ближайших помощников регулярных войск, Толстой славит «дубину народной войны», славит народ, поднявший ее на врага, «…Благо тому народу, который в минуту испытания, не спрашивая о том, как по правилам поступали другие в подобных случаях, с простотою и легкостью поднимает первую попавшуюся дубину и гвоздит ею до тех пор, пока в душе его чувство оскорбления и мести не заменится презрением и жалостью». Эта война, пишет Лев Николаевич, имела «дорогое русскому сердцу народное значение». Народ нашел способы и формы вести малую войну против захватчиков. Он же продиктовал свою волю вести ее до конца, до полного разгрома иноземного нашествия. В ответ на предложение о мире, которое передал по поручению Наполеона его посланник Лористон, Кутузов «отвечал, что мира не может быть потому, что такова воля народа». Старшеклассник исчезает. ТОЛСТОЙ. Ну и ну! Это точно! Откуда этот паренёк-то это знает? Он же ваш.
НИНА.
Так ведь от вас научился... Как жить, Лев Николаевич, научите.
ЛЕВ.
Хм, вопрос! Вообще-то, я сам только учусь.
ЛЁНЯ.
Давай учиться вместе. Хотя бы часок.
НИНА.
А то все мы — без царя... в голове!
ЛЕВ.
Что, за 160 лет запутались, да?
НИНА.
Совсем запутались.
Появляется Учитель юного Лёвы Толстого.
УЧИТЕЛЬ.
Извините, господа, но вы меня тоже нечаянно зацепили вместе с Лёвой.
Кто же это из вас медиум?
НИНА.
Я.
УЧИТЕЛЬ.
Значит, это я вам обязан посещением третьего тысячелетия от Рождества
Христова? Тронут! Честь имею представиться: домашний учитель Льва
Толстого... Имя моё вам ничего не скажет, так что нет смысла его произносить … на час, как я слышал... Странно, вы сказали, что он стал
классиком русской литературы!.. Совсем недавно он был «самый
пустяшный малый», ничего не может и не хочет... Мальчиком был очень плаксив, имел кличку «Лёва-рёва». Ногами очень стучал по полу.
НИНА.
Что, капризничал?
ЛЕВ.
Ну, ладно тебе! Не срами! Я просто деду — генералу подражал. Он здесь, в Ясной поляне, так ходил. Как настоящий солдат! Я его боготворю! Он был великолепен, князь Волконский! (с благоговением смотрит на портрет деда).
НИНА.
Да-да, мы читали о нём в твоей «Войне и мире», великой книге!..
ЛЕВ.
«Война и мир?» А вы, мадемуазель, фантазёрка!
НИНА.
...Ты её начнёшь писать через двадцать лет.
Появляется Старшеклассник.
СТАРШЕКЛАССНИК.
Самому неискушенному читателю становится очевидным, что спасли нашу родину в 1812 году не безвольные Платоны Каратаевы, а люди, чьим мужеством восхищается автор «Войны и мира». Это яростные артиллеристы батареи скромного и тихого с виду капитана Тушина; это мужественные солдаты роты Тимохина, бестрепетно глядевшие в глаза смерти на Бородинском поле; это смелые и неуловимые партизаны Василия Денисова… Но в то же время Толстой изображает русских людей самыми миролюбивыми людьми на свете. Носителем подлинного миролюбия русских людей выступает в книге не только юный Петя Ростов, проявляющий трогательную заботу о французском барабанщике - «жалком мальчишке» Винсенте, но и другие солдаты, которые, увидев сдавшихся в плен французов, голодных и намученных, говорят, что их «теперь и пожалеть можно».
Старшеклассник исчезает.
УЧИТЕЛЬ (глядя на портрет генерала Волконского).
Чудеса!.. Ну да вам видней...Да, это правда, он деда боготворил, хоть и не знал никогда — Николай Сергеевич умер за семь лет до рождения Лёвы.
НИНА.
А сейчас, «Лёва-рёва», как ты?
ЛЕВ.
Борюсь с собой, прелестная Нинуся, уже давно, можно сказать, почти
поборол собственную пустяшность.
НИНА.
Научишь?
ЛЕВ.
Только с одним условием. Мы с тобой, Ниночка, отдельно погуляем по Ясной.(Учителю и Лёне) Оставьте нас, господа! Думаю, вам тоже будет
небезынтересно побеседовать.
УЧИТЕЛЬ (Лёне).
Пойдёмте, юноша. Я вам кое что расскажу о Ясной поляне...
НИНА (тихо Льву).
А ты мне расскажешь?
ЛЕВ.
И расскажу,.. и, может быть, научу кое-чему... Пошли!
Все расходятся.
Затемнение.
Появляется Смотритель со старинным фонарем.
СМОТРИТЕЛЬ.
...Медиум не заметила, что она и меня нечаянно зацепила вместе с Толстым. Приятно вновь очутиться в Ясной поляне! Через полтора столетия! Что буду делать?.. Попробую упорядочить происходящее.
Смотритель бьет в станционный колокол у портала сцены.
Музыка Моцарта.
СМОТРИТЕЛЬ.
Впрочем, как тут упорядочишь, когда вот-вот столкнутся целые эпохи!..
Ой, что будет!
Смотритель уходит.
Возникает Поэт.
ПОЭТ.
… Но это — прелюдия!
Моцарт ещё не проснулся.
Рояль зачехлён, и настройщик снимает пиджак.
Почти через час только клавишей нежно коснулся
В дурмане прелюдии вздрагивающий чудак.
От пальцев безумно мелодия схватит за горло.
Придушит до слёз и отпустит,
И вводит в экстаз
Мужчину и женщину,
Словно по красному чёрным,
Сечёт и целует греховных и чувственных нас.
Поэт исчезает.
Царит Моцарт и стихает.
Выходят Учитель и Лёня.
ЛЁНЯ (ревниво всматривается в даль).
Куда это они пошли?
УЧИТЕЛЬ.
О, молодой человек, здесь, в Ясной поляне есть, где уединиться...
Простите, как ваше имя, юноша?
ЛЁНЯ.
Леонид.
УЧИТЕЛЬ.
Вы знаете, Лёня, в чём главная прелесть усадьбы Ясная поляна?
ЛЁНЯ.
Ну конечно! В том, что здесь жил Толстой!
УЧИТЕЛЬ.
Толстой?.. Это какой?
ЛЁНЯ.
Как это какой! Лев Николаевич Тостой!
УЧИТЕЛЬ.
Этот? Никчёмный мальчишка! Что вы, Лёня, кощунствуете! Он самый
пустой малый из всех детей Толстых...
ЛЁНЯ (смеётся).
Я забыл, что вы из того времени!
УЧИТЕЛЬ.
Вот именно! Самой изысканной толстовской собственностью является...
прошлое Ясной поляны, сотворённое Лёвиным дедом по матери князем
генералом от инфантерии Николаем Сергеевичем Волконским! Здесь всё
пропитано его духом! Вы посмотрите на этот ампирный образ усадьбы!
Это всё — творение старого князя! Кстати, вы знаете генеалогическую
ветвь князя Волконского?
ЛЁНЯ.
Нет, к сожалению.
УЧИТЕЛЬ.
О, он венчал собою мощную ветвь одного из древнейших княжеских
родов России. Предки его вели род от Рюриковичей, князя Михаила
Черниговского, канонизированного православной церковью!
ЛЁНЯ.
Он был святой?
УЧИТЕЛЬ .
Вот именно! (крестится)
ЛЁНЯ.
А Лев-то как, продолжает его дело?
УЧИТЕЛЬ.
Ах, если бы! Препустой мальчишка. Сейчас, правда, немного изменился,
как в университет поступил. А впрочем, по-моему, дальше стука ногами, «как сиятельный дед», у него дело не идёт. Пока, во всяком случае... Что будет с усадьбой, не представляю! Пустой малый!
ЛЁНЯ.
Вообще-то, господин учитель, Лев Николаевич Толстой у нас самый
великий писатель в России, наш классик!
УЧИТЕЛЬ.
Однофамилец и тёзка, наверное.
ЛЁНЯ.
Да нет, именно он! (показывает на портрет)
УЧИТЕЛЬ.
Странно. Как-то не верится... Ну пойдёмте, Лёня, дальше, я вам покажу
конюшню. (слышно ржанье лошадей)
Учитель и Лёня уходят.
Звучит скрипичная страстная мелодия.
Появляютя весёлые Лев и Нина.
ЛЕВ.
Ну что, мадемуазель Нина, начнём, пожалуй. Нам поможет Бог и ваше
обаяние.
НИНА.
Изысканный комплимент настоящего графа!.. Но я от тебя не комплиментов жду.
ЛЕВ.
Господи, а чего же ты ждёшь от меня, красавица?!
НИНА.
Перестань, Лёва! Я же тебе говорила: я жду совета!
ЛЕВ.
Ах, да, помню, вы в России заблудились «без царя в голове».
НИНА.
Да, именно так! Первая и главная проблема у нас в стране — общая
психологическая обстановка в обществе: низость, алчность, пошлость!
Как жить!?
ЛЕВ.
Вообще-то, вы не оригинальны: Россия никогда общей изысканностью
не отличалась. В отличие, скажем, от Англии.
НИНА.
Я это понимаю. И всё-таки.
ЛЕВ.
Ну, с целым обществом, сама понимаешь, я ничего поделать не могу. Но
тебе лично посоветовать могу — публичное одиночество. Узкий круг
общения, он-то всегда найдётся. Вот, например, у меня самое лучшее
общение - нет, нет, не в Московском университете, а в деревне здесь,
недалеко от усадьбы...
Нина садится на старинные яснополянские качели.
Лев Толстой её раскачивает.
НИНА.
Ты девушек что ли имеешь в виду?.. Хорошенькие, да?
ЛЕВ.
С тобой не сравнить!
НИНА.
Лев, я же просила! У тебя есть какие-нибудь высокие мысли?
ЛЕВ.
О, какая серьёзная девушка!.. Ну, всё-всё... Все, как ты говоришь, высокие
мысли я доверяю своему дневнику... Кое что могу сообщить.
НИНА.
Сообщите, пожалуйста, Лев Николаевич!
ЛЕВ.
Ну, смотри, не скучай... (из дневника, фонограмма) «Уединение равно полезно для человека, живущего в обществе, как общественность для человека, не живущего в оном. Отделись человек от общества, взойди он сам в себя, и как скоро скинет с него рассудок очки, которые показывали ему все в превратном виде, и как уяснится взгляд его на вещи, так что даже непонятно будет ему, как не видал он всего того прежде. Оставь действовать разум, он укажет тебе на твое назначение, он даст тебе правила, с которыми смело иди в общество. Все, что сообразно с первенствующею способностью человека - разумом, будет равно сообразно со всем, что существует; разум отдельного человека есть часть всего существующего, а часть не может расстроить порядок целого. Целое же может убить часть. Для этого образуй твой разум так, чтобы он был сообразен с целым, с источником всего, а не с частью, с обществом людей; тогда твой разум сольется в одно с этим целым, и тогда общество, как часть, не будет иметь влияния на тебя.
НИНА.
Потрясающе! Ты не представляешь, Лёва, как ты мне сейчас помог!
ЛЕВ.
Но учти, Нина, «легче написать десять томов философии, чем приложить какое-нибудь одно начало к практике...(качает её на качелях) Я много переменился; но все еще не достиг той степени совершенства, которого бы мне хотелось достигнуть. Я не исполняю того, что себе предписываю; что исполняю, то исполняю не хорошо, не изощряю памяти. Для этого сообщаю некоторые правила, которые, как мне кажется, много мне помогут, ежели я буду им следовать. 1) Что назначено непременно исполнить, то исполняй, несмотря ни на что. 2) Что исполняешь, исполняй хорошо. 3) Никогда не справляйся в книге, ежели что-нибудь забыл, а старайся сам припомнить. 4) Заставь постоянно ум твой действовать со всею ему возможною силою. 5) Читай и думай всегда громко. (Нина весело смеётся) 6) Не стыдись говорить людям, которые тебе мешают, что они мешают; сначала дай почувствовать, а ежели он не понимает, то извинись и скажи ему это...
НИНА.
Лёва, ты волшебник! Теперь я понимаю, почему ты стал классиком!
ЛЕВ.
У тебя, Ниночка, шутки тоже изысканные... (Нина понимает, почему он не понимает)
НИНА.
Лёва, умоляю, продолжай! О промышленности что-нибудь, пожалуйста! Я
одну статью пишу, мне надо!
ЛЕВ.
Я думаю , машины для рукоделий, внутри государства обращающихся, бесконечно полезнее машин для рукоделий вывозимых товаров. Ибо машины для рукоделий общеполезных, сделав эти рукоделия много дешевле, улучшили бы состояние граждан вообще; между тем как вывозимые товары приносят выгоды только одним частным лицам...
Весьма справедливо говорит императрица Екатерина, что великое зло для торговли суть монополии. По моему мнению, монополия есть зло и притеснение торговле, купечеству и самим гражданам. Для торговли это есть зло потому, что ежели бы монополии не существовало, то вместо одного лица или компании, занимающейся этой частью торговли, занимались бы ею большее число торгующих. Для купечества потому, что оно лишено участия в этой части торговли. И для граждан потому, что каждый монопол дает как бы свои законы гражданам. К несчастию, это зло в нашем отечестве пустило глубокие корни. НИНА. Точно как сегодня! ЛЕВ. Правда? Знаешь, я никогда раньше не имел дневника, потому что не видал никакой пользы от него. Теперь же, когда я занимаюсь развитием своих способностей, по дневнику я буду в состоянии судить о ходе этого развития. В дневнике должна находиться таблица правил, и в дневнике должны быть тоже определены мои будущие деяния. Надежда есть зло для счастливого и добро для несчастного. ..Хотя я уже много приобрел с тех пор, как начал заниматься собою, однако еще все я весьма недоволен собою. Чем далее подвигаешься в усовершенствовании самого себя, тем более видишь в себе недостатков, и правду сказал Сократ, что высшая степень совершенства человека есть знать то, что он ничего не знает. НИНА. А как ты думаешь, какая цель жизни человека? ЛЕВ. Какая цель жизни человека? Какая бы ни была точка исхода моего рассуждения, что бы я ни принимал за источник оного, я прихожу всегда к одному заключению: цель жизни человека есть всевозможное способствование к всестороннему развитию всего существующего. Начну ли я рассуждать, глядя на природу, я вижу, что все в ней постоянно развивается и что каждая составная часть ее способствует бессознательно к развитию других частей; человек же, так как он есть такая же часть природы, но одаренная сознанием, должен так же, как и другие части, но сознательно употребляя свои душевные способности, стремиться к развитию всего существующего. Стану ли я рассуждать, глядя на историю, я вижу, что весь род человеческий постоянно стремился к достижению этой цели. Стану ли рассуждать рационально, то есть рассматривая одни душевные способности человека, то в душе каждого человека нахожу это бессознательное стремление, которое составляет необходимую потребность его души. Стану ли рассуждать, глядя на историю философии, найду, что везде и всегда люди приходили к тому заключению, что цель жизни человека есть всестороннее развитие человечества. Стану ли рассуждать, глядя на богословие, найду, что у всех почти народов признается существо совершенное, стремиться к достижению которого признается целью всех людей. И так я, кажется, без ошибки за цель моей жизни могу принять сознательное стремление к всестороннему развитию всего существующего. Я бы был несчастливейший из людей, ежели бы я не нашел цели для моей жизни - цели общей и полезной, полезной потому, что бессмертная душа, развившись, естественно перейдет в существо высшее и соответствующее ей. Теперь же жизнь моя будет вся стремлением деятельным и постоянным к этой одной цели. НИНА. Сказка! Ты не представляешь, Лёва, как ты мне сейчас снова помог! ЛЕВ. Ты играешь на музыкальном инструменте? НИНА. Нет, к сожалению! ЛЕВ. Пойдём в дом деда, я тебе поиграю на рояле. Нина заворожённо идёт за Львом. Они уходят. Является Поэт. Слышно фортепиано, Шопен. ПОЭТ. Это кровь превратил в каберне Пианист мне. Царил на пути Ко хмельной от игры голове. И в счастливых слезах я затих. Это пальцев и клавишей бред, Композицию с кровью смешав, Оставляет немыслимый след, И я знаю, что это — душа! Неразумна, чиста без прикрас, От ранений не капает кровь. И, рифмуя в стотысячный раз, Её в музыке кличет любовь! Поэт исчезает. Появляются Учитель и Лёня. УЧИТЕЛЬ (слыша фортепиано). Последнее время, кстати, Лёва много музицирует. Пристрастился. Дед тоже любил... Да, Лёва боготворит деда. Он даже говорит, что хочет возродить ту форму жизни в Ясной поляне, которая была при Николае Сергеевиче Волконском. ЛЁНЯ. Господин учитель. Вы не могли бы ещё немного рассказать о деде Льва Николаевича. Меня это очень интересует как культуролога. УЧИТЕЛЬ. Ну что вам сказать, Лёня... Боевой генерал от инфантерии. ЛЁНЯ. От инфантерии? Что это значит? УЧИТЕЛЬ. Пехотный генерал. Участник войны с турками. Потом чрезвычайный и полномочный посол России в Берлине. Эстет, тонкий ценитель икусства. Жизнь личная окутана тайнами. Да, попал в немилость к императору Павлу Первому и был исключён из службы без абшида. ЛЁНЯ. Это как? УЧИТЕЛЬ. Без пенсии. ЛЁНЯ. Вот бы к некоторым нашим гененералам применить! УЧИТЕЛЬ. Через несколько лет, слава богу, был реабилитирован, восстановлен на службе и потом уже уволен в отставку, уже с абшидом. Справедливость восторжествовала!Здесь, в усадьбе, было одно время как бы утрачено достоинство... Да-с. Так Николай Сергеевич восстановил! Очень, между прочим, заботился о благополучии крестьян и дворовых. И служащих тоже. Он построил прекрасные для всех помещения и очень заботился о том, чтобы все были сыты, одеты красиво и веселились бы на досуге. ЛЁНЯ. Эх, нам бы так! УЧИТЕЛЬ. А что, не хватает? Вы что разве крепостные? ЛЁНЯ. Эх, если бы такие как здесь! УЧИТЕЛЬ. А князь держал в Ясной специально для жителей небольшой оркестр. Они сидели вон там, под вязом, и играли в основном музыку Гайдна. Любил дед! Все, между прочим, часто пели. И хозяин со всеми. Лёва тоже это любит... Я считаю, Ясная поляна — это «эхо сиятельного князя», отражение его, так сказать, чувственного опыта... А давайте пройдём к его дому, он после его смерти так и называется Дом Волконского! ЛЁНЯ. Действительно, так ведь и позавидуешь крепостным! Они уходят. Слышна музыка. Появляются Нина и ухаживающий за ней Лев. Возникает Смотритель. Он, тревожась за юного Толстого, с беспокойством бьёт в свой колокол. НИНА (вздрогнув). Простите, Лев Николаевич, но нам уже надо возвращаться. Я чувствую ответственность за вас, как за будущего классика. ЛЕВ. Смешно... Ниночка, на прощание прошу: один танец! Умоляю! НИНА. При одном условии, Лёва. Ты не будешь отвлекаться от серьёзных мыслей из своего дневника. ЛЕВ. Ах, какая серьёзная девушка! «Ответственность за классика!» Ну и ну! Ну, хорошо... (они танцуют) «Правила по части музыки. Ежедневно играть: 1) все 24 гаммы, 2) все аккорды, арпеджио на две октавы, 3) все обращения, 4) хроматическую гамму. Учить одну пьесу и до тех пор не идти далее, пока не будет места, где будешь останавливаться. Ежедневно, по крайней мере, четыре страницы музыки разыгрывать, и не идти, пока не найдешь настоящую расстановку пальцев... Вчерашний день прошел довольно хорошо, исполнил почти все; недоволен одним только: не могу преодолеть сладострастия, тем более, что эта страсть слилась у меня с привычкой. Теперь, исполнив два дня, делаю распределение на два дня: 19 июня. С 5до8 хозяйство и мысли о музыке, с 8 до10 чтение, с10до12 писать мысли о музыке, с12 до 6 отдых, и так далее!» НИНА. Вот-вот! Труд и только труд! На тебе, Лёва, — огромная ответственность! ЛЕВ. Не пойму, о какой ответственности ты говоришь? Ты прелестна! НИНА. Поймёшь лет через сорок... Нет-нет, продолжай, пожалуйста! ЛЕВ (фонограмма). «Из правил общих. Случается, что вспомнишь что-нибудь неприятное и не обдумаешь хорошенько этого неприятного, надолго испортишь юмор. Всякую неприятную мысль обсудить: во-первых, не может ли она иметь следствий; ежели может иметь, то как отвратить их. Ежели же нельзя отвратить, и обстоятельство такое уже прошло, то, обдумав хорошенько, стараться забыть или привыкнуть к оному. Пять дней писал я дневник, а пять месяцев в руки не брал. Постараюсь вспомнить, что я делал в это время и почему я так отстал видимо от занятий. Большой переворот сделался во мне в это время; спокойная жизнь в деревне, прежние глупости и необходимость заниматься своими делами принесли свой плод. Перестал я делать испанские замки и планы, для исполнения которых недостанет никаких сил человеческих. Главное же и самое благоприятное для этой перемены убеждений то, что я не надеюсь больше одним своим рассудком дойти до чего-либо и не презираю больше форм, принятых всеми людьми. Прежде все, что обыкновенно, мне казалось недостойным меня; теперь же, напротив, я почти никакого убеждения не признаю хорошим и справедливым до тех пор, пока не вижу приложения и исполнения на деле оного и приложения многими. Странно, как мог я пренебрегать тем, что составляет главное преимущество человека, - способностью понимать убеждения других и видеть на других исполнения на деле. Как мог я дать ход своему рассудку без всякой поверки, без всякого приложения? Одним словом, и самым простым, я перебесился и постарел. Случился пожар, который заставил невольно меня действовать. Мне кажется, что я стал уже слишком холоден. Только изредка, в особенности когда я ложусь спать, находят на меня минуты, где чувство просится наружу; то же в минуты пьянства; но я дал себе слово не напиваться.» НИНА. Очень важное слово! Особенно для России! ЛЕВ. Кстати, сударыня, а не выпить ли нам шампанского? У деда всегда было. НИНА (в страхе не за себя). Нет-нет, Лев, ни в коем случае! Да здесь и нет его. Нынче тут музей. ЛЕВ. Какой? НИНА (подумав, чтобы не смутить Льва). Дом Волконского. ЛЕВ. Это правильно! НИНА (видя игральные карты). Из азартного — в карты можно сыграть. ЛЕВ (ощупывая своё трико). Мне стыдно, Ниночка, но у меня денег нет! НИНА. А мы без денег, в дурака. Да и ты сегодня в наших деньгах запутаешься. ЛЕВ. А что, с копейкой что-то? НИНА. Скорее, с рублём. Не морочь себе голову! Сдавай и продолжай. Времени мало. Играют в карты. ЛЕВ. «Заметил в себе я еще важную перемену: я стал более уверен в себе, то есть перестал конфузиться; Правила для общества. Избирать положения трудные, стараться владеть всегда разговором, говорить тихо и отчетливо, стараться самому начинать и самому кончать разговор. Не затрудняться говорить при посторонних. Не менять беспрестанно разговора с французского на русский и с русского на французский. На бале приглашать танцевать дам самых важных. Ежели сконфузился, то не теряться, а продолжать. Быть сколь можно холоднее и никакого впечатления не выказывать. Ни малейшей неприятности или колкости не пропускать никому, не отплативши вдвое. Правила. В карты играть только в крайних случаях. Как можно меньше про себя рассказывать. Правила. Каждый день делать моцион. Искать положений трудных. Вел себя неудовлетворительно. К Столыпиным на бал не поехал; денег взаймы дал и поэтому сижу без гроша; а все оттого, что ослабел характером. Правило. Менее, как по 25 к. сер., в ералаш не играть. Денег у меня вовсе нет; за многие же векселя срок уже прошел платить; тоже начинаю я замечать, что ни в каком отношении пребывание мое в Москве не приносит мне пользы, а проживаю я далеко свыше моих доходов. Влюбился или вообразил себе, что влюбился, был на вечеринке и сбился с толку. Купил лошадь, которой вовсе не нужно. Правила. Не предлагать никакой цены за вещь не нужную. Как входишь на бал, тотчас звать танцевать и сделать тур вальса или польки. Нынче вечером обдумать средства поправить дела. Быть дома. Много пропустил я времени. Сначала завлекся удовольствиями светскими, потом опять стало в душе пусто; и от занятий отстал, то есть от занятий, имеющих предметом свою собственную личность. Мучило меня долго то, что нет у меня ни одной задушевной мысли или чувства, которое бы обусловливало все направление жизни - все так, как придется; теперь же, кажется мне, нашел я задушевную идею и постоянную цель, это - развитие воли, цель, к которой я давно уж стремлюсь; но которую я только теперь сознал не просто как идею, но как идею, сроднившуюся с моей душой. Немного стал я ослабевать, оттого, главное, что мне начинало казаться, что сколько я над собой ни работаю, ничего из меня не выйдет. Эта же мысль пришла мне потому, что я исключительно занимался напряжением воли, не заботясь о форме, в которой она проявлялась. Постараюсь исправить эту ошибку.» НИНА. Теперь я тебя успокою, Лёва. Ты эту ошибку очень скоро исправишь... Какая глупость играть в подкидного дурака с Львом Толстым! Пойдём, я хочу ещё на качелях покачаться. А ты продолжай. Ты в своём дневнике мне очень нравишься!.. Подчёркиваю: в своём дневнике!.. Ну, пожалуйста, Лёва!.. ЛЕВ (качает Нину на качелях). «Смотрелся часто в зеркало. Это глупое, физическое себялюбие, из которого кроме дурного и смешного ничего выйти не может. С Пуаре опять конфузился (обман себя). На коннозаводстве действовал слабо, первый поклонился Голицыну и прошел не прямо, куда нужно. Рассеянность. На гимнастике хвалился (самохвальство). Хотел Кобылину дать о себе настоящее мнение (мелочное тщеславие). Много слишком ел за обедом (обжорство). Поехал к Волконскому, не кончив дела (недостаток последовательности). Наелся сладостей, засиделся. Лгал. Нужно больше фехтования! Много слабостей имел я в это время. Главное, мало обращал внимания на правила нравственные, завлекаясь правилами, нужными для успеха. Потом, имел слишком тесный взгляд на вещи; например, давал себе много правил, которые все можно было привести к одному - не иметь тщеславия. Забывал, что условием, необходимым для успеха, есть уверенность в себе, презрение к мелочам, которое не может иначе произойти, как от моральной возвышенности. Встал немного поздно и читал, но писать не успел. Приехал Пуаре, его не отправил (лень и трусость). Пришел Иванов, с ним слишком долго разговаривал (трусость). Колошин (Сергей) пришел пить водку, его не спровадил (трусость). У Озерова спорил о глупости (привычка спорить) и не говорил о том, что нужно, трусость. У Беклемишева не был (слабость энергии). На гимнастике не прошел по переплету (трусость) и не сделал одной штуки оттого, что больно (нежничество). У Горчакова солгал, ложь. Дома не занимался английским языком (недостаток твердости)... Ах, боже мой, боже мой, какие бывают тяжелые, грустные дни! И отчего грустно так? Нет, не столько грустно, сколько больно сознание того, что грустно и не знаешь, о чем грустишь. Я думал прежде - это от бездействия, праздности. Нет, не от праздности, а от этого положения я делать ничего не могу. Главное, я ничего похожего на ту грусть, которую испытываю, не нахожу нигде: ни в описаниях, ни даже в своем воображении. Я представляю себе, что можно грустить о потере какой- нибудь, о разлуке, о обманутой надежде. Понимаю я, что можно разочароваться: все надоест, так часто будешь обманут в ожиданиях, что ничего ждать не будешь. Понимаю я, когда таятся в душе: любовь ко всему прекрасному, к человеку, к природе, когда готов все это высказать, попросить сочувствия, и везде найдешь холодность и насмешку, скрытую злобу на людей, и оттого грусть. Понимаю я грусть человека, когда положение его горько, а тяжелое, ядовитое чувство зависти давит его. Все это я понимаю, и в каждой такого рода грусти есть что-то хорошее с одной стороны. Свою же грусть я чувствую, но понять и представить себе не могу. Жалеть мне нечего, желать мне тоже почти нечего, сердиться на судьбу не за что.» НИНА. Ах, как я тебя понимаю! ЛЕВ. «Человек сотворен для уединения - уединения не в фактическом отношении, но в моральном. Есть некоторые чувства, которые поверять никому не надо. Наслаждался природой. Месяц еще не всходил, но на юго-востоке уже начинали краснеть ночные тучки, легкий ветерок приносил запах свежести. Лягушки и сверчки сливались в один неопределенный, однообразный ночной звук. Небосклон был чист и засеян звездами. Я люблю всматриваться ночью в покрытый звездами небосклон; можно рассмотреть за большими ясными звездами маленькие, сливающиеся в белые места. Рассмотришь, любуешься ими, и вдруг опять все скроется, кажется - звезды стали ближе. Мне нравится этот обман зрения.
Не знаю, как мечтают другие, сколько я ни слыхал и ни читал, то совсем не так, как я. Говорят, что, смотря на красивую природу, приходят мысли о величии бога, о ничтожности человека; влюбленные видят в воде образ возлюбленной. У всех молодых людей есть время, в которое они не имеют никаких твердых понятий о вещах - правил, и составляют как то, так и другое. В это время обыкновенно они чуждаются интересов практических и живут в мире моральном. Эту переходную эпоху я называю - юность. Я желал, чтобы судьба ставила меня в положения трудные, для которых нужны сила души и добродетель. Воображение мое любило представлять мне эти положения, а внутреннее чувство говорило, что у меня достанет для них силы и добродетели. Самолюбие мое и уверенность в силе своей души росли, не находя опровержений. Случаи, в которых я мог оправдать свою уверенность, но не оправдывал ее, я извинял тем, что мне представлялось слишком мало трудностей и я не употреблял всех сил своей души. Тщеславие есть страсть непонятная - одно из тех зол, которыми, как повальными болезнями - голодом, саранчой, войной - провидение казнит людей. Источников этой страсти нельзя открыть; но причины, развивающие ее, суть: бездействие, роскошь, отсутствие забот и лишений. Это какая-то моральная болезнь вроде проказы, - она не разрушает одной части, но уродует все, - она понемногу и незаметно закрадывается и потом развивается во всем организме; нет ни одного проявления, которое бы она не заразила, - она как венерическая: ежели изгоняется из одной части, с большей силой проявляется в другой. Тщеславный человек не знает ни истинной радости, ни горя, ни любви, ни страху, ни отчаяния, ни ненависти - все неестественно, насильственно. Тщеславие есть какая-то недозрелая любовь к славе, какое-то самолюбие, перенесенное в мнение других - он любит себя не таким, каким он есть, а каким он показывается другим. Эта страсть чрезвычайно развита в наш век, над ней смеются; но ее не осуждают; потому что она не вредна для других. Но зато для человека, одержимого ей, она хуже всех других страстей она отравляет все существование. Исключительная черта этой страсти, общая проказе, есть чрезвычайная прилипчивость. Мне кажется, однако, что, рассуждая об этом, я открыл источник этой страсти - это любовь к славе.» Лев вновь пытается ухаживать за Ниной. Появляется обеспокоенный этим Смотритель, бьёт в колокол. НИНА (вздрогнув на качелях, пытаясь встать). Спасибо, Лев Николаевич! ЛЕВ. Ну, зачем ты так, Нина! Ты во мне вызываешь такие нежные чувства!.. НИНА. Нет-нет, Лев Николаевич, вам никак нельзя расслабляться! ЛЕВ. Но почему?! Не понимаю! Лёня, идя с Учителем, вдруг видит поодаль Льва и Нину на качелях. Ревнует. ЛЁНЯ. Посмотрите, господин учитель! УЧИТЕЛЬ. О да, Лёва известный ловелас. ЛЁНЯ. Как бы его отвлечь... поделикатней. Ведь, согласитесь, не время для амура! УЧИТЕЛЬ. Не знаю... Хотя вот что, Лёня, его точно можно отвлечь цыганской песней. Дед тоже таким был. ЛЁНЯ (кричит). Маша, Таня, Марина! Ваша очередь! Скорее! Цыганскую! Выбегает фольклорная группа, поют и танцуют. Лев оставляет Нину и танцует с ними цыганочку. Нина и Учитель тоже вовлекаются в танец. Вдруг все замирают. Немая сцена. Щемящая мелодия. Является Поэт. ПОЭТ. Нет будущего у птицы И прошлого у травы. В страсти собой гордиться Время придумали вы. Почётные юбилеи, Даты, календари Смешны для нашей аллеи И нашей с тобой любви. Родник из-под камня брызнет. Зажжёт светляки пенёк... Течения нет у жизни, Хоть взад смотри, хоть вперёд. Со мною Монтень, Минерва, Дионис и Пастернак, Толстой успокоит нервы, И будет вовеки так. Огромная Жизни чаша - Наш с предками общий дух И с ним Вселенная наша - Таинственный вечный круг. Танец и песня вновь оживают. УЧИТЕЛЬ. Лёва, дорогой, надо возвращаться! Тебе через два дня в Москве быть, в университете. Нам только-только доехать на тройке. ЛЕВ. Нина! Вызовешь меня ещё? НИНА. Боюсь, ты тогда не напишешь «Войну и мир»! Я этого себе не прощу никогда!.. Прощайте, граф! ЛЁНЯ. Прощайте, господин учитель! Прощайте, Лев Николаевич! Учитель и Лев Толстой уходят под цыганочку. УЧИТЕЛЬ. О какой-такой «Войне и мире» они говорили? Не знаешь, Лёва? ЛЕВ. Понятия не имею! Это они так шутят в 2014-м году!.. Время трещит, и Лев Толстой с учителем исчезают. Появляется Старшеклассник. СТАРШЕКЛАССНИК.
Автор «Войны и мира» был убежденным и страстным поборником мира. Он хорошо знал, что такое война, близко видел ее своими глазами. Главные герои романа - князь Андрей Болконский и Пьер Безухов - решительно и безоговорочно осуждают войну, как осуждает ее автор романа, видящий в ней «противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие».
Гремит цыганочка и вдруг преобразуется в современный безумный танец, олицетворяя и символизируя наше время, вовлекая всех на сцене. Музыка стихает, все исчезают. Появляется Смотритель. СМОТРИТЕЛЬ. Я, пожалуй, останусь. Надо все-таки посмотреть, что с ним такого случилось, что даже дети так волнуются через 150 лет! Иначе какой же я смотритель! Смотритель бьет в колокол и уходит. Конец первого действия Второе действие происходит в 19 веке На заднике сцены — портреты и рукопись Л.Н. Толстого с выделенной ключевой фразой, вынесенной в название спектакля:
….Верить в то, что человеку, а потому и человечеству, как собранию людей,стоит только захотеть,чтобы с корнем вырвать из себя зло. Главная забота людей и главное занятие людей, это не кормиться- кормиться не требует много труда, ... (Дневник 1891 г., 10 мая, Ясная поляна) Второе действие строится, как калейдоскоп, как фейерверк, как вихрь и, может быть даже, как импрессионистский мираж, в который вовлекаются персонажи, тексты, звучащие иногда как мелодекламация, декорации, сам Толстой, явления природы, драмы и комедии людские. В начале в темноте на сцену выходит Смотритель с фонарем. Он смотрит на портрет Толстого, лицо которого освещается. Смотритель идёт к выходу. Звукозапись пишущего пера. Бормочущий голос «ТОЛСТОГО»: «... Верить в то, что человеку, а потому и человечеству, как собранию людей, стоит только захотеть, чтобы с корнем вырвать из себя зло!» На заднике выделяется эта фраза — название спектакля. СМОТРИТЕЛЬ повторяет за ТОЛСТЫМ: « вырвать из себя зло!» Раздаётся удар церковного колокола. Смотритель, перекрестившись, уходит. По пути он бьет в станционный колокол, подвешенный у выхода со сцены. Ярко освещается сцена. Звучит бальный вальс 19 века. На сцене — бальные элементы : канделябры, слева — канапе, справа — столик для карточной игры... Звучит старинный вальс и слышен легкий гул голосов. Слева появляются и исчезают пары в танце. На канапе — парочка шепчется. Справа за столом — несколько гостей играют в карты. «ГОЛОС Л.Н. ТОЛСТОГО»:
(Из «Двух гусаров»)
В 1800-х годах, в те времена, когда не было еще ни железных, ни шоссейных дорог, ни газового, ни стеаринового света, ни пружинных низких диванов, ни мебели без лаку, ни разочарованных юношей со стеклышками, ни либеральных философов-женщин...
Выходит Гусар.
ГУСАР:
- … Не было... ни милых дам-камелий, которых так много развелось в наше время, – в те наивные времена, когда из Москвы, выезжая в Петербург в повозке или карете, брали с собой целую кухню домашнего приготовления, ехали восемь суток по мягкой пыльной или грязной дороге и верили в пожарские котлеты, в валдайские колокольчики и бублики, – когда в длинные осенние вечера нагорали сальные свечи, освещая семейные кружки из двадцати и тридцати человек, на балах в канделябры вставлялись восковые и спермацетовые свечи, когда мебель ставили симметрично, когда наши отцы были еще молоды не одним отсутствием морщин и седых волос, а стрелялись за женщин и из другого угла комнаты бросались поднимать нечаянно и не нечаянно уроненные платочки, наши матери носили коротенькие талии и огромные рукава и решали семейные дела выниманием билетиков; когда прелестные дамы-камелии прятались от дневного света, – в наивные времена масонских лож, мартинистов, тугендбунда , во времена Милорадовичей , Давыдовых, Пушкиных, – в губернском городе К. был съезд помещиков и кончались дворянские выборы.
Гусар присоединяется к играющим в карты.
Через зал идёт на сцену герой обороны Севастополя 27-летний офицер граф Лев Николаевич Толстой, приехавший в 1856 году из Севастополя после боёв.
На сцене его встречает Смотритель.
ТОЛСТОЙ:
- Ну, все равно, хоть в залу.
СМОТРИТЕЛЬ:
- Съезд такой, батюшка ваше сиятельство, огромный. Ефремовская помещица с дочерьми обещались к вечеру выехать; так вот и изволите занять, как опростается, одиннадцатый номер в гостинице.(лай собаки)
ТОЛСТОЙ(собаке):
- Блюхер,Блюхер!
СМОТРИТЕЛЬ:
- Собаку сюда нельзя, ваше сиятельство!
ТОЛСТОЙ(«собаке»).
- Блюхер,сидеть там!..(кричит)Сашка, дай ямщику целковый!
Выходит ямщик.
ЯМЩИК:
- Что ж, батюшка, васьсиясь, как, кажется, старался твоей милости! Полтинник обещали,а он четвертак дал!
ТОЛСТОЙ: – Сашка!Дай ему целковый!
ГОЛОС САШКИ БАСОМ:– Будет с него, да у меня и денег нет больше. Толстой достал из бумажника единственные две синенькие, которые были в нем, и дал одну ямщику, который поцеловал его в ручку и вышел. ТОЛСТОЙ:– Вот пригнал! Последние пять рублей. ОДИН ИЗ ИГРАЮЩИХ: – По-гусарски, поручик!..Вы здесь долго намерены пробыть?
ТОЛСТОЙ(всем):
-Позвольте представиться:граф Толстой Лев Николаевич, писатель, только что с Севастопольского театра военных действий, проездом к себе в Ясную поляну.
ДАМА:
- Я читала «Севастопольские рассказы». Это — ваши, граф?
ТОЛСТОЙ(кокетливо):
- А что, разве есть еще один писатель граф Лев Толстой? Или два?
ГУСАР:
- Ну что вы, граф! Откуда!.. Прошу вас сдавать.
(Толстой сдает карты)
ГОСТЬЯ(танцующая):
- Расскажите, граф, о Севастополе. Что там творится?
ТОЛСТОЙ:
- Извольте! Только не зажмуривайтесь...
Музыка приобретает тревожно-мистический характер.
Свет тоже меняется на цветной полумрак.
Смотритель звонит в колокол
Вдалеке раздаётся грохот орудий 19 века, выстрелы.
Как мираж, из зала, выходит раненый офицер с оборванным мальчиком.
Все на балу тревожно смотрят на них.
ТОЛСТОЙ:
-Посмотрите лучше на этого десятилетнего мальчишку, который в старом, должно быть, отцовском, картузе, в башмаках на босу ногу и нанковых штанишках, поддерживаемых одною помочью, с самого начала перемирия в Севастополе вышел за вал и все ходил по лощине, с тупым любопытством глядя на французов и на трупы, лежащие на земле, и набирал полевые голубые цветы, которыми усыпана эта роковая долина.
РАНЕНЫЙ ОФИЦЕР:- Возвращаясь домой с большим букетом, он, закрыв нос от запаха, который наносило на него ветром, остановился около
кучки снесенных тел и долго смотрел на один страшный, безголовый труп, бывший ближе к нему. Постояв довольно долго, он подвинулся ближе и дотронулся ногой до вытянутой окоченевшей руки трупа. Рука покачнулась немного. Он тронул ее еще раз и крепче. Рука покачнулась и опять стала на свое место. Мальчик вдруг вскрикнул, спрятал лицо в цветы и во весь дух побежал прочь к крепости.
Мальчик подходит к канапе, его угощают конфетами.
Продолжаются танцы и игра в карты.
«ГОЛОС ТОЛСТОГО»:
-Да, на бастионе, в Севастополе, и на траншее выставлены белые флаги, цветущая долина наполнена смрадными телами, прекрасное солнце спускается к синему морю, и синее море, колыхаясь, блестит на золотых лучах солнца. Тысячи людей толпятся, смотрят, говорят и улыбаются друг другу. И эти люди — христиане, исповедующие один великий закон любви и самоотвержения, глядя на то, что они сделали, с раскаянием не упадут вдруг на колени перед тем, кто, дав им жизнь, вложил в душу каждого, вместе с страхом смерти, любови к добру и прекрасному, и со слезами радости и счастия не обнимутся, как братья? Нет! Белые тряпки спрятаны — и снова свистят орудия смерти и страданий, снова льется невинная кровь и слышатся стоны и проклятия.
Вот я и сказал, что хотел сказать на этот раз. Но тяжелое раздумье одолевает меня. Может, не надо было говорить этого. Может быть, то, что я сказал, принадлежит к одной из тех злых истин, которые, бессознательно таясь в душе каждого, не должны быть высказываемы, чтобы не сделаться вредными, как осадок вина, который не надо взбалтывать, чтобы не испортить его.
ДАМА:
-Граф, скажите: где выражение зла, которого должно избегать? Где выражение добра, которому должно подражать? Кто злодей, кто герой? Все хороши и все дурны.
ТОЛСТОЙ:
-Ни Калугин с своей блестящей храбростью и тщеславием, двигателем всех поступков, ни Праскухин, пустой, безвредный человек, хотя и павший на поле брани за веру, престол и отечество, ни Михайлов с своей робостью и ограниченным взглядом, ни Пест — ребенок без твердых убеждений и правил, это — мои соратники-офицеры, не могут быть ни злодеями, ни героями .
Герой же моей повести, которого я люблю всеми силами души, которого старался воспроизвести во всей красоте его и который всегда был, есть и будет прекрасен, — правда!
Затемнение.
Все уходят.
В полумраке убирается мебель.
Освещается портрет Толстого.
Выходит Смотритель, бьет в колокол, уходит.
Цветной свет мерцает, переливается цветом.
Таинственная мелодия переходит в духовую музыку.
По авансцене и по залу гуляют военные с дамами.
Здесь же Толстой в офицерском мундире.
ТОЛСТОЙ:- На другой день вечером в Севастополе опять егерская музыка играла на бульваре, и опять офицеры, юнкера, солдаты и молодые женщины празднично гуляли около павильона и по нижним аллеям из цветущих душистых белых акаций. ДАМА:
- Офицеры ходили под руки около павильона и говорили о вчерашнем деле. Главною путеводительною нитью разговора, как это всегда бывает в подобных случаях, было не самое дело, а то участие, которое принимал, и храбрость, которую выказал рассказывающий в деле. Лица и звук голосов их имели серьезное, почти печальное выражение, как будто потери вчерашнего дня сильно трогали и огорчали каждого, но, сказать по правде, так как никто из них не потерял очень близкого человека (да и бывают ли в военном быту очень близкие люди?), эта печаль была кажущейся.
ОФИЦЕР:
- Любые военные готовы каждый день видеть такое дело, с тем чтобы каждый раз получать золотую саблю и генерал-майора, несмотря на то, что они были прекрасные люди.
«ГОЛОС ТОЛСТОГО»:
- Я одобряю, когда называют извергом какого-нибудь завоевателя, для своего честолюбия губящего миллионы. Но спросите по совести прапорщика Петрушова и подпоручика Антонова и т. д., всякий из них- маленький Наполеон, маленький злодей и сейчас готов затеять сражение, убить человек сотню для того только, чтоб получить лишнюю звездочку или треть жалованья.
ГУСАР(Толстому):
-Итак, вы видели защитников Севастополя на самом месте защиты и идете назад, почему-то не обращая никакого внимания на ядра и пули, продолжающие свистать по всей дороге до разрушенного театра,- идете с спокойным, возвысившимся духом. Главное, отрадное убеждение, которое вы вынесли,- это убеждение в невозможности взять Севастополь, и не только взять Севастополь, но поколебать где бы то ни было силу русского народа,- и эту невозможность видели вы не в этом множестве траверсов, брустверов, хитросплетенных траншей, мин и орудий, одних на других, но видели ее в глазах, речах, приемах, в том, что называется духом защитников Севастополя.
ДАМА:
-Из-за награды, из-за названия, из угрозы не могут принять люди эти ужасные условия: должна быть другая, высокая побудительная причина. И эта причина есть чувство, редко проявляющееся, стыдливое в русском, но лежащее в глубине души каждого,- любовь к родине.
ТОЛСТОЙ:
-Только теперь рассказы о первых временах осады Севастополя, когда в нем не было укреплений, не было войск, не было физической возможности удержать его и все-таки не было ни малейшего сомнения, что он не отдастся неприятелю,- о временах, когда этот герой, достойный древней Греции,- Корнилов, объезжая войска, говорил: "Умрем, ребята, а не отдадим Севастополя",-и наши русские, неспособные к фразерству, отвечали: "Умрем! Ура!"Надолго оставит в России великие следы эта эпопея Севастополя, которой героем был народ русский...
На сцене полумрак.
Проходит смотритель с фонарем,бьет в колокол.
Полковая музыка,вальс вдалеке перемешиваются с редкими выстрелами.
Выходит дама, смотрит в даль.
ДАМА:
-Уже вечереет... Солнце перед самым закатом вышло из-за серых туч, покрывающих небо, и вдруг багряным светом осветило лиловые тучи, зеленоватое море, покрытое кораблями и лодками, колыхаемое ровной широкой зыбью, и белые строения города, и народ, движущийся по улицам. По воде разносятся звуки какого-то старинного вальса, который играет полковая музыка на бульваре, и звуки выстрелов с бастионов, которые странно вторят им.
Затемнение.
Выходит смотритель с фонарем, бьет в колокол, улыбнувшись, уходит.
Цветной переливающийся свет.
На сцене под веселую мистическую музыку меняется картина: выносятся сельские, дачные атрибуты.
Сцена заполняется нарядными, счастливыми людьми.
Музыка становится пасторальной, идиллической.
Выходит Художник с мольбертом, рисует.
Появляется Толстой в гражданской одежде. ТОЛСТОЙ(улыбаясь) -Бывает, что человек вдруг с раздражением начинает защищать положение самое, на ваш взгляд, неважное. Вам кажется: это кирпич, и вся цена ему 3 копейки. А для него этот кирпич есть замок свода, на котором построена вся его жизнь... Здравствуйте, господа! ДАМА: - О, граф, добро пожаловать!.. Скажите, Лев Николаевич, неужели у вас из морских впечатлений — только эти ужасы Севастополя?
ТОЛСТОЙ(задумчиво оглядываясь): - Да... А у нас тут... Утро. Голубая дымка, роса как пришита на траве, на кустах и деревьях на сажень высоты. Яблони развисли от тяжести. Из шалаша пахучий дымок свежего хвороста. А там, в ярко-желтом поле, уже высыхает роса на мелком овсяном жнивье и работа, вяжут, возят, косят, и на лиловом поле пашут. Везде по дорогам и на сучках деревьев зацепившиеся выдернутые, сломанные колосья. В росистом цветнике пестрые девочки, тихо напевая, полют, лакеи хлопочут в фартуках. Комнатная собака греется на солнце. ХУДОЖНИК: - Есть два рода умов: один ум логический, эгоистический, узкий, длинный, и другой - чуткий, сочувствующий, широкий, короткий. Есть два способа познавания внешнего мира: один самый грубый и неизбежный способ познавания пятью чувствами. Из этого способа познания не сложился бы в нас тот мир, который мы знаем, а был бы хаос, дающий нам различные ощущения. ДАМА: - Другой способ состоит в том, чтобы, познав любовью к себе себя, познать потом любовью к другим существам эти существа; перенестись мыслью в другого человека, животное, растение, камень даже. Этим способом познаешь изнутри и образуешь весь мир, как мы знаем его. Этот способ есть то, что называют поэтическим даром, это же есть любовь. Это есть восстановление нарушенного как будто единения между существами. Выходишь из себя и входишь в другого. И можешь войти во все. Всем - слиться с богом, со всем. ХУДОЖНИК: - Так как, граф, насчёт морских рассказов? ТОЛСТОЙ: - Да... Вот пожалуйста... («Прыжок»)
Один корабль обошел вокруг света и возвращался домой. Была тихая погода, весь народ был на палубе. Посреди народа вертелась большая обезьяна и забавляла всех. Обезьяна эта корчилась, прыгала, делала смешные рожи, передразнивала людей, и видно было — она знала, что ею забавляются, и оттого еще больше расходилась.
Она подпрыгнула к 12-летнему мальчику, сыну капитана корабля, сорвала с его головы шляпу, надела и живо взобралась на мачту. Все засмеялись, а мальчик остался без шляпы и сам не знал, смеяться ли ему, или плакать.
Обезьяна села на первой перекладине мачты, сняла шляпу и стала зубами и лапами рвать ее. Она как будто дразнила мальчика, показывала на него и делала ему рожи. Мальчик погрозил ей и крикнул на нее, но она еще злее рвала шляпу. Матросы громче стали смеяться, а мальчик покраснел, скинул куртку и бросился за обезьяной на мачту. В одну минуту он взобрался по веревке на первую перекладину; но обезьяна еще ловчее и быстрее его, в ту самую минуту, как он думал схватить шляпу, взобралась еще выше.
— Так не уйдешь же ты от меня! — закричал мальчик и полез выше. Обезьяна опять подманила его, полезла еще выше, но мальчика уже разобрал задор, и он не отставал. Так обезьяна и мальчик в одну минуту добрались до самого верха. На самом верху обезьяна вытянулась во всю длину и, зацепившись задней рукой за веревку, повесила шляпу на край последней перекладины, а сама взобралась на макушку мачты и оттуда корчилась, показывала зубы и радовалась. От мачты до конца перекладины, где висела шляпа, было аршина два, так что достать ее нельзя было иначе, как выпустить из рук веревку и мачту.
Но мальчик очень раззадорился. Он бросил мачту и ступил на перекладину. На палубе все смотрели и смеялись тому, что выделывали обезьяна и капитанский сын; но как увидали, что он пустил веревку и ступил на перекладину, покачивая руками, все замерли от страха.
Стоило ему только оступиться — и он бы вдребезги разбился о палубу. Да если б даже он и не оступился, а дошел до края перекладины и взял шляпу, то трудно было ему повернуться и дойти назад до мачты. Все молча смотрели на него и ждали, что будет.
Вдруг в народе кто-то ахнул от страха. Мальчик от этого крика опомнился, глянул вниз и зашатался.
В это время капитан корабля, отец мальчика, вышел из каюты. Он нес ружье, чтобы стрелять чаек. Он увидал сына на мачте, и тотчас же прицелился в сына и закричал: «В воду! прыгай сейчас в воду! застрелю!» Мальчик шатался, но не понимал. «Прыгай или застрелю!.. Раз, два...» и как только отец крикнул: «три» — мальчик размахнулся головой вниз и прыгнул.
Точно пушечное ядро, шлепнуло тело мальчика в море, и не успели волны закрыть его, как уже 20 молодцов матросов спрыгнули с корабля в море. Секунд через 40 — они долгими показались всем — вынырнуло тело мальчика. Его схватили и вытащили на корабль. Через несколько минут у него изо рта и из носа полилась вода, и он стал дышать.
Когда капитан увидал это, он вдруг закричал, как будто его что-то душило, и убежал к себе в каюту, чтоб никто не видал, как он плачет.
ДАМА:
- Как трогательно!..
Появляется Смотритель. СМОТРИТЕЛЬ: - Пора, господа! ДАМА: - И правда, пора! Пойдемте, господа, чай пить... Все уходят. Таинственные музыка и свет. Смотртель чуть-чуть поправляет расположение мебели. СМОТРИТЕЛЬ: - «ВОЙНА И МИР». Имение«Отрадное». Весело оглядев окрестности и ударив в колокол, Смотритель уходит.
Нежные свет и музыка.
Выходит Актер, рассказывающий о князе Андрее и в конце эпизода играющий его.
АКТЕР:
- По опекунским делам рязанского именья князю Андрею надо было видеться с уездным предводителем. Предводителем был граф Илья Андреич Ростов, и князь Андрей в середине мая поехал к нему. Был уже жаркий период весны. Лес уже весь оделся, была пыль и было так жарко, что, проезжая мимо воды, хотелось купаться... Весело выбегает стайка девушек, среди которых — Наташа и Соня. АКТЕР: - Вправо из-за деревьев он услыхал женский,веселый крик, и увидал бегущую толпу девушек. Впереди,других ближе, подбегала черноволосая, очень тоненькая, странно-тоненькая, черноглазая девушка в желтом ситцевом платье, повязанная белым платком, из- под которого выбивались пряди расчесавшихся волос. Девушка , узнав чужого, не взглянув на него, со смехом побежала назад. Князю Андрею вдруг стало от чего-то больно. День был так хорош, солнце так ярко, кругом все так весело; а эта тоненькая и хорошенькая девушка не знала и не хотела знать про его существование и была довольна, и счастлива какой-то своей отдельной, -- верно глупой -- но веселой и счастливой жизнию. "Чему она так рада? о чем она думает! Не об уставе военном, не об устройстве рязанских оброчных. О чем она думает? И чем она счастлива?" невольно с любопытством спрашивал себя князь Андрей. «ГОЛОС ТОЛСТОГО»: - Граф Илья Андреич в 1809-м году жил в Отрадном все так же как и прежде, то есть принимая почти всю губернию, с охотами, театрами, обедами и музыкантами. Он, как всякому новому гостю, был рад князю Андрею, и почти насильно оставил его ночевать. В продолжение скучного дня, во время которого князя Андрея занимали старшие хозяева и почетнейшие из гостей, которыми по случаю приближающихся именин был полон дом старого графа, Болконский несколько раз взглядывая на Наташу чему-то смеявшуюся и веселившуюся между другой молодой половиной общества, все спрашивал себя: "о чем она думает? Чему она так рада!". АКТЕР: - Вечером оставшись один на новом месте, он долго не мог заснуть. Он читал, потом потушил свечу и опять зажег ее. В комнате с закрытыми изнутри ставнями было жарко. Он досадовал на этого глупого старика (так он называл Ростова), который задержал его, уверяя, что нужные бумаги в городе, не доставлены еще, досадовал на себя за то, что остался. Князь Андрей встал и подошел к окну, чтобы отворить его. Как только он открыл ставни, лунный свет, как будто он настороже у окна давно ждал этого, ворвался в комнату. Он отворил окно. Ночь была свежая и неподвижно-светлая. Перед самым окном был ряд подстриженных дерев, черных с одной и серебристо-освещенных с другой стороны. Под деревами была какая-то сочная,мокрая, кудрявая растительность с серебристыми кое-где листьями и стеблями. Далее за черными деревами была какая-то блестящая росой крыша, правее большое кудрявое дерево, с ярко-белым стволом и сучьями, и выше его почти полная луна на светлом, почти беззвездном, весеннем небе. Князь Андрей облокотился на окно и глаза его остановились на этом небе. Комната князя Андрея была в среднем этаже; в комнатах над ним тоже жили и не спали. Он услыхал сверху женский говор. НАТАША: - Только еще один раз! СОНЯ: - Да когда же ты спать будешь? НАТАША: - Я не буду, я не могу спать, что ж мне делать! Ну, последний раз... Два женские голоса запели какую-то музыкальную фразу, составлявшую конец чего-то. СОНЯ: - Ах какая прелесть! Ну теперь спать, и конец. НАТАША: - Ты спи, а я не могу. АКТЕР: -Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Все затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия. НАТАША: -Соня! Cоня! Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня. Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало!(Соня что-то бурчит) Нет, ты посмотри, что за луна!... Ах, какая прелесть! Ты поди сюда.Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, туже, как можно туже, натужиться надо. Вот так! СОНЯ: - Полно, ты упадешь. АКТЕР(шопотом): -Слышен шум борьбы. СОНЯ(недовольно). - Ведь второй час! НАТАША: - Ах, ты только все портишь мне. Ну, иди, иди. АКТЕР: - Опять все замолкло, но князь Андрей знал, что она все еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи. НАТАША: - Ах... Боже мой! Боже мой! что ж это такое! АКТЕР: - «И дела нет до моего существования!» - подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему-то ожидая и боясь, что она скажет что-нибудь про него. -- "И опять она! И как нарочно!" думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул. Актер уходит. Мистические музыка и свет. «ГОЛОС ТОЛСТОГО»:
-«Баба и курица» басня! Одна курица несла каждый день по яичку. Хозяйка подумала, что если больше давать корму, курица вдвое будет нестись. Так и сделала. А курица зажирела и вовсе перестала нестись.
Затемнение.
Вой метели. Вдали слышны выстрелы.
Входит Смотритель в шубе, звонит в колокол.
Сцену заполняют в полумраке оборванные французы.
СМОТРИТЕЛЬ:
«Война и мир», отступление французов...Смотритель уходит.
ГОЛОС «КНЯЗЯ АНДРЕЯ»:
- Ввалившись в Смоленск, представлявшийся им обетованной землей, французы убивали друг друга за провиант, ограбили свои же магазины и, когда все было разграблено, побежали дальше.
Все шли, сами не зная, куда и зачем они идут. Еще менее других знал это гений Наполеона, так как никто ему не приказывал. Но все-таки он и его окружающие соблюдали свои давнишние привычки: писались приказы, письма, рапорты, называли друг друга: "Sire, Mon Cousin, Prince и т. д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись. Завывает ветер. «ГОЛОС ТОЛСТОГО»:. Мышь подъ амбаромъ. Басня.
Жила одна Мышь подъ амбаромъ. Въ полу амбара была дырочка, и хлбъ сыпался въ дырочку. Мьши житье было хорошее, но она захотла похвастать своимъ житьемъ. Прогрызла больше дыру и назвала другихъ мышей.
«Идите, — говоритъ, — ко мн гулять, корму на всхъ достанетъ». Когда она привела мышей, она увидала, что дыры совсмъ не было. Мужикъ примтилъ большую дыру въ полу и задлалъ ее.
Завывает ветер, соответствующая музыка.
Выходит АКТЕР, играющий князя Андрея,в военной форме. АКТЕР: -Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки. Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать -- это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских. От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмуркис преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог -- уехал тоже, кто не мог -- сдался или умер. Выходит Смотритель, огядывает обстановку. СМОТРИТЕЛЬ: - (французам) Ну, ступайте себе восвояси. С богом!...(французы уходят кое-как) Кстати, именно на Смоленской дороге тогда родилось словечко «шерамыга». Французы, замерзшие, оборванные, обращались к местным жителям, русским крестьянам, по-французски «дорогой друг» - «шер ами». Те их из жалости и милосердия подкармливали и давали кой-какую одежонку — мороз тогда был знатный. Между собой крестьяне так французов и называли «шерамыги» от французского «шер ами»... Но это уже — не из Толстого, а просто фолклор! Затемнение.
Смотритель бьет в колокол.
Цветной переливающийся свет.
Таинственная музыка.
СМОТРИТЕЛЬ:
- «Анна Каренина»!
На сцене — вокзальная суета из «Анны Карениной».
Трагическая мелодия.
Выделяется Актриса, играющая Анну.
ЕЁ ГОЛОС:
- Раздался звонок, прошли какие-то молодые мужчины, уродливые, наглые и торопливые и вместе внимательные к тому впечатлению, которое они производили.Шумные мужчины затихли, когда она проходила мимо них по платформе; и один что-то шепнул об ней другому, разумеется что-нибудь гадкое... Дама, уродливая, с турнюром (Анна мысленно раздела эту женщину и ужаснулась на ее безобразие), и девочка, ненатурально смеясь, пробежали мимо. « У Катерины Андреевны, все у нее, ma tante », — прокричала девочка.
«Девочка — и та изуродована и кривляется» — «Да, на чем я остановилась? На том, что я не могу придумать положения, в котором жизнь не была бы мученьем, что все мы созданы затем, чтобы мучаться, и что мы все знаем это и все придумываем средства, как бы обмануть себя. А когда видишь правду, что же делать?»
ДАМА:
-На то дан человеку разум, чтоб избавиться от того, что его беспокоит.
АКТРИСА, играющая АННУ:
-«Избавиться от того, что беспокоит»... И, взглянув на краснощекого мужа и худую жену, она поняла, что болезненная жена считает себя непонятою женщиной и муж обманывает ее и поддерживает в ней это мнение о себе. Анна как будто видела их историю и все закоулки их души, перенеся свет на них. Но интересного тут ничего не было, и она продолжала свою мысль.
«Да, очень беспокоит меня, и на то дан разум, чтоб избавиться; стало быть, надо избавиться. Отчего же не потушить свечу, когда смотреть больше нечего, когда гадко смотреть на все это? Но как? Зачем этот кондуктор пробежал по жердочке, зачем они кричат, эти молодые люди в том вагоне? Зачем они говорят, зачем они смеются? Все неправда, все ложь, все обман, все зло!…»
СМОТРИТЕЛЬ(дает Анне записку):
- Кучер Михайла привез. Он у вас румяный, веселый, в синей щегольской поддевке и цепочке, очевидно гордый тем, что он так хорошо исполнил поручение!
